А слово-то хорошее, мама!

Маринка шла из садика, поддевая носами сандалий желтеющие листья, которые к середине августа потихонечку начали медленно, но верно опадать с деревьев.
Мама, как всегда шла, уткнувшись в сотовый телефон, но Маринка уже привыкла к этому. Она, как сама считала, была уже большой девочкой и понимала, что когда идёшь по улице, самое лучшее ‒ это внимательно смотреть под ноги, чтобы не споткнуться и не упасть. А ещё она знала, что для того, чтобы перейти через дорогу со снующими туда-сюда машинами, надо дойти до специального знака и нажать кнопку. Как только пешеходам загорался зелёный свет, можно было переходить, потому что машины останавливались как вкопанные.

Маринке очень хотелось снова попросить маму, чтобы та разрешила ей завести кота или кошку. Или небольшую собаку. Хотя, если честно, Маринка и от большой бы не отказалась. Ей очень нравился добродушный маламут Банзай, который жил у маминого брата, дяди Серёжи. Каждый раз, когда она приходила к нему, она была готова без устали носиться с Банзаем по специально огороженной территории, а тот и рад был поиграть! В такие дни доносящийся из-за  дома детский визг, смех и  топот постоянно перекликался с радостным лаем или озорным тявканьем. Иногда девочке казалось, что пёс настолько умён, что понимает человеческую речь до единого слова. По крайней мере, он всегда слушал, навострив уши, серьёзно глядя  на неё своими тёмными добрыми глазами, и склонял голову набок. Будто спрашивал: «Ну, егоза, какие истории у тебя ещё есть в запасе?»

‒ Ты ведь всё понимаешь, да, Банзайка? – спрашивала Маринка, обвивая руками его холку.
Непоседливый Банзай освобождался от объятий, срывался с места, они снова начинали носиться друг за другом, и в этой непрекращающейся игре в догонялки пёс, конечно же, первенствовал. Но девочке это даже нравилось. Она с разбегу падала на собаку, которая неизменно оказывалась впереди, и тыкалась носом в мягкую шерсть. Против этого пёс совершенно ничего не имел. Наоборот, как только Маринкино лицо оказывалось рядом, он принимался лизать его своим немного шершавым языком. В общем, дружба здесь была крепче некуда.

Один раз Маринке пришла в голову идея залезть на Банзая  и сесть верхом. Кряхтя и цепляясь на шерсть, она кое-как взгромоздилась на него, как вдруг из дома вышел дядя Серёжа.
‒ Так-так-так, ‒ проговорил он, зайдя в вольер и снимая племянницу с собаки, ‒ знать, ты Банзая в верховую лошадь решила превратить?
‒ Ага, ‒ радостно подтвердила Маринка. – Его и хлыстом понукать не надо,  как лошадей в цирке. Он и так пойдёт, куда я попрошу.
‒ Ты, это… ‒ дядя был очень добрым человеком, своих детей у него пока что не было, поэтому он постоянно испытывал что-то вроде робости, когда разговаривал с малышами. Вот и в этот раз он тщательно подбирал слова, чтобы сказать девчушке о той, опасности, которую она только что чудом избежала.
– Не садись больше верхом на него, – всё так же, не повышая голоса, проговорил дядя Серёжа. ‒  Представляешь, он резко дёрнет с места – ты вниз полетишь, даже не возвидишь, как это произойдёт.
‒ Ну, и что? – беспечно спросила Маринка.
‒ А если что-то себе поломаешь? Руку там или ногу? – не отступал молодой мужчина, ‒ кто тогда виноват будет? Банзай?
Хотя дядя разговаривал очень тихо, Маринка где-то в глубине души почувствовала, что он прав. Поэтому она не стала с ним спорить и больше попыток взобраться на собаку не предпринимала.
Но эти походы были редкими. А мама заводить кого-либо из животных почему-то не хотела, то и дело придумывая, как считала её дочка, отговорки.

