С этой картиной у меня связана интересная история. Несколько лет назад я приехал в один из больших приморских городов к своим дальним родственникам в гости, а заодно и отдохнуть у моря. Купальный сезон уже закончился, и я наслаждался ещё тёплой погодой, гуляя на малолюдном пляже и по старому городу, свободному от туристов до следующего сезона. И вот, как-то раз, зашёл в местный антикварный магазин, надеясь на какую-нибудь случайную удачную находку. В этом подвальном помещении, было сумрачно и довольно тесно, как часто бывает в таких заведениях, где продаётся всё то, что можно, хотя и не всегда, назвать антиквариатом. За витриной, под стеклом лежали монеты, потрёпанные бумажные купюры разных периодов и стран, мелкая церковная пластика, значки и многое другое, интерес к которому могут проявить только коллекционеры. Обычным людям эти вещи кажутся грязным и ненужным хламом. За витриной стоял продавец, он же, как я впоследствии узнал, и хозяин, а за его спиной, на стене висели иконы различных школ и направлений и ряд картин, в основном состоящих из выцветших репродукций и произведений местных малоизвестных или совсем неизвестных художников. Меня привлекла только одна картина в старой деревянной раме. Я постарался подойти к ней ближе и тут заметил женщину, которая внимательно смотрела на ту же вещь. Это был натюрморт, изображающий какие-то цветы. Сами по себе они мне были не очень интересны, но картина выделялась в окружении прочих предметов и показалась весьма достойным произведением. Более же всего я обратил внимание на необычную женщину, удивившую меня своим долгим, как бы отрешённым от всего и неотрывным смотрением, а вернее сказать, погружением в эту картину. Так стоят перед иконой в церкви. Я тоже стал смотреть, но в этом, идущем из единственного окна и, дополненным слабым искусственным, свете, не мог разглядеть чего-то особенного. А вот внешность незнакомки была интересна. Одежда её была скромной, но подобранной со вкусом, подчёркивавшем её стройную невысокого роста фигуру. Завершала всё изящная шляпка. Среднего возраста, лет сорока, может чуть больше, хотя по сравнению с моими годами её можно было считать совсем юной. Красивой, пожалуй, её не назовёшь, с несколько вытянутым лицом, с большими глазами и чувствительным большим ртом, она всё же была привлекательной. Про неё писатель Иван Бунин сказал бы: «сухопородиста». Заметив моё внимание к ней, смутилась, и быстро вышла.
Я попросил хозяина лавки показать мне поближе картину. Сняв со стены и положив её на прилавок, он полистал свои бумаги и назвал имя автора, которое мне тогда ничего не говорило: Николай Загреков. В правом верхнем углу стояла подпись автора и год: 1932. На мой вопрос о только что вышедшей поклоннице этой картины, сказал, что он её не знает и что она приходила уже не раз и всегда долго смотрела именно на этот натюрморт и за всё время купила только одну недорогую, но красивую брошь.
Через день вечером я гулял у моря. Было тихо и волны чуть слышно шлёпали о берег. Ещё работали пляжные кафе, предлагающие свои услуги отдыхающим, но таких было немного, каждого нового сразу замечали.
И вдруг я увидел ту самую женщину, которую встретил в антикварном магазине. Она шла, не торопясь мне навстречу. Поздоровавшись с ней, я рискнул заговорить, напомнив о предыдущем, как-то совпавшем, общем нашем интересе к известной картине. Она приветливо отвечала. Мы пошли рядом. Я начал с погоды, потом говорил о том, как трудно художникам писать всегда движущееся море и о том, что натюрморт лучше бы называть «тихая жизнь» … Но тут она неожиданно возразила, сказав, что понятие «тихая жизнь» не совсем верно.
-Почему же? - искренне удивился я, - Ведь в этой неживой, да хоть бы и живой, как, например, цветы, натуре, отражённой в картине, нет движения.
