Не с ружьём, а с фотокамерой... на глухаря.

Друзья!

Русского глухаря нещадно бьют- и на севере, и на юге.
Из Сети.
"В Омской области участились случаи незаконной охоты на глухарей. Официально сезон охоты на этих птиц начнется только 15 ноября, но браконьеры уже вовсю бьют их. Происходит это из-за того, что глухарь сейчас легкая добыча для охотников.
В преддверии зимы эти пернатые набивают так называемый мышечный желудок мелкой галькой, которая в холодное время года будет помогать им перетирать жесткую пищу. В поисках камней они выходят на обочины дорог, где их подстреливают браконьеры.
- Двое таких браконьеров в минувшие выходные были пойманы инспекторами в северных районах Омской области, где охота на глухаря особенно популярна, - сообщили в БУ «Управление по охране животного мира». - Браконьеры лишились не только добычи, но также оружия. Оно было передано в районный отдел полиции. Материалы направлены в суд для принятия решения о наказании.
Штраф за незаконную добычу самца глухаря составляет 9 тыс. рублей, самки (капалухи) - 15 тысяч. В связи с участившимися случаями незаконной охоты на глухаря под пристальным вниманием инспекторов сегодня находятся Муромцевский, Тарский, Седельниковский, Усть-Ишимский, Тевризский, Знаменский и другие районы. В преддверии зимы эти птицы набивают желудки мелкой галькой, выходя на оживленные дороги. Этим пользуются недобросовестные oxoтники".
Вот ещё сообщение добытчика на эту злободневную тему:"У нас, сколько галечников видел, везде битое стекло присутствует. Мы стекло специально готовим, по рецепту. Ложишь стекляшку (банку,бутылку) в костёр, и, как накалится,проволочкой закидываешь в таз с водой. Потом высыпаешь где надо.. Так учили.. Почему - не знаю, вроде как при таком процессе у стекляшки не такой острый кpaй".
Да, а ведь злостному браконьеру надо глухаря обязательно убить, посему и желательно, чтобы края у стекляшек были именно острые! Слышал про такой способ "охоты" от наших нефтеюганских врагов природы . Увы, и в соседнем Ямало-Ненецком автономном округе так же и давно истребляют птиц без разбора, даже копалух,о чём упоминает тюменский журналист и фотограф Анатолий Пашук в своей книге "В глухарином краю".
Вл.Назаров
***************
В гости к соседу
Плавание по таежной речке не бывает скучным, особенно осенью. Есть у воды какое-то особое магическое притяжение. Вот и раскрашенный осенью лес, кажется, выскочил на берег, впопыхах глянул на свое отражение в воде да и замер на месте, залюбовавшись собой. По вечерам лоси выходят на берег и подолгу стоят на возвышенных мысах, вслушиваясь в чуткую осеннюю тишину. На проплывающих мимо лодки песчаных пляжах успеваешь разглядеть следы-крестики глухарей и тетеревов, и довольно часто попадается беспеременно уверенный, прямой след самого хозяина тайги — медведя, мякиши его босых ног, увенчанных когтями, глубоко продавливают влажный прибрежный песок.
Иногда с верхушки елки срывается орлан-белохвост. Я заметил: обычно за два часа пути спугиваем в трех местах орланов. С такой плотностью распределились их охотничьи участки.
Я, зажав между коленями ствол телеобъектива и вытянув шею, смотрю поверх запотевшего стекла, рассчитывая на неожиданную встречу. И мне повезло. Впереди нас, на зеленом бугре, возле реки двигалось что-то черное.
— Лолмах, росомаха,— предположил Тояроп,-Мойпар! Медведь! — взволнованно проговорил он, когда я поднял голову.
Медведь не стал дожидаться, когда мы подплыли к нему, и убежал в лес. Но я успел все-таки несколько раз щелкнуть затвором фотоаппарата.
