И уж совсем не птичий тяжелый хруст..

снующие под снегом. Иногда они, по каким-то своим надобностям, вылезают на поверхность, мимо одной такой полевки, рыжим комком выделявшейся на белом снегу, мы промчались на снегоходе. Что она делала? Собирала ли семена, высыпавшиеся из сухих соплодий, торчащих из снега пойменных трав, грелась ли на мартовском солнце? Но не одна лиса страшна полевке - легкими скачками приближается горностай, и нет мелкому мышевидному грызуну от него спасения ни на снегу, ни под снегом. Снег в марте не ровный - где-то рыхлый еще, и белая куропатка легко устраивается в нем на ночевку, а кое-где покрыт тонкой коркой, которую с хрустом пробивает лисья лапа, но на которой полевка почти не оставляет следов. Еще не наступило время плотных сияющих настов, способных выдержать вес человека. Но не все насту будут рады - покрыв снежную толщу крепким панцирем, наст заметно испортит жизнь некоторых пойменных обитателей, привыкших, чуть что, закапываться в снег.
Тихий прозрачный день заканчивается таким же тихим ласковым вечером. Март - то время, когда иногда уже можно сидеть на крыльце избы и любоваться угасанием дня, слушать близкий лес, и мороз не гонит в дом. Прозрачно-желтое небо постепенно окрашивается нежно-сиреневым тоном, а за туалетом-скворечником, за бузинным кустом, в котором летом буянили садовые камышевки, садится солнце. Вдруг - из леса доносится тихий, робкий звук. Потом чуть более уверенно... И вот, барабанная дробь дятла раскатилась в вечерней сиреневой тишине! Теперь то уж точно - весна.

3.БДИТЕЛЬНЫЙ МЕДВЕДЬ НАВОДИТ ПОРЯДОК
В Самаровском чугасе весна в разгаре: тает снег, прилетели зяблики и юрки, зацветает пушица - первоцвет болотного края, показалась из-под снега перезимовавшая клюква. А значит и медведь вновь вступает в свои хозяйские права. Первые его весенние шаги - по глубокому еще снегу. Холодно, голодно.
Как поется в хантыйской «песне о медведе», записанной в начале прошлого века А.А. Дуниным-Горкавичем:
«-Где ты не был, где ходил?
- По лесам, по ручьям, по берегам, по болотам, по горам, по черемушникам.
- Чем ты сыт был, что ты ел?
- Ел дичину, мертвечину, разну ягоду; всем был сыт я в разну пору. Вот весна всегда голодна: утка хитра, не добудешь, достаю тогда коренья, да не очень они сытны. Я тогда хожу сердитый, потому совсем голодный; я совсем тогда не сытый, зверю, люду - всем опасный. Как дозрела на болоте крупна ягода морошка, стал я сытый, не сердитый, - все равно не попадайся...»
И вот, голодный и сердитый весенний медведь, набив брюхо кореньями и кислой прошлогодней клюквой, обходит свою территорию. Вышел из леса на шоссе, чуть менее чем в километре от деревни Шапша. И видит - непорядок: на березе, пока он спал, появился
аншлаг РОСОХОТРЫБОЛОВСОЮЗа, сообщающий о том, что «охота разрешена по путевкам общества». Но ведь это территория природного парка «Самаровский чугас», где всякая охота запрещена! Видимо, когда развешивали аншлаги, промахнулись на один километр и залезли на чужую территорию.
Вряд ли медведь сумел прочитать надпись на табличке, так нагло попирающую его интересы, но поступил, по своему, правильно. Встав на задние лапы, во весь свой внушительный рост, он дотянулся до таблички и подрал ее когтями. Показал, кто тут главный!
Досталось и березе, к которой приколочена табличка. Из глубоких царапин по нагретому стволу струится сладкий березовый сок.

4. БЕЛКИ В КЕДРАХ
Утренний осенний кедрач: солнце просвечивает хвою, застревает в дремучей лишайниковой бороде. Синицы где-то в ветвях звенят как льдинки, мох в сияющих капельках холодных. Живое оттаивающее утро: птичьи голоса сверкают и переливаются, беличьи голоса раздаются то здесь, то там, этакое смешное верещание, и, кажется, будто лес кишит теплыми быстрыми существами. Рядом со мной падает кедровая шишка, потом - еще одна. Я стою под деревом по щиколотку в холодном утреннем мхе.
