Любаша.

прохрипела, подталкивая их к бою, она забралась на свой «Пьедестал» и в сердцах выпалила:
- Да что ж ты за демон такой! Что ж тебя все носит нелегкая! Бери свою задницу, закручивай хвост и марш сюда! – Села на крышку, зажала голову руками и сидела, устало дыша.
На улице разыгралась непогода, ветер рвал провода, выл и стегал по стеклам ливнем. Прошлепала в кухню, закрыла балконную дверь, прикрыла форточки и, подумав, вышла на лоджию. Гроза была не шуточная. Сняла вещи, прошла от спальни к кухне, убирая все, что могло намокнуть или улететь. Вернулась в комнату. Лоджия была большой, на всю ее квартиру. Отодвинув штору, пуская прохладу, решилась и оставила дверь открытой.  Веки сонно склеивались, когда она опять услышала, как по ее комнате ходит мужчина. Тяжелая поступь, с ударами пяток о пол. Люба отчего-то втянула голову в плечи, во всю стараясь отмести то, что слышит. А шаги приближались. И вот она уже спиной чует, как на нее смотрят. Нагло так,  зло, дыша, шумно втягивая ноздрями воздух. Ну, так, словно дыхательные проходы засорены. Этот взгляд ее придавливал,  прижимал к матрасу. Любовь зажмурила глаза и старалась вспомнить хоть одну молитву. Как назло ничего не получалось. Пересилила себя, повернулась и тут же тень мелькнула, убегая из ее спальни. Она встала, включая повсюду свет, пошла, проверять квартиру. Последней была туалетная комната. Взялась за дверную ручку, но побоялась. Зачем-то заперла на щеколду и подставила пуфик. Поспать не удалось. А  в следующий вечер, усталая и разбитая, заснула задолго до полуночи.    
****  
Кровать прогнулась под тяжестью. Тут же повеяло пылью, гарью и залежавшимися в сырости вещами. На ноги Любы упала тяжесть и она, еще до конца не проснувшись, поняла, что это мощная, шершавая, мужская, волосатая рука. Подсознание кричало об опасности, а она, как не старалась, не могла окончательно проснуться. Рука, придавив ступни, не угомонилась, перебирая пальцами, стаскивала одеяло. Люба, тяжело дыша, вцепилась в одеяло с другого конца и подтянула его к подбородку. Выходя из тяжелого забытья, включила не только обоняние и слух, но и самосохранение. Да, на ее кровати, у ног сидели и держали ее за ноги. Повернуться или попытаться вырваться нет возможности – это понятно и без проб. И опять ее пронизал взгляд. Ресницы задрожали, и в щелку она увидела нечто невообразимо большое, лохматое и только две точки, горящие, красные, выбивались на фоне этого мрачного существа.
« Кто, что, к чему?» - Понеслось в ее голове. Рука передвинулась, завладела коленями. И вслед за этим завыл сыч. Любовь почему-то решила, что это сыч, и непроизвольно спросила: «К худу или добру?»
- Хууудуу! – Раздалось у ее ног. Любовь покрылась холодным потом. Ее  разворачивали и укладывали на спину. Как бы она не сопротивлялась, но то, что было рядом с ней, уже навалилось на нее всей своей тяжестью, возвеличившись над головой, дыша затхлостью ей в лицо.
- Господи! – Крикнула Любовь, не открывая рта. Грудная клетка ее потрескивала от мощи, а ноги, хоть и были придавлены к кровати, раздвигались. – Домовой… - Пронеслось в ее голове. И Любовь, оставив физическое сопротивление, ясно понимая, что перед ней нечто иное, потустороннее, нереальное для здравого смысла, принялась вытаскивать из памяти молитвы. Смех в ответ ударил ей по губам, но она не унималась:
- Отче наш! – Давящее на нее тело приподнялось и она вздохнула немного легче. Ибо ЭТО, пусть на миг, пусть просто поиграть, или еще что, но сняло свой груз. - Отче наш! – Повторила Любовь шепча. Когтистая рука легла на рот, оставив попытки убрать одеяло. Это было неприятно до рвоты. Сжав губы, чтобы гнусность не залетела внутрь, Любовь старательно, выводя каждое слово, смотря в горящие и насмешливые точки – глазницы, продолжила. – Господи! Прости меня грешную, неграмотную, глупую! Пощади! Не ради чего-то, а ради детей! Научи, Господи, правидности! Ниспошли молитву спасения. Верни ангела хранителя, ибо обидела я его делами своими, необдуманными. – Опять хохот и вот она уже слышит, как одно колено, между ее ног, уперлось, давая свободу рукам. – Отче наш! – Первые строки молитвы всплыли в голове, как написанные. – Отче наш, сущий на небесах!  Да святится Имя Твое!  - Рука легла на ее грудь и раздвинула ворот рубашки.  Вторая по-прежнему закрывала рот. -  Да придет Царствие Твое, да будет Воля Твоя! … - Миг и обе руки сомкнулись на горле, сдавив его, как хрупкую шею голубки. Воздуха не хватало. Любовь, теряя сознание, старалась договорить. Хрип и свист смешивались с ее словами. – Да придет Царствие Твое!.... Прости нам грехи наши, как  я прощаю грехи должникам своим…. Избавь меня от Лукавого! Ибо Твое есть Царство и Сила и Слава. Во веки Веков! Аминь!
В голове закружилось, быстрее и быстрей. Горящие точки превратились в воронку и разбились на множество искр. Она погрузилась в невесомость. Шум в ушах сменился свистом и… вдруг, голос, хриплый, отвратительный, шипящий:
- Что ж ты, женщина…. Звала, требовала, зазывала. Имя мое много раз повторяла. А как пришел, так не люб. Жена! Зачем Господа в свидетели звать, если сама хотела? Ангела ей подавай! Распутница! – Удар, второй. Люба уже не понимала, кровь ли в висках, или это ОНО ее поучает. Боль появилась во всех ее клеточках и концентрировалась в сердце. А он продолжал: - Ладно, мы еще встретимся. Но на моей территории!
Заорал петух, откуда он взялся, было не понятно. Заря всполохнула,  указав путь слезам и, Люба отключилась, забывшись в полном мраке своего сознания.