Мы вышли из лодки там, где увидели медведя, и осмотрели берег. Вся земля была истоптана. Оказывается, этот лесной великан довольствовался мышами, раскапывал их норы. В этом году почему-то в кедровым шишках почти все орехи были пустые, а на зиму косолапому надо припасти жир, и он не брезгует любой пищей...
И еще одна встреча, неожиданная в этот час: время было обеденное, около двух часов дня, но на одном из песков,у самой кромки воды,увидели мы разгуливающего глухаря. Завидев нас, он недовольный, но все же не спеша, с достоинством удалился в прибрежные кусты,
Иногда на берегу были видны приземистые срубы, по виду напоминающие бараки военных и послевоенных лет. Это жилье лесозаготовителей, которые зимой здесь валят лес. А над одним из таких строений вился дымок, и к берегу была причалена моторная лодка.
— Это лесоустроительная экспедиция нынче работает здесь,— пояснил Володя,— обратно
поедем и к ним в гости зайдем.
Выходит, Володя лукавил, говоря о ближайшем соседе, который находится от нас в семидесяти километрах, оказывается, у нас и поближе есть соседи.
В небольшой старице, которая широкой протокой соединялась с рекой, увидели небольшую хантыйскую лодку, сшитую из трех досок кедровыми корнями. На носу лодки, свернувшись калачиком, приютилась лайка, а хозяин проверял сеть.
— Вот и Алексей,— проговорил Володя, сбавляя скорость лодки,— выходит, что приехали. Алексей закончил проверять сетку. По дну лодки била хвостом в яростном бессилии щука, лениво извивались два налима и без движения, обреченно, лежал здоровущий язь. Тело его было в кровавых шрамах от щучьих зубов. Это какую же пасть надо иметь, чтобы пытаться проглотить такого язя?
А после мы шагали за Алексеем по лесу, и ноги утопали в мягкой ягельной подушке, укрывавшей землю. Тайга здесь ленточная, она тянется вдоль рек и ручьев шириной в несколько километров, а дальше начинаются болота, а точнее сказать — тундра. Здесь, на лесотундровых участках, Алексей Тояров пасет частных оленей, принадлежащих рабочим совхоза и рыбзавода из поселков Горки, Лопхари, а также жителям еще уцелевших старых хантыйских деревень.
Чем дальше мы удалялись от реки, тем более низкорослым и разреженным становился лес. Наконец мы услышали лай собак, вышли на поляну, где стоял чум. Дальше, за загоном для оленей, начиналась тундра. Оленей возле жилья не было. Сейчас нет самого главного «пастуха» — гнуса, который загоняет оленей под навес, где их постоянно окуривают дымом. Осенью животные чувствуют себя вольготно, они бродят по тундре по нескольку дней и наведываются к чуму довольно редко.
Алексей быстро и ловко разделал рыбу. У хозяйки, Елизаветы Степановны, к этой поре уже кипела в прокопченном чугунном казане вода. Всю рыбу вывалили в кипящую воду, и вскоре уха была готова. Хозяйка взяла в руки большую деревянную поварешку, ту самую, какую бывающие на севере туристы мечтают приобрести в качестве сувенира, выловила ею из казана рыбу и разложила на деревянном блюде: головы в одной стороне, куски мяса — в другой, а в центре — деликатесная печень налима и щуки.
После, в чуме, мы пили из кружек уху, подхватывали куски рыбы с блюда. Транзисторный приемн передавал последние известия, и я вдруг поймал себя на мысли, что не ощущаю чувства оторванности от Большой земли, от дома. В наш коммуникабельный век тысяча километров, которая отделяет меня от родной Тюмени, не такое уж большое расстояние. И там, возможно, тоже сейчас люди сидят за столом и слушают эту же передачу, а они в свою очередь на то же расстояние удалены от других городов, и эти вот связывающие нити радио, телевидения, авиатрассы скоростных самолетов как бы стирают между людьми расстояния. Может, и не удален я вовсе, а просто посетил музей под открытым небом.
