Абсолютно странная, и не совсем правдивая история.

ему на глаза во избежание хрустящих зуботычин и оглушительных оплеух. Не боялся только услужливый и исполнительный приказчик, верный пес, без сомнений, на полном услужении. Когда Балласт вошел в лавку он был уже обречен, широко, солнечно и беззаботно улыбаясь он положил записку и узелок с деньгами на стойку и отошел к стене разглядывать пошлый, бытовой натюрморт в старой рассохшийся рамке.

Хозяин выложил указанный товар в большой кулек на прилавке и подозвал Балласта, он подошел. Хозяин пересчитал монеты и заявил, что недостает нескольких копеек, и маленький обманщик должен их немедленно доплатить, в доказательство своей правоты он гонял коричневые костяшки по рельсам деревянных счет, туда , сюда, туда, сюда, гонял костяшки и потихоньку зверел. Балласт был напуган ситуацией, настолько что с трудом понимал причины грозных эмоций владельца лавки, и абсолютно не понимал что требовалось сделать ему самому, а когда в отношении него перешли на бранный крик и зашедшейся в яростной истерике владелец швырнул в него мерной плошкой, разбив в кровь губу, он в перепуге и страхе , машинально сгреб руками корзинку и попятился к выходу. Но вовремя подставленная подлая нога приказчика, опрокинула Балласта на пол, содержимое свертка хаотично разлетелось по полу. Хозяин и приказчик люто, злобно , не жалея сил принялись молотить упавшего мальчика. Один бил как оголтелый, неистово, безрассудно с вырвавшимся наружу диким гневом, другой аккуратно, делово стараясь не мешать хозяину. Балласт лежал на полу парализованной от боли, и смотрел на картонный коробок спичек ставший на боковую поверхность теркой для зажигания вниз и открывший ему рисунок звонких, гордых монет с головами бородатых мужей, и якорь лежавшей на кресте, смотрел пока белая тугая пелена не укутала глаза.

Ляля нашла Балласта в без сознании, в луже крови, в глухом переулке пару домов в сторону от лавки. Возвращавшиеся со смены рабочие, помогли дотащить его до циркового фургона, послали за доктором.
Слава богу здоровьем Балласт был в отца и несмотря на тяжелые травмы и переломы, быстро пошел на поправку, единственное после этого случая, и так немногословный мальчик, теперь практически перестал разговаривать и замкнул себя в своем внутреннем мире еще больше, чем прежде.

Цирк пребывал в своей парадно-кочевой жизни, разгонял по обочине дорожную пыль, срывал эффектными фейерверками и загадочными огнями паутину обыденности с маленьких, провинциальных городков. Мама Балласта – маленькая гуттаперчевая акробатка сошла на одной из остановок и исчезла навсегда в объятиях отставного военного. Сам Балласт вырос крепкого и рослого юношу, молчаливого и отстраненного, с крошечной, извиняющейся улыбкой в уголках рта. Все привыкли к нему, как к данности или присущему местам пейзажу, вроде он не был инороден, но своим точно не казался. Одна Ляля по-прежнему была к нему всегда добра и заботлива, он любил когда она ласково проводила рукой по его волосам и что-то тихо напевала при этом, в такие моменты его охватывали приливные ощущения нежности и создавалось робкое представление о собственной нужности и миру в такие моменты он не казался безразличен.

С недавнего времени в цирке сменился конферансье, старый конь не портя борозды аккуратно отбыл в назначенную себе временем глубокую старость, а его место занял новый, редкий пройдоха и страстный пьяница. На владельца цирка он действовал гипнотически, с рук ему сходили любые злостные обманы и манипуляции, прощались бесконечные пьяные выходки, скандалы и дебоши, но самое страшное, в отношении других артистов и служителей цирка владелец теперь полностью положился на мнение конферансье. Раньше конферансье звали Сашка по кличке Обдувало, сейчас же стали величать на французский манер Александер с ударением на последний слог. У него сразу образовалась веселая компания, куда входили два распущенных клоуна и мрачный лысый, яйцеголовый факир демонстрирующий публике номера полного презрения к физической боли. В любое сподручное время компания играла в карты и кутила, дралась и сорилась каждый раз, как в последний. Александер сразу невзлюбил Балласта, называл его Разлямзей, и каждым удобным случаем награждал подзатыльником или пинком, Балласт не замечал, или терпел или делал вид что не замечал.

Однажды компания конферансье гудела всю ночь, да так азартно, что кутеж перелился в утро, алкогольный бал требовал продолжения, а вино к этому моменту успело закончиться. Александер водил мутным взглядом по пустым бутылкам и опухшим лицам компаньонов, внезапно на глаза ему попался Балласт, который впрягшись в телегу как лошадь, тащил на ней солому. Александер оторвал его от дел и отправил в знакомый трактир за самым лучшим хлебным вином для него и его друзей. Время было раннее трактир наполовину дремал после затяжной хмельной ночи, хлебной водки в запасах не оказалось, закончилась даже казенная, поэтому Балласта снабдили двумя большими бутылками «ерофеича», мутной болотного цвета настойкой на горьких травах.

