Ксения Некрасова. "Сама по себе птица".

От автора.


Уже много раз я тихо давала себе слово, что буду писать просто. Легко. В три абзаца. В четыре. Больше - не читают. Длиннее - тоже. Смысла нет. На одну сигаретную затяжку. На один глоток чая. На один беглый взгляд. Где уж тут до экскурсов в литературу, до модных рассуждений, о том, что критика не нужна. И что все закончилось. И слово уже - не вечно. Уже не летит птицей. Просто бредет по тропинке, как нищий, юродивый. Комкая платок, на котором узорчатая, богатая вязь непонятная взору беглому... Стоп, кажется, образ мною найден! Нищий с парчовым платом в перстах.
Нищий, юродивый. Он или она бредет по тропе, не оглядываясь. Странник. Птица. О
Оперение диковинное, но только перья слиплись, узор не сразу опознается  Значит, так и надо писать о ней. Коротко. Жестко. Без лишних эмоций. О нищей от поэзии с парчовым платом, вязью слов в руке...
Абзац первый. Уральский самоцвет.

Ксения Александровна Некрасова. Ирбитская, прочно уральская девочка – приемыш, чьи настоящие родители – неизвестны. Воспитывалась в семье сельского учителя. В нее она попала после недолгого пребывания в приюте. С детства Ксюшенька отличалась неуемным воображением, подвижностью, озорством и добротою. Была заводилой в компании мальчишек, хорошо знала грибные места и все травы Урала, могла построить красивый шалаш и сочинить немыслимый сказ про волшебную змею или горючий и горячий плач - камень, до самозабвения носиться по поляне, рубя палочкой – саблею траву и воображая, что это - злые волшебники.
Болезнь глаз, «куриная слепота»,(авитаминоз) осложненная позже - энцефалитом, настигла ее внезапно, горько и прочно, и детское озорство и беготня сразу же закончились.. Первое впечатление девочки, когда была, наконец, снята темная повязка с глаз: огромный, бездонный, синий, провальный, как бездна, космос, цвет, запах и вкус, молочно – ванильный, неба..
Да, она все это сразу ощутила: цвет, запах, вкус. И не забывала, не отпускала от себя уже никогда. Ее любимые цветами, цветами грусти и мысли, всегда были - кобальтовый, синий и красный, яркий, насыщенный. И пряные запахи: калины, яблок, персидской сирени, мака, горного чеснока, ковыля, кумыса.....
Она никогда не хранила свои стихи, строчки терялись, вкривь и вкось начертанные буквами «вечной первоклассницы», где и как попало, даже и на руке, ладони, железнодорожном билете, каких то квитанциях, на листе оберточной бумаги... Они подобны были хрупкому кленовому листу, гонимому ветром:

О себе

Угодно было солнцу
и земле -
из желтых листьев
и росы
сверчка, поющего стихом,
на свет произвести.

Абзац второй. «Сверчок, поющий стихом». ...


«Сверчок» никогда и никак не бездельничал. Не сумев из - за тяжелой болезни закончить агротехникум, Ксения все же работала на шахте, помощницей мастера. Активно участвовала в организации вечеров самодеятельности и комсомольских собраний.
В 1935 году Ксения Александровна закончила техникум политпросвета.
По линии комсомола работала культорганизатором на Уральском заводе тяжелого машиностроения им С. Орджоникидзе. По линии комсомола была направлена на учебу в Москву в Литинститут. Болезнь мешала ей, порою она не могла обходиться без посторонней помощи: застегнуть пуговицы пальто, завязать платок или шарф, что то записать. Но учиться упорно продолжала. Не закончила Литинститут лишь из – за начавшейся войны....



