администрации Университета этого оказалось достаточно. Алену вызвали в деканат, ознакомили с письмом и ответом от милиции и потребовали написать объяснительную. Впрочем, было ясно, что эта объяснительная – чистая формальность. На следующий день после ее получения Алены вновь вызвали в приемную декана, где секретарша ознакомила ее с текстом приказа ректора об отчислении из Университета.
Девушка не выдержала и разревелась. И было от чего: отучиться пять лет лишь для того, чтобы из-за нелепой случайности все рухнуло в один момент!
Как раз в эту минуту из своего кабинета выходил декан и наткнулся на плачущую Алену.
- Так! Корневская, зайдите-ка ко мне. Нам поговорить надо.
Он вернулся в кабинет, а Алена зашла вслед за ним.
- Садитесь, - велел декан. – Сейчас, наверно, придется вас чаем отпаивать. Я в любом случае с вами побеседовать хотел: сначала о худшем, а затем… о менее худшем.
Алена выжидательно взглянула на него.
- Перво-наперво о плохом, - начал декан. – Алена, вы знаете, что я к вам отлично отношусь, вы всегда были лучшей студенткой своего курса, диплом бы наверняка защитили лучше всех. Более того, я уверен, что все в вашей объяснительной соответствует истине. И в ректорате я даже сделал попытку вас отстоять. Не удалось. Но вы сами-то поняли, что с этим инцидентом вы как бы провалили практическую часть выпускного экзамена, если бы она имела место?
- Провалила? – переспросила Алена.
- А вы как думаете? Вы учились на профессионального психолога, призванного как раз такие истории предотвращать и обучать людей сохранять выдержку в стрессовых ситуациях, не доводя себя до состояния аффекта. А вы даже сами с собой не смогли совладать. Это как сапожник без сапог.
- Вы правы, это так, - вынуждена было согласиться девушка. – А фактор неожиданности? Представьте себе любого человека на моем месте, которого вдруг ни за что бьют по лицу.
- А вы не «любой человек». Вы обучались на психолога! Напрасно, что ли, я вам лекции читал? У вас было множество правильных вариантов действий. Вы могли элементарно отойти на безопасное расстояние и привлечь внимание окружающих. Еще лучше – заранее знать простейшие приемы самообороны и завернуть ей руку так, чтобы она не могла ударить вас снова. А вы повели себя, как пьяный матрос в портовой таверне. А если бы вы выбили ей глаз, то еще бы и срок мотали.
Алена сглотнула ком и молча кивнула. Возразить было нечего.
- Теперь о менее плохом, - вдруг смягчился декан. – Я бы не стал ставить на вас крест как на будущем специалисте, и знаете почему? Вы только что прошли через собственную ошибку, осознали ее, она вам в память врезалась, и теперь-то уж ваш практический опыт гораздо ценнее, чем у ваших сверстниц, которые с такой собственной ошибкой не сталкивались. Поэтому сделаем так. Вы год этот отдохните, поработайте где-нибудь, а через год подавайте в ректорат заявление на восстановление. Очень важно приложить к нему положительную характеристику с места работы с рекомендацией о восстановлении на учебе. Хорошо бы приложить еще и какие-нибудь благодарности, поощрения. Я постараюсь в восстановлении посодействовать. Это всегда легче, чем предотвратить отчисление.
- Кирилл Владимирович, спасибо вам! – радостно воскликнула Алена и чуть не поцеловала декана.
- Поменьше эмоций, - проворчал тот. – Ладно, идите уже, у меня еще работы полно. Да, вот еще что. Не допустите, чтобы вас исключили из комсомола. Если исключат – восстановиться не сможете. Я к вашим комсомольским делам отношения не имею, даже по возрасту, так что здесь я вам не помощник.
Алена ушла обрадованная и одновременно озадаченная. О комсомоле она раньше как-то и не думала. И вскоре об этом пожалела, потому что события приняли драматический характер.