«Мы с тобой совсем не одной крови», - почему-то хочется мне сказать белке. Потому что ты родилась на кедре, а мне высота снится в кошмарных снах. Она (или он) смотрит на меня, грациозно прилепившись к стволу, чуть помахивая роскошным хвостом. Любуюсь, потому что не летняя облезлая, а уже зимняя великолепная шкурка, пушистейшая, голубовато-серая. Грациозное высокомерие верхолазов, уверенность в каждом движении. Она может позволить себе разглядывать меня со ствола, с ветки, временами верещать и подергиваться, стряхивать на меня хвою и шишки, а потом - прыгнуть в бездонную глубину кедровой кроны. А мне только смотреть ввысь, как в колодец. Немного нервная повадка эмоциональная, женская -прыгать и вскрикивать, забывать, зачем шла по толстому осиновому стволу, перепрыгивать на стройную березу, умножая грацию. Подлетает дятел - загораживает обзор, поползень ковыряет кору, шуршит. Белка появляется вновь из дремучей хвойной глубины, спускается на землю, чтобы торопливо пробежать с шишкой в зубах.
В беличьем мире холодное солнечное утро, я вглядываюсь в него с земли. И у меня - зелено в глазах от сплошного зеленомошного кедрача, стоящего по краю оврага. Мне трудно представить себе как выглядит этот лес в прыжке небольшого зверька, в быстром повороте головы, в мелькании тонких ветвей, сквозь седую лишайниковую бахрому. Беличий мир -многоэтажный, не линейный. От пухлого мха, проросшего кедровыми маслятами, от черничных кустов с крепкими еще крупными ягодами молниеносно возносится ввысь по вертикали ствола, до головокружительных горизонталей больших и малых ветвей. Где-то там исчезает белка, у которой изо-рта торчит внушительный пучок лишайника (уснеи). Она долго собирала лишайник, лазая по тонким веточкам, замирая со своей ношей, как будто забывая о ней, разглядывая меня черными блестящими глазами. Не было бы тут, под кедром, меня, на кого отвлекался бы зверек, интересно. На пухляков и поползней, дятлов и снегирей? Беличья озорная резвость будто бы снижает суровость векового чернолесья в субъективности восприятия праздного двуногого, торчащего под деревом. Как будто борьба за выживание ведется шутя, легкомысленно помахивая хвостом, цокая и вереща.
Белка скрывается в хвойной гуще, возвращается уже порожняком, без лишайника. Можно предположить, что там, на высоте метров двадцать - гнездо, беличий покой и уют.
Всего, пока я стою тут, возле меня, так или иначе, обозначилось не менее шести белок, очевидно - подросший выводок. Самая красивая, перелинявшая, серая пушистая белка -самая крупная, самая старшая, должно быть. Рыжие недоросли, цокая и вереща, носятся вверх-вниз по лесу, таская в зубах шишки, быстро-быстро прикапывая лапами орехи. Под
кедром валяются ножки грибов и выеденные шишки - беличьи отбросы. Юная белка растопырилась, опираясь лапой на сучок, метрах в четырех от земли. Смотрит на меня, как я подхожу ближе. Встаю совсем рядом - смотрю вверх. Белка вскрикнула от возбуждения, подскочила на месте, мотнула хвостом, и вернулась в исходное положение, тараща любопытные молодые глаза. А в глазах - мельтешение скорости, проблески, отсветы, ни капли покоя.

5.МЕДВЕДЬ, ПИВНАЯ БАНКА И ФАЛЬШФЕЙЕР
Как в церкви поется «.. .Бога Отца, Вседержителя,Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым...», всего-всего, значит, Бог творец - видимого и не видимого - и людей, и медведей. Значит, нас с тобой что-то объединяет еще, все-таки, кроме этой дороги, на которой следы твои и мои.
Так я мысленно разговариваю с медведем, оставляя след своего сапога рядом с его босым следом. У него - шире.