-Да, - ответила она: В самом натюрморте, его может и не быть, если это действительно неживая натура, но движение чувств зрителя, вызываемое картиной, существует. Тем более, если это цветы.
-Вы верите в язык цветов? - вдруг спросила она серьёзно.
-Я верю в язык цвета, - ответил я, улыбнувшись собственному остроумию.
-Нет, в тайные знаки, подаваемые цветами?
-Подаваемые их обладателями при помощи цветов, - уточнил я.
-Нет, самими цветами, - вздохнув, сказала она и задумалась.
Мы остановились. Получилась длинная пауза. Я осторожно смотрел на неё, а она смотрела в сторону моря и как будто что-то вспоминала.
Рядом была небольшая кафешка с открытой верандой, и я предложил зайти на чашку кофе. Она согласилась, хотя мне показалось, что ей не хотелось прерывать свою задумчивость.
Странная мечтательница, даже визионерка, не от мира сего, а, впрочем, кажется она счастливее многих. Или несчастнее. Во всяком случае жизнь её богаче, внутренний мир её больше. Таких людей немного и эта встреча - редкая удача, думал я, пока мы садились за столик и заказывали кофе, и решил идти до конца в удовлетворении своего любопытства.
Я спросил:
-Давно ли она в этом городе или всегда жила здесь?
-Нет, не очень давно. Мой отец военный и этот город - последнее место его службы. Здесь мы и остались.
-А ваша работа как-то связана с искусством?
-Нет, я работаю в библиотеке.
Она промолчала, и снова задумалась. Потом сказала:
-Но вы не ответили на мой вопрос.
-Какой вопрос?, - спросил я, приходя в себя, - Ах да, о цветах.
Теперь была моя очередь не ответить, ибо я понимал, что не могу ничего сказать об этом.
Она меня выручила, начав рассказ о том, что у них в библиотеке есть книга «Язык цветов», изданная в начале 19 века в России. В ней в поэтической форме придаётся значение многим цветочным растениям. Рассказала и о восточной науке «Селам», которую привёз из Турции в Европу Шведский король Карл Двенадцатый, живший какое-то время при турецком дворе. Что эта «наука» родилась в восточных гаремах как тайный язык знаков. То, о чём не всегда можно сказать словами, говорили цветы на своём условно-придуманном языке.
-Например, на картине, которую вы видели у нашего антиквара, написаны глоксинии, означающие любовь с первого взгляда, направляющие энергию на привлечение счастья и успеха в дом хозяев. А по народному поверью глоксиния усиливает любовную энергию.
Закончив свой рассказ, она опять стала смотреть на море. Я молчал, не зная, что сказать. Мне казалось несерьёзным всё то, о чем она говорила, просто забавным, не более. Я не хотел её обидеть, а притворяться заинтересованным слушателем тоже не хотелось.
Вдруг, она сказала:
-Вы полагаете, что я верю в эти придуманные знаки? Нет. Растения говорят сами, своей формой, своим особым индивидуальным цветом, расположением соцветий, листьев и много ещё чем. Их можно как скульптуру обойти вокруг и каждый раз открывать в новом ракурсе, по-новому. А по-современному это нужно бы назвать одним модным словом. Вот не могу вспомнить его.
-Инсталляция, - подсказал я.
-Да, вы правы, именно это слово ближе всего. Но словами трудно передать то, что видишь, а что чувствуешь совсем невозможно.
-Печальна участь человека, тут ничего придумать нельзя, - посетовал было я, полагая, что разговор на этом закончился.
Но неожиданно она продолжила:
-Есть способ передать, то о чём говорят цветы. Он известен, но не все его знают, а тем более не все владеют им.
Я с удивлением и большим интересом приготовился слушать, но тут нам принесли счёт за кофе, я оплатил, и мы встали, вернее встала она, а я вынужден был это сделать вслед за ней.
