Дверь

Чтобы постучаться в двери нужно меньше трёх секунд, но вот решиться и поднять руку, чтобы сделать это оказалось куда сложнее. Аделе нужно было  больше времени. Она собиралась с мыслями всю прошлую ночь, и сколько дней ещё до того? И всё же не смогла не задержаться. Ещё бы! За этой дверью было будущее. Но какое? Аделе не знала. Многое зависело от неё. Если она выдержит и покажет всё своё мастерство, если не опозорится перед Цитаделью – будущее можно считать устроенным. Но что спросит у неё Магистрат Цитадели? Как будет себя вести?
Аделе слышала, что Магистрат кого-то отпускает почти сразу, кого-то сразу выгоняет, а кого-то и заваливает вопросами и требованиями показать ту или иную практику. И как тут угадаешь? У Аделе не было покровителя, не было знатной семьи и богатств. Она попала в Цитадель по своей воле, её всегда тянуло к земле, к траве, к целительству. Этим и руководствовалась. Ей прочили скорое отчисление и позор, но позора не случилось до этой минуты точно. Отчисления тоже. Аделе знала, что может рассчитывать только на себя и потому отвергала всякое развлечение, погружаясь в учёбу.
Теперь ей надо было показать всё, на что она способна и всё, чему выучилась. Показать и надеяться на мягкость Магистрата.
А дальше, дальше… может быть, её оставят в Цитадели как практикующего целителя? А может быть отправят в лазарет города? А если совсем надеяться на чудо – то ко двору.
Но Аделе заставляла себя не думать про самый лучший исход. Её устроил бы любой, кроме самого страшного – изгнания. Такое бывало часто. Цитадель принимала всех, часть отсеивалась ещё в процессе учёбы, часть не выдерживала преставления Магистрату, а кто-то уходил и сам, понимая, что целительство, это, конечно, благородно, но слишком тяжело.
Магистрат не давал второго шанса. Провалился – иди с миром. Провалился – не смеешь владеть знаком Цитадели, не смеешь заниматься целительством никогда. Займёшься на свой страх и риск – казнь.
Аделе не мыслила себя вдали от Цитадели. Она понимала рассудком, что совсем уж провалиться не должна. Недаром ведь зубрила и училась, и разбирала и подходила к целителям, но сердце билось бешено, тревожно.
Но надо было постучать. И пришлось.
–Аделе Дамгор? – её уже ждали. В зале – светлой и убранной, лишённой праздности, восседал Магистрат. Их было шестеро – три целителя, три целительницы – как и положено. Все в белых одеждах, как и предполагает членство в Магистрате. Все с золотыми знаками – две чаши – жизнь и смерть. И все равнодушны. Перед каждым свиток с именами, но что значат имена?
Аделе почувствовала, как слабеет её воля. Она не знала, не могла знать, чем кончилось предыдущее представление – человек, представленный Магистрату, входил в одну дверь и выходил в другую, не пересекаясь с теми, кто ждал. Узнать что-то о прохождении, о Магистрате и о вопросах и заданиях, что были заданы и поручены, было невозможно.
–Да, это я, – голос предавал Аделе. Она смотрела на членов Магистрата, но никак не могла сфокусироваться. Они ей казались то все одинаковыми на лица, то какими-то ужасно-отстранёнными, чужими.
–Не волнуйтесь, – подбодрила её одна из целительниц – седая, высокая, с добрыми глазами. – Мы не кусаемся. Представляться вы будете в первую очередь мне. Я Иверсен, две мои коллеги – это Вендула и Бланка.
Иверсен указала по очереди на двух целительниц. Вендула оказалась очень молода внешне, примерно такого же возраста, как и Аделе. Аделе это обрадовало. Если такая молодая целительница могла занять пост в самом Магистрате, то, может быть, это сможет и Аделе? Чем она хуже-то? а Бланка оказалась мрачной и непроницаемой.
–Наши целители, – продолжала Иверсен, – Рангел –  ты можешь его знать как целителя королевского двора.
