УЗОРЫ ЖИЗНИ Лирико-эпическая повесть. Часть 3.

Глава 12 С «Симодами» - на толчок
Как с дочкой мы ездили в Киев на толчок продавать сапожки, но сначала - общая картина тех лет. 

Из записок.
1990
«Снег растаял, потом подморозило и по тротуарам завьюжила пыль.
А ведь Новый год!.. На книжный шкаф дети подвесили еловую ветку с несколькими шарами, притрусили её конфетти. Скромненько получилось, но красиво. И скоро будем пить сухое вино, провожая Старый, потом – «Шампанское», встречая Новый. Но вот ведь как странно получилось: магазины пусты, а на столе!.. Но буквально о каждом провианте можно рассказ писать, как он попал к нам. Ну, к примеру: свиной рулет - из деревни, и привез его Лёша, наш деревенский знакомый, который заходит, чтобы просто отвести душу, - муж, защищая его от произвола парт аппаратчиков, писал о его попытке фермерствовать, но так и не защитил. Теперь - о сухой колбаске: мне её на работе дали… В нашем социалистическом обществе как-то укоренилось: в магазинах или дают, или выбросывают, а вот в спец. распределителях для партийной элиты выдают. Но отвлеклась я… Так вот, сухую колбаску корреспондент Редькова где-то выбила (тоже термин зрелого социализма) для Комитета, и потом еще слушок прошел, что погрела, мол, она ручки на этой колбаске, недовешивая всем по пятнадцать грамм. Красную рыбку, - названия её мы так и не припомнили, - недавно дочке уступила подруга, а той с Севера прислали, и сын повесил эту рыбину на кухне для провяливания, но две недели, что она там болталась, всё ходил и отщипывал, так что к Новому году красная доплыла не вся. Зелёный горошек, точками выглядывающий из салата, приехал когда-то из Москвы, и он - добыча сына… привез его, когда всем классом возили их туда на экскурсию. А с майонезом месяц назад повезло мужу, - шел мимо магазина, а тут – «Дают!..» Так что сейчас можно было бы годовщину отметить того счастливого события. Ну, а что касается десертов... Сгущенное молоко для торта ждало своего часа с того самого дня, когда летом дочка привезла его из Киева… правда, четыре банки дети вылизали сразу же, переругиваясь, кто, мол, больше… но одна, благодаря моей бдительности, все же уцелела; за шоколадом дочка «давилась» целый час в их заводском буфете, да еще со скандалами, ибо пробежал слушок, что, мол, «всем не хватит»; конфеты «Птичье молоко» дали опять же мне... коробочка в двести грамм, двадцать четыре штуки...
- Почему уже двадцать три? Кто одну увел?
- Нет, не я... - хитровато улыбнулась дочка. - Глеб, наверно...
Ну ладно, промолчу, увели так увели… все ж Новый год на носу. Да! Еще - о винах...
О, сухое дочка привезла еще осенью, когда ездила в столицу искать себе сапоги к зиме, и аж шесть бутылок!.. поэтому Борис встречал ее в семь утра.
Вот такие, совсем не праздничные истории о нашем праздничном столе... Ой, о селедке «под шубой» забыла! Но у нее особой истории нет: как-то, недели две назад, этих представительниц фауны выбросили в военторговском магазине, а я как раз мимо проходила... ну а «шубу» «сшила» из бураков и морковки, купленных не в магазине, - там всё это весьма неприглядно, - а на базаре у бабульки. Зачастую и покупаю у таких, жалеючи, - руки трясутся, глаза умоляют».
1991
Ну, вот и первое января. Иду в магазин…
Ба-а, даже колбаса появилась, но цены! От радости что ль взбесились отпущенные? Как раньше в газетах писали: «с таким же периодом прошлого года...» творог подскочил… («кость на кость, кость долой…») в тридцать три раза, сыр колбасный - в двадцать шесть, сырки плавленые (любимая закуска «на троих») - в двадцать и придется теперь тройкам закусывать рукавами курток. Продавщица за прилавком шутит:
- И цены теперь свободные, и покупатели. Подошел, посмотрел и-и свободен!