Александер принесенную настойку не оценил, хотя и немедленно разлил ее по кружкам. Выпив конферансье пару раз покрутил кулаком у носа Балласта, которому как никогда хотелось исчезнуть, побыстрее снова накинуть хомут и тащить сено дальше по назначению. Александер держал строгую речь, что никто не может оскорблять его друзей низкородной бормотухой, дескать обижая их . В первую очередь бросают оскорбления ему. У юноши от крика стала побаливать голова и он аккуратно стал пятиться в сторону ожидавшей его телеги. Зашедшийся в эмоциях конферансье , завизжал – «Не сметь! Уходить когда я обращаюсь!», и схватив со стола трость с увесистым, тяжелым, металлическим набалдашником ударил Балласта по лицу. Балласт заревел и бросился на обидчика, первым же ударом свалив его с ног, бросился добивать, но прыткий факир руками спеленал ему ноги и поверженный и испуганный Александер успел укрыться в ближайшем фургоне. Скандала в целом не получилось, конферансье некоторое время перемещался по цирку с опаской, скрывая под повязкой подбитый глаз. Балласт от удара лишился сразу четырех передних зубов, сердобольная Ляля отвела Балласта по рекомендации к хорошему зубному врачу, где на все Лялины сбережения ему вставили четыре золотых зуба, которые там же предусмотрительно покрыли специальной похожей на зубную эмаль краской. «Себе берегла на черный день, но уж лучше пусть тебе послужат и может потом пригодятся» щебетала она, когда Балласт широко раскрыв рот вынужденно созерцал серый унылый потолок в кабинете зубного мастера.

Не успели окончательно растворится следы недавней ссоры, как случилось несчастье,- умерла Ляля. Внезапно, совершенно беспричинно, вечером вернулась после дневных хлопот, сославшись на усталость сразу пошла спать в свой выделенный уголок фургона, отказавшись от ужина, и никого не потревожив тихо ушла, в следующий более справедливый к ней мир.
Балласт плелся в хвосте возвращающихся с похорон обитателей цирка, внутри он окончательно понял свою бесприютность, почувствовал холодное отторжения мира, внешне навсегда пропала с уголков губ его последняя улыбка. В память о Ляле ему передали крохотный узелок с некоторыми печатями моментов ее жизни, там он нашел удивительную фотографию, маленькая Ляля сидит на руках у взрослого мужчины (видимо отца) и рядом с ними сидит прекрасная дама , Балласт посчитал это семейным фото, и удивился , почему Ляля никогда не рассказывала ему о своей семье, и вздохнул, тонко ощущаю за этим родственную , горькую и печальную историю.

А через день после похорон, в цирк заявились помощник полицмейстера и пару усатых городовых с длинными шашками висевшими на поясах. Они расположились в директорском большом пестро-раскрашенном фургоне, и позвали Балласта. Ночью из сейфа директора (вместе с сейфом ) пропала недельная выручка с выступлений, подозрения пали на Балласта, тем более Александер выступил свидетелем. Когда Балласт пришел, за столом сидели директор цирка, помощник полицмейстера, в дальнем углу торжествующе ухмылялся конферансье, за спину Балласту шагнул городовой. И вновь как тогда в бакалейной лавке, Балласт почувствовал неконтролируемый, нарастающий страх. Он рванулся что есть силы к окну, попутно оттолкнув в сторону пытавшегося ему помешать городового, вынеся собой деревянную раму он свалился вниз под колеса фургона, поднялся и побежал. Грянул выстрел, Балласт нырнул в сторону, пулей срезало ветку рядом с ним, звуком выстрела всполошила птиц, издав звуки тревоги они дружно рванули из близко расположенных кустов в небо, Балласт же наоборот растворился в этих кустах.

С того момента Балласт вынужденно скатился в бродяжнический образ жизни, нигде подолгу не задерживался, где-то его прогоняли, где-то уходил сам, правда бить Балласта перестали, не каждый рискнет навесить тумаков такому здоровому детине. Двигался он вдоль Волги, побирался, батрачил, приворовывал с деревенских огородов. В Царицыне прибился в артель грузчиков. По Волге шел лес и зерно, работы всем хватало. Балласт стал горбачем, тем кто с помощью стеганной холщевой перевязи сгорбатившись под тяжестью тяжеленых мешков с зерном аккуратно брел по тонким мосткам от берега к барже, от баржи к берегу. Тяжелый труд избавлял Балласта от мрачных мыслей. Лишь иногда в короткие минуты перекура, он заворожено смотрел на Волгу, чье убаюкивающее спокойное течение было сродни материнскому пению, которое Балласт не знал, но предугадывал что похоже, он вспоминал Лялю, и как она гладила его по волосам, в такой момент он мог и сладко уснуть, пока параллельный мир не разрывал его сон гудком белоснежного парохода отходящего от городской набережной.

Долго у Балласта в артели все хорошо складываться не могло, злая рука судьбы подтолкнула грузчика с бочкой спускавшегося по мостику вслед за Балластом, все произошло мгновенно, настолько мгновенно, что тяжелый в спину удар и предостерегающий окрик он почувствовал и услышал в одну и туже секунду. Неделю Балласт отлеживался не чувствуя ногу вовсе, потом как то заковылял, скособочено пошел, но такому хромоножке в артель путь уже был закрыт.

Опять началась пора скитания, лето уже тлело дождливым окончанием августа. Балласт волочился по рынку маленького незаметного даже для карт городка, когда за ним увязался сомнительный тип, в ярко красной рубахе, широкополой шляпе, и в шикарных кожаных до блеска вычищенных сапогах. Через час настойчивого преследования, он догнал Балласта и сделал заманчивое предложение. Звали его Стаще, он был цыганским бароном, рядом с городом стоял его табор. Они собирались добраться до Москвы и там удивлять и сводить с ума богатую публику. Но Стаще потомственный урсар, и ему необходим медведь, к тому моменты водить живых медведей было уже запрещено, поэтому барон планировал обходиться ряженным, и Балласт воплоти был списан, переодетым в медведя из воображения цыгана. Балласт согласился, хотя предложение было слегка нелепое, но не в его случае.

Потекли медвежьи будни, костюм был отличный ,сшитый из медвежьих шкур, единственное медвежья