К своему стыду Аделе не знала ничего о королевском целителе. Она вообще мало что знала о жизни. Она хорошо знала составы заживляющих мазей, а вот имена, лица, должности – всё это шло мимо.
–Также Хаукон и Шенье, – Иверсен закончила представлять Магистрат.
Услышав о Шенье, Аделе против воли дёрнулась. Шенье! Сам Шенье? Тот самый, что изобрёл не так давно новый, снимающий мигрень, отвар?
Аделе бросило в жар. Шенье казался ей живым богом в эту минуту. Десятилетие было скупо на события в целительстве, и Шенье навёл достаточно шума. А теперь он сидел здесь и ждал, когда Аделе продемонстрирует свои знания.
–Итак, вы запомнили наши имена? – спросила Иверсен всё с тем же добродушием.
–А? да, я…спасибо, – Аделе трясло.
–Скажите, – вдруг вмешался Рангел – королевский целитель, – вы, кажется из рода Дамгор?
–Да, – Аделе не понимала пока чем это важно.
–Дамгор из Северного надела? – продолжал Рангел. – Ваши родственники имеют отношение к торговле сырами?
Аделе ждала какого угодно другого вопроса. Этот вверг её в ступор. Но пришлось отвечать:
–Нет, господин, мои родители не связаны с теми…мы всегда жили здесь.
–Я спрашиваю о родственниках, – напомнил Рангел мягко.
–Это не имеет отношения к представлению! – вмешалась Вендула. Её голос был яростен. – Нам пора бы начинать!
–Вы торопитесь? – поинтересовался Рангел, – ну и отлично. Торопиться здесь должны мы – вы ещё слишком молоды. Так что, Аделе? Ваши родственники связаны с Северным наделом?
«Какое это имеет отношение?» – Аделе искренне не понимала, но чувствовала, что её ответ может на что-то повлиять. Но не мог же он повлиять на её знания в целительстве? И всё-таки что-то подсказывало ей, что отвечать надо, хорошо подумав.
Отвечать правду или ложь?
Если бы Аделе меньше была увлечена бумагами и книгами, и больше интересовалась бы реальной жизнью, то она поняла бы, что Северный надел и сыроторговля, проходящая там, имеют к целительству не самое последнее отношение. Северный надел не так давно пожертвовал городу немало золота на восстановление и открытие лазаретов.
Рангел, спрашивая о принадлежности Аделе, хотел понять: было ли это подкупом? И если Аделе продемонстрировала бы сейчас хотя бы средний уровень знаний, и оказалась бы действительно принадлежащей роду Дамгор, тех самых Дамгор, её следовало устроить получше.
Но всего этого Аделе не научилась понимать и потому, подумав, ответила всё же правду:
–Мой род не имеет отношения к ним. Я не знаю никого из родственников в Северном наделе.
Ну всё – интерес у Рангела пропал. Перед ним стояла обыкновенная целительница. Это было даже хорошо. Рангел, честно говоря, устал от того, что ему приходится проталкивать повыше то одного нужного дитёнка, то другого… всё ради короны, а что во благо целительства? Приходилось оттеснять порой тех, кто лучше. Это раздражало.
–Теперь мы можем начать? – спросила Иверсен. – Отлично. Итак, Аделе, расскажите нам, пожалуйста, чем вы станете лечить мигрень.
Аделе обрадовалась вопросу. Наконец-то он был ей понятен и относился к тому, что было ей близко. Аделе принялась отвечать, при этом смотрела она на Шенье, так как большая часть её ответа содержала именно последние находки Шенье в области лечения мигрени.
Шенье улыбнулся. Аделе решила, что это хорошо. Она очень плохо знала людей. Шенье не оценил её ответ так как ей казалось. С одной стороны, конечно, ему было лестно, что юная целительница знает его достижения. Но с другой стороны – он видел, что ответ заучен и лишён вдохновения, а именно вдохновение, по мнению Шенье, и открывало все двери. Именно вдохновение Шенье ценил в целителях – ведь тот, кто ищет ответа, кто увлечён целительством, тот и сможет найти что-то новое. Так Шенье нашёл средство от мигрени, а до того сделал вклад в заживляющие мази, а ещё до того…
Впрочем, было ещё одно, что не нравилось Шенье. Аделе была скучна. Она восторженно смотрела, но как же она была скучна в своём ответе.
