не намеренно спрятавшихся нужных госпитализированных.
Уже с февраля начали готовиться к празднику Дня Победы и оставшуюся часть урока Слава, не запоминая, слушал про партизанские отряды и их вклад в развитие военных действий.
Как только Василий Иванович, час круживший перед столом, облокачивающийся на него, подходивший к доске, заглядывавшийся на плакаты и начинавший словами объяснять что-то на них, когда видел, что слушатели его не понимают, подбегал к табличкам и пытался руками достать до выбранной картинки, сел и на последних словах медленно стих, что значило окончание лекции, Слава вскочил первый, но одногруппники не медлили, и в небольшой толпе мужчина последовал на выход. В коридоре сток расплылся: одни шли быстрее и, обгоняя, вырвались вперёд, кто-то шёл в среднем темпе — те образовали кучку в середине, остальные не торопились и застряли в конце. Студент, нечаянно задев Славу плечом, вывернулся одним из первых и лидировал широким шагом. Мужчина не стал догонять и, когда цели сбились с общего шага и отстали, подбежал к ним и нарочно толкнул Сидорова в бок, пристроившись к паре с той же стороны.
— Ребята, привет! Не могу сказать, что я рад вас видеть, но поговорить надо. — затараторил он.
Мужчины оторопели и остановились, а Слава, сначала надеявшийся на их ответ, понял, что они сказать ничего не могут, продолжил.
— Идём, идёмте (он их толкал, из-за чего мужчины двинулись). Я только сказать спасибо, как видите… нет вы не видите, тогда знайте, что ваше старание не прошло даром. Ну я только для спасибо и всё.
Слава отсалютовал от закрытого глаза двумя пальцами и убежал. Мужчины, остановившиеся, потому что не могли вспомнить, что сделали улыбавшемуся человеку, но к произнесению «ваше старание» припомнили и насторожились, после выражения благодарности растерялись, Сидоров даже почувствовал вину, он подумал, что Слава помешался, после сильного удара по лицу. Завтра же оба забылись.
На лестнице Слава студента не догнал, в комнате ни с кем не разговаривал, только пару раз игриво подмигнул обернувшемуся к окну взгляду Матвеевича, как и Клавдию, истинным намерением которого было заметить лицо Славы, и полчаса, наслаждаясь бездельем, лежал без мыслей. Через время начался ужин, и «небуйная» поднялась в столовую. В построении Слава занял новое место, обогнав Колю, встал первым, на что мужчина выражал крайнее недовольство, но бывший изолированный смягчал голос и ласкался с ним, как с ребёнком, на что тот реагировал не однозначно: иногда сам поддразнивал, в других случаях огрызался, вспоминая игнорирование его приветствий в столовой; так же и за столом Слава снова сел в его второй главе. За ужином все молчали, разговаривать было не о чем — все всё и так друг о друге знали, а главный распространитель диалогов, молча, улыбался. В течение следующего часа каждый успел принять вечерний туалет, а Пётр Семёнович, очередь которого была последней, вернулся вместе с Павлом Анатольевичем и Славой, спохватившимся об этом к концу свободного времени. Обход, как и три месяца назад, ничем не отличался, только Слава успел вспомнить про собранные у него анализы и поинтересовался готовностью их результатов и из выдавленного из врача ответа получил о них норму. Минут через десять, так как Павел Анатольевич задержался у Лизаветы, прозвучало желание о получении приятных снов, и выключили свет.
Около полуночи Клавдий зашуршал одеялом, стянул такое же с Бориса и подошёл к Славе.
— Я ждал раньше. — прошептал мужчина, глаза которого, всё ещё открытие, привыкли к темноте, и он сумрачно, но чётко видел обозначившееся вокруг тела короля одеяло.
— Мы думали, ты не вернёшься.
Но коли так…
— Да пойдём уже. — недовольно бросил Слава и, бесшумно встав с кровати, укутался одеялом и пропустил Клавдия к балкону, так как забыл, где скрыт в оконной раме замок от двери.