Я ему говорю: мишка, у меня свое послушание (как в монастырях говорят), а у тебя - свое. Мое послушание сейчас - на рассвете, когда еще иней, и стынут пальцы, и поднимающееся над лесом солнце слепит глаза - идти в твой лес считать птиц. По кустам я лезу смотреть некую пеночку, и вот - нахожу ее, наконец-то, в прозрачной кроне едва распустившейся березки. Навожу бинокль. Вдруг хруст в кустах. Медведь, не мешай, только тебя сейчас мне не хватает! Все-таки оборачиваюсь - нет никакого медведя, показалось.
У меня сейчас послушание - ранним майским утром проводить учет птиц на маленьком таежном острове в пойме Оби. А твое, медведь, послушание - здесь жить.
Я гляжу на голые зеленые стебли черники с присохшими безвкусными прошлогодними ягодками. Я представляю себе весеннюю желудочную неудовлетворенность большого хищного тела. Нет-нет, я не хочу об этом думать. Клыки, урчание в огромном, как котел, животе. Ты большой когтистой лапой раскопал обочину дороги, обнажил корни. А моего возвращения в избушке ожидают паштет из гусиной печени, язь в томате и шоколадка.
Вечером иду на Заимку. Дорога по острову идет лесом, потом вниз, к воде, а у воды - изба и банька. Подходя к склону, слышу тяжелый хруст. Он! Господи помилуй! Ну не разворачиваться же обратно. Иду по склону, пытаясь заглянуть вниз. Под ногами нещадно хрустят ветки, выдавая меня с головой. Смотрю - мужик в зеленой шапке ходит вокруг избушки и собирает палки для костра. Откуда взялся? Прислушивается к моему хрусту. Может быть, думает, что медведь. Потом подъехала моторка, послышались голоса. Потянуло дымком.
Я теперь всегда буду думать, что кедровки кричат не просто так. Они любят окрикивать всяких хищников, вроде меня. Или медведя. И вот я стояла на дороге, распутывала хитросплетения птичьих песен - это юрок, это зяблик, а это поползень.
Да, насчет пивной банки. Я нашла ее на дороге как-то и разозлилась. А в лесу вообще, нельзя злиться (хотя, конечно, и не в лесу нельзя, но в лесу - особенно). Взяла, чтобы выбросить потом, но случайно на нее нажала, и мне понравился этот громкий металлический щелчок. Я положила ее в карман рюкзака и таскаю с собой, чтобы при случае напугать какого-нибудь опасного хищника зловещим не лесным металлическим звуком.
Ощущение безопасности - субъективная такая вещь. Солнышко выше стало - и как-то увереннее. Реже лес - дышать легче. А уж когда выходишь на обрыв, где широкая-широкая залитая водой пойма и узкая полоска ивняка, так вообще, будто и не медведь здесь хозяин, а я. Я так думаю, это все потому что зрение - то единственное, на что я, как человек, могу положиться. Интересно, что думает по этому поводу медведь.
Помню, как в одном рассказе было сказано про езду на машине с лихим гонщиком: « как же благодатно было с ним ездить, Иисусова молитва так и лилась». Вполне всерьез скажу тоже -как же благодатно ходить по весеннему медвежьему лесу с пивной банкой и фальшфейером, с какой острой благодарностью ощущается запах кедров, плеск глубокой хвойной лужи под ногами, пение птиц. И в голове ясно и чисто - под пристальным взглядом невидимого хозяина, не до глупостей. И молитва, да... Мишенька, благодетель ты мой мохнатый (вытираю слезы умиления).
Какому святому надо молиться «от медведя»? Как знаете, бабульки спрашивают - от кашля какому святому молиться? А от геморроя? От медведя - Батюшке Серафиму Саровскому, конечно же. Он с ним хорошо ладил, говорят. Он святой, потому-то он медведя хлебом кормил, а саровский медведь хлеб ел, а руки - не ел, к великому удивлению наблюдавших эту картину монахинь. А я злая, я осуждаю мужиков, которые раскидывают по лесу полезные пивные банки.
Кстати, на базе рассказала инспекторам про мужиков на Заимке. Они сходили посмотреть, кто такие. Вернулись, говорят -