И улыбнулся он всем этим минусам, а не ей. но Аделе плохо знала жизнь и ещё хуже – людей.
–А что вы можете рассказать нам об отравлениях? – спросила Иверсен, мельком глянув на Шенье. Она его знала хорошо. Ей самой Аделе нравилась, вызывала у неё симпатию. Но Иверсен всегда была жалостлива.
Аделе принялась рассказывать. На этот раз она смотрела на Иверсен. Её ответ содержал поражающую точность. Всё как в книгах. Ни слова лишнего.
–А как вы отличите пищевое отравление от яда? – спросил Рангел. Как королевский целитель он хорошо разбирался и в том, и в другом. Любой целитель при дворе вынужден был разобраться или распрощаться со своей должностью.
Вот здесь Аделе растерялась. В книгах о таком не было. Целители тоже не рассказывали на занятиях.
Вопрос был сложным. Он явно не предназначался начинающей целительнице. Молчавший до этой минуты Хаукон заметил:
–Это вопрос практический, господин Рангел. Даже не каждый опытный целитель с первого взгляда отличит…
И осёкся. Он встретил взгляд королевского целителя и спохватился – надо было быть идиотом, чтобы поспорить с ним. Очевидно же, что Рангел, обнажив свой интерес к роду Дамгор, показал не только свою слабость, но и интерес короны. А Аделе оказалась непричастна к этому роду. Вывод? Аделе надо было не допустить выше. Это было не от зла, это было подсознательно, а ещё немного – от досады.
Но Хаукон не сразу сообразил и вмешался. Осознав, отступил и дополнил своё нелепое возражение:
–С другой стороны, целители должны быть выше простых смертных и уметь определять всё и сразу. Ведь им же работать с людьми.
Аделе не поняла этого. Она судорожно искала ответ. Ответа не было. В конспектах, лекциях, учебниках ничего не писалось об отличиях.
На помощь пришла Бланка:
–Вопрос, в самом деле, сложный, я вас, пожалуй, натолкну на мысль. Итак, в чём опасность яда?
Аделе совсем потерялась. Опасность яда в том, что он несёт смерть. Но это же не может быть ответом?
–Его сложно распознать, – наконец догадалась. – Нужно точно знать или предполагать как можно более точно, каким ядом отравлен человек.
Бланка кивнула:
–Вы правы. Но ещё одна опасность?
Аделе взглянула на Иверсен, но та молчала, скрестив руки на груди. Аделе ей нравилась, но ссориться с волей королевского целителя было себе дороже. Да и к чему? Иверсен готовилась к тому, чтобы достойно уйти на покой. И здесь не стоило наживать себе врагов. Будь она моложе, конечно бы ещё вступилась. Но сейчас ей хотелось покоя, ей хотелось надёжности. А королевский целитель был единственным, кто мог этой надёжности и безмятежности помешать. В его власти было лишить членства в Магистрате кого угодно. А это, в свою очередь, лишало бы Иверсен обеспеченных лет дожития.
Потому она предпочла принести в жертву Аделе. В книгах о целительстве всегда проповедуется мысль, мол, целитель должен быть самоотверженным. А в «Трактате о добродетели целителя» и вовсе есть такая фраза: «целитель должен всегда вступать в спор, иначе он не целитель, а подражатель. Целитель всегда должен отстаивать то, что видит, защищать, даже если придётся отдать свою жизнь, больного».
Но Адель не была больна. Её просто сносили на представлении. И эти мысли оправдывали Иверсен для себя самой. Она считала себя прирождённым целителем, но никак не могла сейчас вступиться. Трактат писали древние люди, которые не знали, что в жизни бывают разные обстоятельства.
«Не я, я не заступлюсь. Ты ещё поднимешься, ты молодая», – думала Иверсен и стояла,