... Прошло два месяца после того, как взбесились цены и тогда в троллейбусах, поездах было, как на митингах, а теперь... А теперь тихо. Только иногда кто-либо начнет поругивать правительство, но лениво, «не в голос». И, наверное, потому, что в магазинах все можно купить. Но дорого! Баснословно всё дорого».

И вот тогда, при непривычном для нас изобилии продуктов и товаров, моим детям захотелось подзаработать. Дочку как раз взяли корреспондентом в недавно созданную демократическую газету «Новые известия», но её зарплата по сравнению с журналистами «рупора партии» «Рабочим», была небольшая, - местная коммунистическая Дума отказано их газете в субсидии, - сын учился в институте, так что на вдруг заполнившиеся продуктами и товарами магазины моим детям можно было только поглядывать, и они решили с появившимися в нашем городе итальянскими сапожками «Симодами» съездить в Киев на толчок. Съездили. Вернулись с прибылью. Снова засобирались «провернуть операцию», тем более, что дочкин поклонник помог ей купить еще тридцать пар», но сын по какой-то причине не смог поехать и пришлось собираться мне. Да и узнать хотелось: через что проходят дети?

«Дорогой дочка всё успокаивала: "не бойся, мол, не волнуйся! А у меня и впрямь томилась, ныла душа и относительно успокоилась лишь там, на верхотуре Киевского стадиона, где начали продавать сапожки. Но вначале их не покупали, а тут еще стали мерзнуть руки, ноги, но к одиннадцати народ повалил, мы сразу продали три пары, а потом толпа так нас закрутила, что жарко стало. И тут подошел парнишка симпатичный:
- Надо платить... – и пристально посмотрел в глаза.
- Сколько? - сразу сообразила дочка.
Окинул нашу сумку взглядом:
- Двести.
- Может, и с меня еще потребуете? - не стерпела я.
- Да, и с вас, – взглянул на свитер, который я недавно вывязала для продажи и держала в руках: - А с вас сто.
Но мы сразу не сдались:
- У нас еще нет денег, ничего не продали, соврала я: - Может, позже?
Хорошо, он подойдет позже... И подошел, паршивец! Но мы решили идти напропалую:
- Так мы уже отдали! – И дочка состроила удивленное лицо: - Второй раз, что ли, платить?
- Как отдали? - удивился.
- А вот так... Подошел какой-то Юра и взял, - сообразила и я: -  Молодой человек, вы хотя бы договаривались меж собой, нельзя же так?
И он поверил. А, может, и не поверил, но только в третий раз не подошел.
Не сказать, что наш товар шел нарасхват, но часам к двум мы продали семнадцать пар, а потом, как заклинило, - за полтора часа ни одной пары не продали! Что делать? А базар уже так поредел, что одни продавцы и остались, да и холодно стало, ветер навязался, есть захотелось. Прошлись по кругу, поднялись на трибуны, присели, достали термос, разложили яички, нарезали батон, - благодать! Да фик с ними, с этими оставшимися «Симодами», дома продадим. А потом...
Потом всё как-то закружилось, завертелось стремительно. Отдохнув, спустились к воротам стадиона, - там еще толпился народ, - прошлись меж торгующих, и я предложила: 
- Давай попробуем остальные продать. 
- Да ладно... Пусть остаются, - устало засопротивлялась дочка. 
- Ну, чего ты? Попробуем...
И попробовали. Как-то сразу нас окружили, расхватали оставшиеся сапожки, и уже в сумерках повесила мне дочка на пуговицу бумажку «Меняем купоны» и мы пошли к воротам... Да, а когда она считала купоны, то отошли мы с ней к ступеням стадиона, у которых стояли две легковые машины, одна из них была заведена, но не уезжала, и когда дочка считала купоны, я стояла рядом и почему-то всё поглядывая на эту дымящую машину. Но потом она немного отъехала, остановилась, и шофер стал тоже поглядывать… на нас, а рядом с ним кто-то сидел в коричневой куртке, спиной к стеклу… широкой такой спиной, и у меня наконец-то мелькнуло: а что если они за нами наблюдают? Но наконец дочка сосчитала купоны, с запиской на пуговице пошли мы к воротам, чтобы обменять их на рубли, и тут подошли двое:
- Сколько менять будете? - спросил парень в черном пальто. -  Двадцать сможете?