В 1937 году вышла ее первая скромная книжечка стихов «Ночь на баштане», с ярким и неравнодушным предисловием Михаила Светлова. Он взволнованно писал:
«В книжке Некрасовой всего тринадцать небольших стихотворений и маленькая поэма, и нет ни одного стихотворения, в котором читателю не явилось бы что-то светлое и чистое, а пейзажи иногда просто поражают. В них природа не только переливается своими необыкновенными красками, в них еще видны непосредственные, подкупающие нас отношения к этим краскам. Если выразиться театральным языком, то сверхзадача всего творчества Некрасовой – единство природы и человека. У нее цветы, как люди и люди, как цветы».
До этого была еще небольшая подборка стихов в журнале «Октябрь, которую предваряло напутствие Николая Асеева «о чистых и светлых стихах Ксении Некрасовой, поэта, которого все мы ждали.».
Стихи были очень неожиданны – свежи, чисты, полны красок и звуков, похожи на песню в полный голос, на разлив широкой реки. Как вот это, например, обращенное к Сергею Высотскому, мужу и другу:



Когда стоишь ты рядом,
я богатею сердцем,
я делаюсь добрей
для всех людей на свете,
я вижу днём —
на небе синем — звёзды,
мне жаль ногой
коснуться листьев жёлтых,
я становлюсь, как воздух,
светлее и нарядней.
А ты стоишь и смотришь,
и я совсем не знаю:
ты любишь или нет.
Или это:
И встретились двое вместе,
и легче обоим дышать,
и легче дорогу к счастью
средь множества троп искать.
Иль просто вечером тихим
в тёплой сиреневой мгле
сидеть где-нибудь на дороге
и руку держать в руке.

Да, им было легче дышать вместе. Родился сын Тарасик. Они радовались первенцу, обустраивались в комнате общежития. Но война все изменила, сломав судьбы, разметав миллионы людей по обломкам пространства и времени. Писать о том, что произошло с Ксенией Александровной дальше - невозможно и простыми словами.... Но я - пишу...


Абзац третий: «Странствующий дервиш». ...


Во время бомбежки эшелона с эвакуированными, где - то в середине пути, в Киргизии, был убит осколком снаряда, прямо на руках у Ксении, ее полугодовалый или годовалый сыночек Тарасик. Саму Ксению – контузило, как и мужа.
Муж от последствий контузии сошел с ума, его с большим трудом поместили в госпиталь, а сама Ксения продолжала путь до Ташкента, но каким образом – не помнила: то ли на попутных эшелонах, то ли - на телегах и переправах, то ли - пешком? Чаще – пешком. Позже она рассказывала:
«Проезжающие киргизы и узбеки называли меня дервишем, так как я бормотала себе под нос свои стихи или произносила их вслух, а в руках у меня всегда был карандаш и бумага. Иногда киргизы останавливались и делились со мной лепешками или вяленой бараниной. Хлопали меня по плечу и направлялись дальше, а я шла своей дорогой…» Она одолела расстояние в двести с лишком километров. В Ташкенте познакомилась с Анной Ахматовой. Та, сразу признав в ней настоящего поэта и «сильную женщину с грустными, пронзительными глазами лани», взяла ее под свое крыло. С помощью Ахматовой Ксения стала получать паек, обрела какое то временное пристанище, угол... Ее не принимала в свои ряды «писательская элита», но дамы в поношенных шляпках с удивлением смотрели на нее, снисходительно вслушивались в завораживающий ритм стихов. Простых и ясных, как утро мира. Как сам мир.


На сосновом табурете
блюдце чайное, как море,
с голубой водой стоит.
Ходит по морю синица
с черным глазом на боку.
За окошком снег идет –
птица в комнате живет...

Птицей жила и она... Просящая еды и сна, как дитя, когда хотелось, взмахом пальчика отбивающая ритм, невидимую музыку своих с строф, из куска ваты и марли шьющая трогательных, белых куколок, похожих на ангелов... Вернувшись в Москву она жила, где придется, в каких то съемных хибарках, закутках, особыми приметами которых были всегда чисто выскобленный стол, пузырек чернил и чистый лист бумаги. Все остальные вещи могли едва обозначаться, отсутствовать вовсе. Прятаться в узелок. Узелок, авоську носила с собою. Истинная странница в поношенном беретике и пальто.


Абзац четвертый. « Сама по себе пою».

