Сонечка
Роман
В. Набокову.
От автора.
Не буду отрицать, что мой роман «Сонечка» написан по следам романа Владимира Набокова «Лолита». Да только я, как автор, ставил перед собой совсем другую цель: мне хотелось показать мою героиню не глупой малолетней шлюхой, какой, по-моему, является Лолита, а наоборот, вполне нормальной, умной и хорошей девочкой, которая погибла, не выдержав регулярного насилия со стороны некоего педофила.
Эта книга – далеко не примитивный, порнографический роман; и дело тут не только в детективном сюжете, а ещё и в вопросе: кому мы верим больше всего, и кому стоило бы поверить?
Думаю, я ни для кого не открою Америки, сказав, что иногда человек верит тем, кто подло ему лжёт (а, может быть, как-то даже и содействует этим беде!), и напротив, не верит тем, кто на деле чисты перед ним. Собственно говоря, именно эта тема является ядром данной книги.
Да, я хотел написать книгу не просто о проблеме педофилии, а вот именно о том, что девочка попала в беду, осталась с ней один на один, так как мать ей не поверила (по сути, предала!), а рассказать кому-либо ещё (скажем, психологу) нельзя: во-первых, стыдно, во-вторых, если рассказать – обязательно вызовут маму, будут расспрашивать, что у них дома делается и так далее… В итоге всё кончится поркой. И как выйти из этого тупика – она не знает.
Наконец, я задумал мой роман не только под впечатлением от «Лолиты» и из желания показать её сюжет в другом ракурсе; мной ещё двигали жалость к детям, которые подвергаются сексуальному насилию, и сильное желание, чтобы те выродки, которые с ними это делают, были жесточайшим образом наказы, вплоть до смерти!
Ваш А. Х.
1
Стоял тёплый майский день, тихонько переходивший в вечер (времени было 4 часа дня!). «Господи, как же хорошо на улице: солнышко стало щедрее одаривать теплом и светом людей и природу, птицы щебечут, деревья тихонько стали одеваться в листья, а люди, наоборот, раздеваться, дождавшись наконец-то тепла… И что бы просто не жить и не радоваться, глядя на это всё?!», – Думал следователь Павел Александрович Иванов, выехавший с опергруппой на очередной труп по адресу улица Гагарина, дом-22.
Труп был обнаружен во дворе дома. К моменту приезда опергруппы на месте происшествия были и неотложка, и участковый, и судмедик. Погибшей оказалась школьница лет 15-ти, высока, стройная, с длинными и светлыми волосами, и милым, почти ангельским личиком, что теперь было обогряно кровью. Девочка погибла в следствии падения с высоты 6-го этажа. Положение тела погибшей была сложено почти что кренделем. Что это? Несчастный случай? Мало ли: девочка могла сидеть на подоконнике у открытого окна, в какой-то момент у неё закружилась голова, или ещё с чего-то плохо стало – и она свалилась вниз. Впрочем, был и вариант, о котором не хотелось даже и думать.
– Привет, ребята! – сказал опергруппе судмедик Андреев, Олег Гаврилович, любовно прозванный коллегами Горынычем. Кто его так прозвал и за что – это осталось тайной, но Андреев вопреки своей мрачной профессии был человек с юмором и не обижался.
– Здорово, Горыныч! – ответил Иванов. – Вот только детских трупов на нашу голову нам не хватало!
– И не говори, Саныч! – отозвался судмедик. – Как думаешь: суицид или несчастный случай?
– Сейчас всё выясним! – ответил Иванов. – Вон, участковый работает.
–Пал Саныч, там участковый Горохов, Сергей Иванович работает, – выдал опер уполномоченный Кирилл Хвостов. – Разрешите подойти к нему и поговорить!
– Что, старый знакомый? – спросил следователь.
– Да, однокашник по школе милиции, – сказал Хвостов.
– Дуй! – сказал Иванов.