Алексей после обеда занялся починкой нарты, разложил на оленьей шкуре инструмент, где рядом с ножами с разной шириной лезвий и углами заточки лежали старинное, ручной ковки, сверло и набор самодельных деревянных дрелей, вышедших вовсе уж из глубокой старины, какими в незапамятные времена добывали, наверное, трением огонь, а уж после, с появлением твердых металлических резцов, приспособили этот инструмент под дрель. Алексей ловко орудовал своим инструментом, и каждый нож в его руках исполнял свое дело: одним ои снимал тонкую стружку, и та вилась под лезвием, струилась, закручиваясь в замысловатую спираль, другим расширил уже просверленное отверстие, третьим ножом выбрал паз, как стамеской.
А в это время жена Алексея, благо что стоит тепло, а может, и хотела, чтобы сфотографировали ее, вынесла из чума табуретку и принялась доплетать косу, украшение хантыйских женщин, модное, может быть, не в одном поколении...
Уединенная жизнь в тайге или тундре предрасполагает к мастеровитости. Нужно уметь
сделать нарту и выстрогать из дерева ложку, сшить кисы, выделать шкуры и выкроить из них малицу. Такая мастеровитость и постоянная занятость необходима еще и потому, что исключают бездеятельность, из-за которой частенько у неопытных людей возникает в тайге такая болезнь, как несовместимость, часто перерастающая в открытую ненависть. Однажды, далеко отсюда, в верховьях реки Пур, у пастуха-оленевода я увидел хантыйскую деревянную поварешку, на конце ручки которой болталась цепочка из пяти звеньев, да еще и символический замок в виде рыбки венчал эту цепочку. Известно, и ложку, и звенья цепочки, и висящий на конце замок северные умельцы режут из одного куска дерева, без какой-либо склейки. Сколько же мастерства, а главное — времени нужно было вложить в эту вещь, которая и готовилась-то не для выставки, не для музея, а хозяйка постоянно пользовалась ею, вылавливая из котла рыбу и мясо.
— Понимаешь,— объяснил мне тогда пастух,— искали мы с напарником оленей, и в пути нас застала пурга. Около недели, почти что безвылазно, просидели в палатке. Надо же было как-то коротать время...
Алексей уже не молод, через два года пойдет на пенсию, и по всему видно, что переживает, как бы с ними, старыми людьми, не ушли и навыки мастеров,выработанные поколениями в нелегкой жизни в суровых северных широтах. Он охотно показывал, каким инструментом как пользоваться, а когда узнал, что мы решили заночевать в Паштыгорте, решил проводить нас туда.
По дороге он рассказал мне, что ханты обычно имеют два жилья, одно летнее, другое зимнее. Паштыгорт, как и большинство других хантыйских деревень,расположенных на малых речках,-селение зимнее. Поэтому сейчас там никто не живет. Летом почти все население из тайги уходит на Большую и Малую Обь, где ловится «белая рыба» — осетр, муксун, щокур, сырок... От этого в выигрыше и лесная дичь — нет лишнего беспокойства в период размножения и выращивания потомства, и люди — на больших реках гнуса меньше, выдувает ветром, да и рыба хорошо ловится.
...Один лабаз стоял рядом с домом. Углы задней стенки его опирались на две высокие елки, а третьей точкой опоры стала стойка, подведенная под пол амбара в центре его. Две высокие елки воспринимались независимо от лабаза, и создавалось ощущение, что лабаз зыбко стоит на единственной, центральной ноге.
Алексей сводил меня к добротно срубленному лабазу, который стоял в лесу, в стороне от селения. Он был высоко поднят от земли, и я высказал предположение, что здесь-то уж медведь не заберется. Но Алексей возразил: встречаются большие медведи, которые даже с земли дотягиваются до пола и снизу разворачивают лабаз. Редко, конечно, но случаи такие были, и они передаются из уст в уста, как легенда...
Вечером Алексей уплыл на своей лодке, а мы заночевали в избе на оленьих шкурах и утром, когда начало светать,