Они вышли на балкон, Слава придержал дверь для Интерна, всю вторую половину дня молча следовавшего за ним. Клавдий царственно опёрся о перила, а физик втиснулся в угол их стыка. Их тела, освящённые полной Луной, отбрасывали огромные тени на окна.
— Уже не прыгаешь? — усмехнулся Слава.
— Зимою нету в том нужды…
«А раньше подумать была.» — заметил Интерн.
— … Мы долго не могли к тебе прийти.
Ты можешь нас винить.
Сейчас вопрос, терзавший нас, нашли.
Хотим мы просветить.
О том, что помнишь, возвести,
Что прежде чувствовал, сознания усыпления?
— А, боишься. — передёрнув плачами, от пролетевшего по ногам ветра, подстрекал Слава, п оправляя одеяло. — Заметь, я мог играть тобой, если бы сказал, что не помню, но не совру. Я, кстати… нет, лучше сразу прямо, да я помню, что ты меня отравил. Я, кстати, нашёл, что ты подсыпал. Ты специально отмерял или на глаз.
— То помним как бухгалтерская смета,
Мы высыпали пол пакета.
— Только в суп?
— Ни крошки в сторону.
— Ну ты и отчаянный. Ещё бы грамм и я мог умереть! — Слава смеялся, но голос отдавал гневом.
— Мы знаем, что рассказывать ты в праве,
Но понимаем оба, что место ей в глубокой яме.
— Дурачок, если бы я хотел, то рассказал, как только вспомнил, как говорить.
— И думаешь ввести нас под мандраж, Используя нахальственный шантаж?
— Зачем, помилуй. — Слава стал серьёзнее, гнев ушёл, но дикая улыбка осталась, и, в отличие от неподвижно стоявшего Клавдия, он переминался на месте, ударяясь боками о перила. — Мне нравятся твои идеи. Но метод — отравление — ну слишком прост, и если, допустим, с перерывом даже в неделю, отравятся пять человек, это как минимум подозрительно и то, что все они из нашей палаты, тоже странно. В общем много недочётов. Ты это что за один день придумал?
— Нам помнится твой гнев.
Отрёкся ты о деле нашем услыхав,
Изменишь ли ты выбор потерпев?
— Помню и не отрицаю, возвращать клятвы не хочу. Работаю не из верности, а из собственных алчных, тщеславных убеждений. — мотая рукой под одеялом, не спеша объяснил Слава
— Как ты сказал? Поверить мы
Ушам не можем. Право чудесный
Твой порыв, и нам же интересны
Его предвестье знать, любезный.
— Не убедительно играл? А жаль, сильно старался. — каменное лицо Славы смягчилось.
— А может ты глумиться
Счел приемлемым над нами?
Не смей над нами так срамиться,
Коль так, и наши очи заблестят огнями! — в глазах Клавдия, в другом течении от его слов, темнела растерянность, но он смотрел в даль, а лицо не морщилось, и как не пытался Слава понять его чувства, не выходило.
— Да хватит, перестань стесниться. Да я помогу тебе и не шучу. Да, поменял взгляд. Забудь, что Вячеслав Владимирович (он произнёс имя быстро и небрежно) тебе говорил. Я говорю, что думаю.
— Посмел критиковать ты наши планы.
Имеешь ли ты свой в противовес.
Или несёшь с собою только небесны манны.
Какой же твой в том интерес?
— Никакая манна не снизойдёт на меня, если я не был бы устремлён к определённому. Интерес… я как-то не задумался. — Слава повернулся к Интерну, тот развёл руками. И тут мужчина накинулся на Клавдия, его руки расслабили хват, и одеяло спустилось до плеч. — Ты вбил мне в голову эту идею. Эти слова крутились в голове, не отпускали. Я…я сам бы никогда, но ты! Всё придумал ты, первопроходец. Я придумал так много случаев. О сколько времени! Скажи, кто будет первым?
Слава с огнём в глазах, шептал, из-за чего его слова слышались страшно, будто от безумия, приближался к Клавдию, который удивлённо повернулся, он шагал медленно, но речь подкреплял жестами, крутил головой, как в агонии. На вопрос король не отвечал несколько минут, коченея от испуга.
— Чёрт-энтузиаст. — пролепетал Клавдий, высвободив часть сил, отобранных напором Славы, попятился парой шагов.