Вдруг Маринка вспомнила то, о чём хотела спросить.
‒ М-а-ам, ‒ протянула она, ‒ а что такое «малахольный?»
‒ Что? – мама на секунду отвлеклась от смартфона, ‒ что ты сказала, моя радость?
‒ Что такое «малахольный»? – повторила Маринка, не сбавляя шага.
‒ Ну, это… ‒  и мама зачем-то снова посмотрела на экран телефона, как будто там можно было найти ответ на интересующий Маринку вопрос. ‒ Это…
‒ Ой, Мариша, ‒ словно очнулась она, выныривая откуда-то из своих мыслей, ‒ это плохое слово! И тебе лучше его не произносить. Она остановилась, провела дочке пальцем по светлой недавно подстриженной чёлке и как бы невзначай спросила:
‒ А где ты его услышала?
‒ Да Алла Ивановна сегодня разговаривала с другой воспитательницей,  ‒ начала объяснить Маринка, ‒ я не знаю, как её зовут. И потом она как-то странно посмотрела на Марию Фёдоровну… вот так…
И Маринка попробовала изобразить то, что видела днём. Она забавно наморщила лоб и стала водить глазами в разные стороны.
Мама, глядя на неё, расхохоталась, а Маринка, как ни в чём не бывало, продолжила:
‒ И после этого Алла Ивановна зачем-то повертела пальцем вот так.
Но и покрутить указательным пальцем у виска у Маринки получилось настолько комично, что мама не выдержала и снова засмеялась.
‒ А потом, ‒ перейдя на шёпот, сказала девчушка, ‒ она очень тихо сказала: «Да что с неё возьмёшь! Она какая-то малахольная».
‒ А Мария Фёдоровна – это кто? – поинтересовалась  мама, снова доставая мобильный телефон.
‒ Ну, это… ‒ и Маринка запнулась. – Как бы тебе сказать… Короче, она нам суп во время обеда наливает и кашу накладывает. А потом всю грязную посуду моет и на специальные такие полочки раскладывает.
‒ Повариха, что ли? – удивилась мама.
‒ Не знаю, ‒ пожала плечами Маринка, ‒ может, и повариха, а, может, и нет.
‒ Мариночка, ‒ голос мамы стал очень серьёзным, ‒ вообще, это не важно, кем там работает Мария Фёдоровна, но, пожалуйста, не произноси больше таких слов. Это слова очень нехорошие, и девочкам их произносить нельзя.
‒ А мальчикам можно? – лукаво посмотрела на неё Маринка.
‒ Нет, ‒ покачала головой мама, ‒ никому нельзя. И вообще, скоро у меня отпуск. Мы поедем с тобой в дом отдыха. Или на турбазу. И вдруг ты начнёшь говорить вот такие слова. Ты хочешь, чтобы мне за тебя было стыдно?
***
На следующий день Маринка всё крутилась около раздаточной, но Марии Фёдоровны там не было.
‒ Почему же это Алла Ивановна называет её плохим словом? – удивлялась про себя девочка. – Ведь Мария Фёдоровна всегда такая добрая. Она и добавки нам дает, и в макушку чмокает, и даже на Андрея, когда он уронил цветок с подоконника, заступилась, чтобы его Алла Ивановна не ругала.
Спросить у воспитательницы о том, что её так заинтересовало, Маринка не решалась. В то же время она чувствовала, что задавать вопросы подобного рода Марии Фёдоровне, которой вчера было адресовано непонятное слово, было тоже не очень хорошо. «Мама, наверное, ошиблась, ‒ думала девочка, ‒ ну, как можно про Марию Фёдоровну сказать что-то плохое? Этого просто быть не может!»
Так полдня и прошли в бесполезных ожиданиях. Затем пришло время обеда, и снова Мария Фёдоровна каждому налила суп и положила гречку с сосиской. Маринка нетерпеливо ёрзала на своём стуле и доёрзалась до того, что незаметно смахнула стакан с киселём прямо на пол. Стакан не разбился, но на линолеуме тот час образовалась липкая лужица.
‒ Иванова! – услышала Маринка строгий голос Аллы Ивановны. ‒ У тебя, что, в заднем месте карабасики завелись?
Все засмеялись.
‒ Карабасики! – повторил басом толстый Максим. – У Маринки там детки Карабаса Барабаса бегают! И вся группа снова прыснула со смеху.
Но Мария Фёдоровна уже спешила на помощь с другим стаканом киселя в одной руке и рулоном бумажных полотенец в другой.
‒ Сиди, сиди, ‒ ласково сказала она растерявшейся девочке, – я сейчас всё вытру. И она поставила перед Маринкой стакан с нежно-розовым киселем, наверху которого образовалась пенка.
‒ А вы, озорники, ‒ обратилась она к сидящим за соседними столами мальчишкам, ‒ перестаньте сей же час. Нехорошо это – смеяться над девочкой, тем более, вы, мальчики – будущие защитники. Защитникам такое поведение не к лицу.
И она со всей строгостью, на которую только была способна, посмотрела на Максима.
‒ Сами они карабасики, ‒ шепнула она Маринке, ‒ не слушай их. Говорят всякую ерунду, словами непонятными обзываются, а сами и не знают толком, что это такое.
Если бы не Алла Ивановна, Маринка точно бы спросила ещё про одно слово, разгадкой смысла которого она мучилась со вчерашнего дня. Но при воспитательнице задавать такие вопросы она снова не решилась.