Погибшую довольно скоро опознали соседи по подъезду, где она жила со своей семьёй: ей оказалась София Цаплина, школьница. Через недолгое время это подтвердила и мать погибшей девочки, Елена Юрьевна Цаплина, примчавшаяся с работы домой. Она была, как две капли воды, похожа на свою покойную дочь. Подозрения судмедика о самоубийстве, к сожалению, подтвердились. Об этом говорили и последнее СМС-сообщение погибшей, отправленное матери: «Мама, я не могу больше так жить. Прощай!», и записка, найденная в её комнате: «В моей смерти виноват только он». Кто этот он? И что данный негодяй сотворил с юным созданием, что довёл до самоубийства? Да! Вопрос на вопросе. Иванов, сам отец двоих детей, понимал тяжёлое состояние несчастной матери. И всё же он должен был задать вопросы о погибшей – поэтому, дав женщине воды, чтобы она слегка успокоилась, он начал допрос.
– Елена Юрьевна, вы можете говорить? – спросил Иванов.
– Да, конечно, – ответила Цаплина, отпив воды.
– Расскажите о вашей дочери. Какой она была?
Женщина, собравшись с духом, начала:
– Сонечка моя весёлая девочка… Была. Её любили соседи, учителя, одноклассники. Последние нередко бывали у нас. А я и рада была, что к моей девочке ходят в гости друзья и подружки.
– Говорите, все вашу дочь любили… – отозвался Иванов.
– Да. А что? – спросила Цаплина.
– Да малость странно получается, – замечает следователь, – человека все любят, а он вдруг из окна шагает в столь юном возрасте.
– Вы думаете, что я вам лгу? – спросила Цаплина, и глаза её при этом приобрели оттенок лёгкого гнева.
– Боже упаси, Елена Юрьевна! – успокоил её Иванов. – Я просто хочу спросить, может, у погибшей были завистники или иные недоброжелатели?
– А чему завидовать? – не понимала Цаплина.
– Ну, как! – сказал Иванов. – Красивая была, училась, наверно, хорошо…
– Училась хорошо – это верно, – согласилась Цаплина, – даже золотую медаль имеет за участие в соревнованиях по волейболу среди школ. Но Соня никогда не была зазнайкой, напротив, старалась помочь отстающим друзьям.
– Это хорошо! – подметил следователь. – Нынче, наверно, редко, где встретишь таких друзей или подруг.
– Да уж, вы правы, – тяжело вдохнув, сказала Цаплина. – Сонечка умела и дружить, и любить тех, с кем дружит… Точнее, дружила.
– Елена, Юрьевна, а вы с дочерью были близки? – спросил Иванов.
– То есть? – опять не поняла Цаплина.
– Она часто с вами делилась своими переживаниями, проблемами и так далее? – спросил следователь.
– До 14-ти лет Сонечка часто могла подойти ко мне и рассказать всё, что с ней случилось, – отвечала Цаплина. – А потом всё реже. Больше в дневник записывала.
Иванов удивился.
– Почему вы решили, что Соня вела дневник?
– Я просто видела один раз, как она что-то писала в тетрадь, – сказала Цаплина. – Если бы она делала уроки, то на столе были бы учебники. А так была одна тетрадь.
– А вы спрашивали дочь, о чём она писала в дневнике?
– А как же! – ответила Цаплина. – Я спросила Соню об этом, но она сказала, что собирает интересные афоризмы.
– Вы пытались увидеть дневник Сони? – спросил Иванов.
– Да, и не раз, – отвечала Цаплина. – Но, увы, так и не смогла его найти. Очевидно, дочь уносила его в своей сумке.
– У вашей дочери был молодой человек? – спросил Иванов.
– Да, я несколько раз видела его, – сказала Цаплина. – Дима Еликов его зовут, очень хороший и воспитанный мальчик. А почему вы спросили?
– В записке ваша дочь пишет «В моей смерти виноват только он», – замечает следователь. – Как вы думаете, мог ли Дима в какой-то момент сделать вашей дочери что-то нестерпимо-болезненное: предать её или жестоко оскорбить? Вот так, на ровном месте.