***
И стоит под кленами скамейка,
на скамье небес не замечая,
юноша, как тонкий дождик,
пальцы милой женщины руками,
словно струны, тихо задевает.
А в ладонях у нее сирени,
у плеча кружевная пена,
и средь тишайших ресниц
обетованная земля, -
на прозрачных лугах
ни забот, ни тревог,-
одно сердце поет
в берестяной рожок
о свершенной любви.


Ее стихи, как затаенная музыка.. Нет, явная музыка. Первым ее расслышал, вероятно, Роберт Фальк, художник, приютивший Некрасову в своем гостеприимном доме в 1945 году. Он написал серию ее портретов, карандашных набросков, она часто принимала участие в его вечерах – концертах, читала стихи, а он рассказывал о своих картинах...
Это изумляло слушателей – со - причастность, со – прикосновение искусства, слияние, сочетание, сое – ди - ненность. Она не испытала, казалось, никакого влияния поэтического, совершенно свободная, всегда была сама по себе, стихи лились из нее, как горная вода, как поток света. Она и мир воспринимала, как поток света и к людям была доверчива донельзя. Как дети или истинные поэты. С бусинами из фасоли, в красном платье, в черных потертых ботиках – на портрете она погруженная в свой мир, сосредоточенная, лицо спокойно и одухотворенное.

Оно было очень выразительно, подвижно, ее лицо, гениально подвижно, она могла быть и красавицей и простушкой - зависело все от настроения.. По выражению Е. Евтушенко, она была наполнена всегда музыкой, тайно бывшей, жившей, еще не рожденной внутри нее. А Михаил Светлов говорил, что мечтает иметь хоть десять процентов ее видения мира, чтобы так вот з- изысканно до - одуряющей простоты, - писать стихи... С 1947 года ее перестают печатать. Совсем. Константин Симонов предпринимает попытку опубликовать ее в «Новом мире». Она проваливается. «Меня перестали печатать, объясняя свой отказ тем, что стихи, написанные белым стихом, будут непонятны массам… Я бьюсь головой о стенку и никак не могу пробить ее!»…- написано Ксенией Александровной в отчаянном черновике письма секретарю Сталина А. Поскребышеву Сохранился лишь черновик. Письмо было оставлено без ответа. Разумеется.

В конце сороковых годов Ксении Некрасовой удалось чудом воссоединиться с мужем, она нашла его, привезла в Москву, а в1951 году у нее родился сын Кирюша. После смерти мужа ей пришлось отдать ребенка в детдом, где она регулярно навещала мальчика.
С помощью все той же благородной и неутомимой Анны Ахматовой, (Миф о беспомощности Анны Андреевны летит моментально, ,весь к чертям, по осколкам! – автор) Ксении Александровне удалось получить комнатку в московской коммунальной квартире.

Она радостно хлопочет о новоселье, нехитром скарбе, мечтает о том, как заберет сына из детского дома.
Но 17 февраля 1958 года Ксения Некрасова скоропостижно скончалась на лестнице, от разрыва сердца, в двух шагах от квартиры, в которой не успела толком обустроиться... Ее сыну было всего лишь семь, ее рукописи были растеряны и растрепаны по квартирам и домам друзей – листки и комки оберточной бумаги, билетики, квитанции, тонкие тетрадочки... Ничего не остается от поэта.. Ничего...

Какое значение имеют скромная мемориальная доска в маленьком селе Алтынай, библиотека имени Некрасовой в Ирбите, ряд диссертаций о ее стихах, где велеречиво говорится о музыкальной ясности, простоте, необычайной глубине и разноцветье, парчовом шитье ее стихов.. Разве это так уж важно, когда не осталось от Поэта ничего.?!.»Цветочный мусор» - как иногда говорила она сама, улыбаясь тихо и простодушно..


Ее пытаются причислить к мистикам, вещуньям, сиринам, говорят еще об одном воплощении святой Ксении Петербургской... Ищут в этом некое оправдание равнодушия к ее Судьбе, непонимания ее строф, ее сути, ее кредо. А оно было просто и ясно, как начало