Наступил тихий час. Для Маринки он был сродни мучению. Она никогда не спала днём. Её кровать стояла рядом с окном, которое по случаю теплой погоды было открыто, и Маринка от нечего делать начала считать листья на стоящем во дворе кленовом дереве.
Вдруг за окном мелькнула знакомая тень. Мария Фёдоровна! Вот где у неё, наверное, можно потихонечку всё выспросить! На улице, где остальные не услышат.
Девочка приподнялась на локте и посмотрела туда, где обычно сидела Алла Ивановна. Но за столом никого не было. Тогда Маринка быстро вылезла из-под лёгкого одеяла и торопливо начала обуваться.
‒ Ты куда? – лежащий на соседней кровати Максим поднял голову.
‒ В отпуск уезжаю, ‒ бросила на ходу Маринка, осторожно пробираясь прямо в футболке и трусиках мимо низеньких деревянных кроватей.
Очутившись на крыльце, она растерялась. Куда идти? Можно было, конечно, попробовать поискать окна группы и вычислить, на какую сторону они выходили, но Маринка ещё не умела этого делать. Поэтому, невзирая на свой полуодетый вид, она храбро зашагала вдоль серой стены здания детского сада.
‒ Погоди, Иванова! – услышала она за спиной. – Я тоже хочу в отпуск.
Маринка оглянулась. С крыльца, пыхтя, спускался Максим.
‒ Тихо ты! – и она прижала к губам палец. – Поймают нас с тобой – ты будешь виноват. Тоже мне - разорался!
Взяв Максима за руку, она уверенно двинулась дальше.  Но, обойдя садик,  дети остановились.
‒ Ну, и где твой отпуск? – удивлённо уставился на Маринку Максим.
‒ Я думал, это игра такая.
‒ Ты только и умеешь разные глупости говорить. ‒ Маринка уже рассердилась и чуть не произнесла «малахольный», но вовремя опомнилась, вспомнив мамину реакцию. ‒ Пойдём лучше посмотрим за верандой, там наверняка что-то есть.
‒ Отпуск там, да? – снова загорелся Максим. Видимо, ему очень понравилось это слово. – И мы будем с ним играть?
‒ Да тише ты! ‒ шикнула на него Маринка. – Иди и молчи уже!
Максим, который не совсем понимал, что значит отпуск, снова решил про себя, что это, должно быть, что-то интересное. Может, игра, где надо биться с пиратами, а, может, это кличка какой-то собаки…
Он послушно полез в высокую траву, которая росла позади веранды, а Маринка, сообразив, что она снова сделала какую-то ошибку и пошла совершенно не туда, остановилась.
‒ Тут крапива, ‒ неожиданно надул губы Максим, ‒ она меня ожгла. Пойдём уже назад. Нет тут никакого отпуска. Только кусты и крапива.
В отличие от  Маринки, он успел натянуть на себя шорты, зато был без майки. Поглядев сначала на решетчатый забор, затем на собирающегося зареветь в полный голос Максима, Маринка вздохнула:
‒ Ладно. Пойдём.

Вдруг до её слуха долетел какой-то писк. Не понимая, откуда он доносится, Маринка замерла на месте, и вдруг услышала знакомый голос:
‒  Мусенька, проголодалась, маленькая?
Максим, который тоже узнал Марию Фёдоровну, застыл на месте и вжал голову в плечи.
‒ Сейчас она нас поймает… ‒ прошептал он, ‒ и всё-всё Алле Ивановне расскажет. Как мы за