Сначала вопрос о ней обсуждался на комсомольском бюро ее курса, теперь уже бывшего. Здесь, разумеется, все было предсказуемо. Сокурсники, с которыми она вместе отучилась почти пять лет, были на ее стороне. В комитет ВЛКСМ факультета ушло решение бюро вынести Корневской устное замечание. И все.
Но факультетский комитет комсомола почему-то повел себя иначе. На заседание ее уже никто не пригласил, а решение оказалось неожиданно суровым: исключить из рядов ВЛКСМ.
Последнее слово оставалось за комитетом ВЛКСМ всего Университета, который представлял собой сборную солянку: здесь были представлены студенты старших курсов всех факультетов – и гуманитарных, и естественнонаучных.
Ничего хорошего для себя Алена от этой последней инстанции не ждала. Но тем не менее…
Девушка почему-то подумала, что там результат будет во многом зависеть от позиции председательствующего. Как он представит это дело, так на него и отреагируют остальные. А если попытаться поговорить с ним до заседания?
И Алена принялась собирать информацию. Председательствовать на заседании должен, разумеется, секретарь комитета ВЛКСМ ЛГУ, но он сейчас болеет. Вместо него вести это заседание, где будет рассматриваться, в том числе, и вопрос Алены, будет зам по идеологии, какая-то Валя Белихина с пятого курса Восточного факультета, будущая выпускница отделения иранской филологии.
Корневская довольно быстро сумела собрать о ней информацию. Белихина ее ровесница, москвичка, хоть и учится в Ленинграде, снимает где-то комнату. Скоро выйдет замуж и сменит фамилию – станет то ли Блиновой, то ли Оладьевой. Со всеми в вузовском комитете дружит, хотя есть у нее и враг – в райкоме ВЛКСМ, какой-то Артем. Алена вдруг вспомнила рассказ Насти о ее первой встрече со Степаном, в совхозе. Тогда Степан чуть не подрался с каким-то Артемом, комсомольским штабистом из тогдашнего Настиного института и одним из дружков Гены. Наверняка, это тот же самый.
И Корневская отправилась в здание Восточного факультета.
Пятый курс как раз рассаживался в лекционном зале: до начало лекции оставалось минут пять.
- А как найти Валю Белихину? – спросила Алена ближайшую студентку.
- Да вот же она! – махнула та рукой. – Валюша, тут тобой интересуются!
- Чем обязана? – сухо спросила, обернувшись, миловидная девушка с пепельно-серебристыми волосами. Довольно необычной краской она пользовалась.
- Я Алена Корневская. Завтра ваше заседание по поводу меня. Я хотела сегодня с тобой поговорить и рассказать, как тогда было дело.
- А смысл? – без особого дружелюбия спросила Валя. – У нас есть копии того письма, твоей объяснительной, решения вашего курсового бюро и факультетского комитета.
- Но все они противоречат друг другу, - возразила Алена. – Разве не лучший способ сделать для себя вывод – это поговорить со мной лично?
- В четыре в комитете, - коротко бросила Валя и ушла куда-то в первые ряды зала.
Это более-менее обнадеживало. Другие ведь в такой ситуации могли и послать подальше, да еще и прийти в раздражение от такой борзости и завтра уж точно постараться повернуть дело к исключению.
К четырем Корневская пришла в комитет ВЛКСМ Университета.
Белихина была там одна и сидела за огромным столом, шлепая печать на какие-то бумаги. Брумс, брумс… Можно было подумать, что это работает печатный станок.
Когда Алена зашла, Валя подняла на нее глаза, обменялась с ней сдержанными кивками и неожиданно спросила:
- Сходишь со мной покурить на лестницу?
- Я не курю, но за компанию могу постоять рядом.
Белихина молча поднялась из-за стола и направилась к выходу из кабинета. Алена последовала за ней.
На верхней лестничной площадке Валя поинтересовалась:
- А почему именно ко мне?