— Дак кто? Кто? — Слава не ослаблял слог и не давал королю сокращать расстояние в полшага.
— Я… я не думал. Может быть…
— Я помню, ты хорошо тогда дразнил Колю. — Слава прервал Клавдия, когда тот упёрся в конец балкона, и, опомнившись, с улыбкой тревожно поинтересовался. — Пока меня не было, прогресс не запускал?
— Бывало, ещё пару раз. — выдыхая, произнёс запуганный король.
— Главное хоть что-то, тогда с него и начнём. Во-первых, мне надо прочитать его медицинскую книжку. Сможешь достать? — Слава вернулся в свой угол, а Клавдий, выдумав о произошедшем, что это мог быть остаточный припадок и, приняв величественный вид, встал в центр балкона, лицом повернувшись к Славе.
— Попробуем.
— Будем действовать от их слабостей. Я кое-что нашёл у двоих. Но вот Борис и Глеб пусты. Ими займёшься ты. Затягивать я не хочу, так что на пять человек у нас не больше месяца. Работать будем продуктивно и по обстоятельствам. Коля как на пробу, остальных одновременно. Пока работаем над одним, если подвернётся шанс, находим что-нибудь на второго. Главное прогрессивно. Понял?
— Что делать будешь ты
Коль мы так многим заняты?
Да и к чему же пять,
Кто тот ещё один нам надо знать.
— Я мозг и исполнитель, а ты сборщик информации. Не тронем Гертруду и…- Слава не хотел говорить.
« — Ладно, ему то какая разница. Раз сказал, закончи предложение.
— Он будет спрашивать «почему?»
— Думаю, ты знаешь, как на такое отвечать.» — Интерн рассудил Славе, и тот согласился.
— Студент.
— И ты и я по человеку, Оставим им скончание века.
Твой план достаточно мудрён.
Но чтоб три месяца только о нём
Занять все мысли, не много ли о малом?
— Причём здесь мои мысли, и с чего они тебя интересуют. Думать мне больше не о чем! То есть согласен?
— Вполне.
Слава высунул твёрдую худую руку из-под одела, в которое успел снова закутаться, Клавдий скрепил их союз рукопожатием, Интерн тоже положил ладонь на замок. Окоченев, руки быстро расцепились. Король открыл дверь, и союзники вернулись в комнату. Слава, не раскрываясь, упал на кровать и тут же уснул, а Клавдий, закрыв дверь, закинул одеяло на Бориса, поцеловал спящую Гертруду — её не будили, так как не спускались, и верёвку бросать не надо было — но не только по привычке король взял одеяло Божка, но ещё и не хотел морозить своё, уснул чуть позже Славы.
Проснувшись в пятом часу, Слава наощупь нашёл тумбу Коли. Беззвёздное с серыми облаками небо чернело, Луна потухла, но свет фонарей, отражаясь от небольшого покрова снега, часть которого уже выдул ветер, озарял комнату, и сквозь её темноту синели силуэты кроватей. Пошарив в верхнем ящике тумбы, мужчина ухватил тюбик зубной пасты и, не задвигая доски, подкрался к Клавдию. Вымазав на лике короля не связанные композицией узоры, Слава вернулся к Коле, слегка, будто по неосторожности, задел горлышком о его руку, оставив неяркий след. Интерн подсказал, как лежал тюбик, и, вернув его на точное место, Слава, бесшумно задвинув ящик и от напряжения испугавшись чахнувшего Коли, но проверив не проснулся ли мужчина, убедился в его бесчувственности, на носочках допрыгал до своей кровати и уснул, для большей правдоподобности впечатлений утра.
Как Слава и Интерн себе представляли, Клавдий, как только проснулся, нашёл обидчика. До обхода был скандал. На этот раз, в отличие от предыдущих, когда его слова ставились под сомнение, у короля были самые правдивые и беспрекословные доказательства шалостей Коли. Слава вскочил от визга Клавдия и тут же ринулся к центру событий, разворачивающихся между кроватью Коли с сидевшим на ней хозяином, протирающим заспанные глаза, так