– Нет-нет, я так не думаю, – сказала Цаплина. – Знаете, бывало так, что я невольно слышала, как Соня говорила с Димой по телефону или когда он к нам приходил, и это были очень тёплые разговоры. Даже, если допустить, что Соня с Димой из-за чего-то поссорились (возможно, и серьёзно!), то, зная свою дочь, скажу, что Соня из-за этого кончать с собой не станет: она или найдёт силы простить, или просто забудет обидчика.
Следователь качал головой, давая понять хозяйке, что он всё понимает.
– Вы жили вдвоём? – спросил Иванов Цаплину.
– Нет, ещё мой муж, Валерий Гончаров, живёт с нами, – ответила та. – Он сейчас на работе.
– А ваш муж не родной отец Сони? – деликатно спросил Иванов.
– Да, он её отчим, – сказала Цаплина.
– Ясно, – сказал Иванов, качая головой.
– И последний вопрос, – объявил он, желая уже сам отвязаться от убитой горем матери. – А какими были отношения между вашим мужам и дочкой?
– Да нормальными они были, – ответила Цаплина. – Валера Соню очень любил, даже баловал частенько чем-нибудь вкусным. Да и Соня к нему хорошо относилась.
Говоря про отношения дочери с отчимом, Цаплина, выражаясь языком музыкантов, слегка сфальшивила, то есть и голос, и речь вдруг зазвучали уже не так уверенно, как до того. Да и тон, и взгляд женщины были какими-то немного испуганными, точно она боялась, что вот-вот откроется дверь в каком-то из шкафов и оттуда предательски вывалится какой-нибудь скелет, которому надо бы стоять и не высовываться. Иванов это заметил – и потому был вынужден спросить Елену Юрьевну – не ревновала ли дочь мать к её мужу?
– Первое время было так, – отвечала Цаплина. – Мы даже ссорились на этой почве, потому что Соня думала, что я её разлюбила и бросила… но однажды мы с Соней откровенно поговорили обо всём этом и я ей честно сказала, что её никогда не разлюблю, не брошу и не предам, и она, поверив мне, смягчилась.
– Ну, хорошо! – сказал Иванов. – На сём мы закончим. Я только посмотрю комнату вашей дочери.
– Да, разумеется! – сказала Цаплина и проводила следователя в комнату погибшей.
***
Первое, что увидел Иванов, войдя в комнату Софии Цаплиной, был идеальный порядок! Это сразу малость насторожило, так как, исходя и из своего опыта, и из примера своих домашних и знакомых, Павел Александрович знал, что человек, живущий в своей квартире или комнате, то там, то сям оставляет какую-нибудь свою вещь. Проще говоря, метит свою территорию. Однако Елена Юрьевна сказала, что дочь сама всегда прибирала свою комнату так тщательно.
– Моим бы поучиться такой аккуратности! – сказал Иванов, слегка улыбнувшись. Елена Юрьевна тоже вяло улыбнулась. В тоже время следователь заметил, что всё в комнате было устроено так, чтобы хозяйке жилось комфортно; возможно, что и сама погибшая приложила к этому руку. Иванову невольно представилось, с какой любовью несчастная девушка обживала свой уголок, и ему самому стало горько оттого, что хозяйка сюда больше не вернётся никогда. Сама комната была светлой, оклеенная белыми обоями в голубой цветочек. Посреди неё стояли две ширмы, деля помещение на рабочую зону и зону отдыха. Видно, так сделала сама хозяйка. В зоне отдыха стояла кровать с ящиками, куда, возможно, убиралась постель или зимняя верхняя одежда до срока. Над кроватью была приделана длинная узкая полочка, к которой был прицеплен маленький ночник, а рядом лежала книжка; на этой же полке соседствовали маленький музыкальный центр с кассетником и дисководом и две коробки – одна с кассетами, другая с дисками. Рядом с кроватью стояла лесенка для гимнастики, под ней аккуратно лежали свёрнутый трубочкой коврик, две гантели, диск и ролик, а на ней висели прыгалка и резиновый жгут, используемый в качестве эспандера. С рабочей зоной было тоже всё ясно: у окна письменный стол, на столе компьютер (а как без него!), стопка тетрадей, банка с