- Заседание будешь вести ты. Это значит, что решение вопроса, скорее всего, зависит от тебя.
- Допустим. Но зачем ты паришься с этим исключением? Билет у тебя никто силой не отберет. Пойдешь куда-то работать или учиться, встанешь там на учет, и никто на новом месте ничего не узнает. Централизованного учета де-факто не существует.
- Ты мне это советуешь? – с удивлением спросила Алена.
- Я тебе ничего не советую. Твои проблемы – не мои.
- А ведь я даже не знала, что централизованного учета нет. Думала, это, как клеймо, будет кочевать за мной всюду. Впрочем, кажется, в одном из романов было именно так, как ты сказала. Хотя там и про тридцатые годы.
- Вера Кетлинская, роман «Мужество», - уточнила Белихина. – Сергей Голицын дезертировал с комсомольской стройки, потом бегал по всему Дальнему Востоку, устраиваясь с одной работы на другую, и нигде никто не удосужился проверить его биографию. Потом лишь это сделал некий Цой, но он был соперником Сергея в любви.
- Меня в этом романе больше другое зацепило, - задумчиво проговорила Алена. – Когда Клара Каплан узнала, что ее муж изучает индивидуалистическую философию Штирнера, девятнадцатый век, совершенно безобидную, она, тем не менее, пришла в ужас и написала письмо в НКВД. Мужа посадили как контрреволюционера. Автор полностью на стороне Клары: так, дескать, и надо. Но поскольку мы в наше время смотрим на это уже другими глазами, именно из-за этой сюжетной линии роман перестали издавать. Просто стоят в библиотеках старые издания – на любителя.
- Как зам по идеологии ставлю тебе твердую пятерку, - с интересом взглянула на нее Валя. – Но ты не ответила на мой вопрос. Почему ты так боишься исключения?
- Через год я попытаюсь восстановиться на психфаке.
- Тогда понятно. Но почему ты решила, что я буду на твоей стороне?
Корневская уже поняла: разговор явно не из простых, и строить его надо так, чтобы без малейшей осечки.
- Во-первых, я лично тебе ничего плохого не сделала. На уровне подсознания я могла бы вызвать у тебя антипатию, если бы я была красивая, а ты – страшная. Но ты красивее меня, да и замуж выходишь наверняка по счастливой любви, а у меня всего этого и близко не было.
Произнеся эту тираду, Алена даже облегченно выдохнула.
- Неплохо вас учат на факультете психологии, - кивнула Валя. – Бьешь на жалость, одновременно вставляя ненавязчивый комплимент. На меня, правда, этот прием не действует, но все равно спасибо. А хочешь услышать мое видение ситуации?
- Хочу! – с вызовом сказала Корневская.
- Ты с этим визитом решила поиграть в «русскую рулетку». Ты ведь меня не знаешь, поэтому решила: если я хорошая, то посочувствую тебе и помогу, а если плохая – только постараюсь насолить еще больше. Вероятность равна. Так?
- Так. Сейчас у меня такое ощущение, что это не я пять лет проучилась на психолога, а ты.
- Не преувеличивай. А вот озадачить тебя придется. Я ни хорошая, ни плохая. Но общение с тобой мне понравилось, поэтому могу предложить тебе доиграть в «русскую рулетку» до конца.
- Это как? – не поняла Алена.
Валя достала кошелек, порылась в нем и извлекла две равные по размеру монеты: три и пятнадцать копеек.
- Какую из них ты выбираешь своим пропуском в счастливое завтра? – спросила она.
Алена чуть не задохнулась от возмущения. Вот ведь зараза какая! На чужой беде придумала себе развлечение. Корневской очень захотелось высказать собеседнице все, что о ней думает, но Алена тут же вспомнила разговор с деканом и подавила в себе это желание. Ведь если разобраться, будь на месте Вали кто-то другой, отношение, скорее всего, было бы формально-враждебным. Белихина же «и не друг, и не враг, а так». И