- Сможем и больше, - ответила Галя.
- Больше? - удивился парень в коричневой куртке: - Ну, тогда давайте отойдем вон туда... - - кивнул в сторону, - и там будем считать.
И мы отошли к какому-то прилавку, дочка начала отсчитывать купоны тому, что в куртке, а парень в черном пальто стал заговаривать со мной, и я еще подумала: ничего, вполне интеллигентные ребята. Но тут подскочили к нам еще двое, сунулись к Гале:
- Вы что тут делаете? Нельзя запрещено менять на улице.
Сейчас-то вспоминаю: а ведь наши менялы ничего им не ответили, а вот я выпалила:
- Мы и не меняем. – И как сообразила? - Мы долг отдаем.
И отошли от них за ворота стадиона, остановились, и дочка с тем, что в коричневой куртке, опять стали считать. Но те, что уже подходили, снова настигли:
- Нельзя. Запрещено.
Как-то оказались мы еще дальше от стадиона, возле кирпичного строеньица с колоннами, и дочка снова стала пересчитывать, а я… А мне тот, в черном, сунул в руки пакетик с уже сосчитанными деньгами со словами:
- Да-а, мужество надо иметь, чтобы вот так, на ветру, весь день торговать.
- А что ж вы думаете? - доверилась ему: - Конечно! 
Спросил он откуда мы, что продавали, и я все бы ему рассказала, если б Галя не шепнула: помолчи, мол, считать мешаешь. И я замолчала, дав знак и тому, что сочувствовал: тише, мол, не будем мешать. И стояла рядом с дочкой. И держала в руке мешочек... Ну, что б пересчитать эти, сосчитанные? Нет, полностью доверилась им, этим двоим… да, наверное, и не смогла бы рассмотреть купюры, если б и попыталась, ведь было почти темно.
Не вспомню момента, когда дочка взяла этот пакет у меня. Не вспомню и того, как отходили от нас менялы, - наверное, потому, что снова подскочили те двое, стали пугать, - и только отчетливо помню, как она вдруг остановилась и тихо сказала:
- Мам, нас кинули...
И губы её задрожали.
- На сколько?
- На тридцать пять тысяч. - Ее растерянные глаза и: - Куда ж они скрылись?
Да, они все слышали, эти верзилы, которые пугали, ведь еще топтались рядом, и только когда я потянула Галю за рукав - пошли, мол, пошли от них! - то сразу исчезли.
И опять лишь размыто помню, как дошли мы до метро, как спускались, ехали, как кто-то сунул нам в руки листки с религиозными текстами... но отчётливей помню, что страшно было за дочку, потому что она всё молчала, - словно застыла.
А потом вышли мы из метро к вокзалу... и было уже совсем темно… и она вынула оставшиеся купоны:
- Надо обменять...
Я же потянула её за руку, - не надо, мол! - а она заупрямилась с каким-то отчаянием, со слезами на щеках, подошла к высокому мужчине с бородкой, что-то спросила... отошла с ним к освещенному окошку, стала отсчитывать купоны, он – рубли и тут... Меня кто-то слегка толкнул в плечо. Оглянулась. Милиционер! Плечом начала слегка оттеснять его в сторону, а он заорал:
- Вы что меня толкаете, женщина!
- Это вы меня толкаете! - почему-то выкрикнула и я.
Но он все же быстро ступил к окну, сунул голову через плечо бородатого мужчины:
- Чем вы тут занимаетесь? - опять закричал. 
Дочка выпрямилась, вымученно застыла, обернулся к нему