Темнело, становилось прохладно. Я предложил проводить её, она согласилась, но только до конца дорожки, ведущей к конечной остановке автобуса у границы пляжа.
От нашего кафе до этого места было всего метров сто. Мне не хотелось с ней расставаться. Я был очарован ею. Кроме того, очень хотелось узнать, что она имела в виду, говоря о возможности понять язык самих цветов, обращённый к нам.
Разумеется, я спросил:
-Часто-ли она гуляет здесь?
-Иногда. Хотите приду завтра? Ведь вы хотите? - она улыбаясь взглянула на меня.
-Да, хочу, - сказал я, и понял, что теперь целые сутки только и буду ждать следующего вечера, - Ведь мы с вами не договорили.
-До свидания, - быстро сказала она и побежала к подъехавшему автобусу.
Я смотрел, пока автобус не скрылся за поворотом. Потом медленно пошёл и долго ходил по ночному городу в каком-то особенном непонятном самому состоянии. Приятное общение с молодой женщиной? Может быть. Но всё-таки, в глубине души, была мысль, что не только в этом дело. А может и совсем не в этом.
На клумбах и на бульварах ещё цвели осенние цветы. Я смотрел на них и видел теперь в них близких себе существ. Это пройдёт, думал я. Это болезненные фантазии, глупости. Хотя она так убеждённо говорила, что знает секрет… «В средние века её бы сожгли на костре, - почему-то подумалось мне, - Но эти большие пророческие глаза, несущие в себе какой-то экстаз, пожалуй, убеждают».
На следующий день, ближе к вечеру, я уже ходил по дорожке, идущей вдоль пляжа.
Она пришла. Нескромно, но я предположил, что интересен ей не только, как слушатель, что может быть она, увидела, что-то общее между нами и мой интерес к её миру.
Мы сели за тот же столик, в том же кафе.
Она посмотрела на меня внимательно, как бы стараясь увидеть во мне какие-нибудь скрытые, неискренние мысли, может быть иронию.
-Вы, наверное, очень любите искусство? - спросил я, - Часто бываете в музеях?
-В нашем художественном бываю часто, я знаю его наизусть. Но многие картины в запасниках, а выставки бывают редко, они как праздник. Кстати у нас в музее есть один натюрморт Машкова - учителя того самого художника Загрекова, картину которого мы с вами видели в антикварном. Я прочитала книгу о нём из нашей библиотеки.
-Вы говорили, что есть способ точно знать о чём говорят цветы. Каким образом? Сможете рассказать?
-Об этом рассказать очень трудно, может и совсем невозможно. Но настоящие художники это могут передать в своих произведениях. Как, например, тот же художник Загреков. А чтобы всё это понять надо быть рядом с картиной, часто общаться с ней.
-В таком случае, не проще-ли общаться с реальными цветами?
-Нет-нет, быстро сказала она, как раз нет. Художник ведь творец, по-своему чувствует, сосредоточиваясь на какой-то части мира он видит и передаёт то, что может быть не видим мы. Я часто думаю, что на картине не просто отражение реальности, в ней больше, чем реальность. Впрочем, я не умею хорошо сказать. Только, наверное, чтобы это понять, требуется близкое и небыстрое общение с картиной. Вам понравился натюрморт с глоксиниями в нашем антикварном? Мне кажется, что в нём как раз есть всё то о чём мы говорили. Наверное, он ещё продаётся.
Нужно-ли говорить, что мои мысли и чувства путались. Я и соглашался с услышанным и не мог понять, как может быть такое: «больше, чем реальность»? Сразу решил: завтра же к открытию магазина пойду и куплю эту картину.
Всё о чем говорили мы дальше и как расстались, не имеет значения для этого описания, да и закончилось всё как-то буднично. В этом городе я больше не был. Но воспоминания об этом знакомстве, вызывают во мне особенные чувства. Такая встреча в моей жизни была только раз.
Вернулся в Москву, разумеется, с картиной, оформил её в новую раму (старую оставил
