Сказание об Александре Невском. Глава 14. Новое горе

Средневековая Русь. 1263 год. Конец первой седьмицы ноября



Вечером того же дня, когда отец Алексий рассказал Мирославу о сражении на реке Неве, схимонах слёг на ближайшие два дня. В келью к нему было позволено заходить лишь игумену Кириллу и одному из иноков, который ухаживал за больным. По обители опять поползли слухи, что схимонаху не помогают ни снадобья, ни молитвы и становится ему всё хуже и хуже. И хотя ни отец Кирилл, ни инок, что ухаживал за схимонахом, ничего не говорили о состоянии отца Алексия, по выражению их лиц и без того было понятно, что дело плохо.
Как ни грустил Мирослав по маме и сестрёнке, но в эти дни он не раз ловил себя на том, что теперь его мысли гораздо больше, чем раньше были заняты болезнью отца Алексия. И что с огромным нетерпением он ждал любых вестей о состоянии здоровья схимонаха.
Почти все свободное время Мирослав проводил с Ивашкой. Ивашка, уже умевший хорошо читать и писать, помогал Мирославу освоить грамоту. Мирослав честно признался ему, что дал отцу Алексию обет, скреплённый крестным знамением, что он обязательно освоит грамоту и начнёт читать мудрые книги. Ивашка, принятый в обитель с младенчества и не знавший другой жизни, к обетам относился, как к нерушимым клятвам и твёрдо знал, что, если не будет исполнено данное обещание, за то обязательно спросит сам Господь на своём Страшном суде. Потому, поначалу испугавшись рассказа Мирослава, как страшился Ивашка вообще всего непривычного, отнёсся он к словам друга с полной серьёзностью.
И теперь они терпеливо и подолгу сидели вместе над азбукой. Ивашка то и дело поправлял ошибки Мирослава в чтении и названиях букв. И уже через два дня сам Мирослав почувствовал, что выучил за это время больше, чем за все предыдущие седьмицы обучения в обители.
Когда глаза начинали слезиться от чтения, а шея и плечи уставали от неудобного и все ещё непривычного положения, они откладывали книгу в сторону и обсуждали всё происходящее в монастыре, включая недуг отца Алексия и то, насколько близко он был знаком с князем Александром.
Мирослав пересказал Ивашке то, что узнал от схимонаха. Ивашка выслушал всё, не перебивая, после чего ещё долго молчал, словно зачарованный. Оказалось, он видел, что схимонах часто беседует с Мирославом, но думалось ему, что были то обычные наставления послушнику от старшего инока. Ивашка даже не предполагал, что схимонах успел столько рассказать Мирославу о житии великого князя.
Когда оба уставали от разговоров о монастырской или княжеской жизни, юность брала своё, и они начинали делиться мечтами и планами на будущее. Либо выходили во двор к Вячке и подолгу играли с собакой, отвязывая её на время с привязи…
В Городец без разрешения отца игумена или без сопровождения старших иноков молодым послушникам выходить было запрещено, но Мирослав и не страдал от такого заточения. Разговоры со схимонахом и отцом Даниилом и дружба с Ивашкой, казалось, покрывали все неудобства от нахождения в замкнутом пространстве обители. Да и сам Ивашка не раз говорил, что осенью и зимой в Городце делать нечего: торговые ряды были скудные оттого, что из окрестных селений в такую погоду мало что привозили, да и денег у послушников не было, чтобы что-то покупать. Так что монастырским отрокам оставалось лишь бродить меж торговых рядов, рассматривать товары и наблюдать за бойкой торговлей. Ярмарок, куда стекался весь город и где показывали даже шутошные представления с обученными медведями и прочие диковинки, по холоду не проводилось. Да, и на реке в такое время было промозгло и зябко. Потому им не оставалось ничего, кроме как находиться внутри монастырских стен.
Раны и синяки на теле Мирослава постепенно заживали и уже не зудели так страшно, как в первые пару дней после побоев, полученных от Вячко. Не единожды и отец Даниил, и отец Севостьян проверяли у него раны на голове, но всякий раз оба говорили схожие слова: что повязки уже не нужны и всё хорошо заживает, главное не тревожить больные места, а дальше с Божьей помощью природа возьмёт своё и Мирослав полностью исцелится.
По поводу здоровья схимонаха паломник, как мог, успокаивал и Мирослава, и Ивашку. Последний в присутствии отца Даниила всё больше молчал от робости. Но Мирославу было видно, с каким уважением Ивашка относится к паломнику и как жадно ловит каждое его слово. Особенно, когда начинал отец Даниил говорить об иноческом предназначении и тем более когда повествовал паломник о своих странствиях и тех диковинках, которые он успел увидеть в далёких краях и которых Ивашка даже не мог вообразить.
Сказал отец Даниил и о том, что приезжал к игумену Кириллу некий давно ожидаемый посланец из самого Владимира справляться о здоровье схимонаха и сам привёз какие-то новости для отца Алексия. Но в чём состояли те вести никто не ведал, ибо никто с посланником не говорил, кроме отца Кирилла и самого схимонаха. Отец Даниил лишь предположил, что прислать его могли либо сам князь Александр, либо архиепископ владимирский.
На вопрос Мирослава, знает ли отец Даниил хоть что-то о княжеском посольстве, которое уехало больше года назад в Орду, а также где теперь мог находиться великий князь Александр, паломник ответил отрицательно. После чего с тяжёлым вздохом добавил:
– Все на Руси сейчас ждут и надеются, что будет мирный договор с ханом Берке. И не двинет он свои тумены на русские княжества. Даже после того, сколько в прошлом году перебили ханских людей на Руси во время бунтов… Везде ждут хороших вестей от посольства княжеского… И в больших городах, и в селениях малых.

Продолжение -