Палевая тишина осеннего вечера, когда небо бледное, но в него чуть капнули йода, а потому и воздух, заполняющий город, тоже немного с коричневинкой. Такая, на любителя, красота. И тихо, даже удивительно как. Настроение тоже «коричневое». Это когда сам понять не можешь, хорошо тебе или плохо. Больно или совсем нет. Хочется дальше жить или уже наскучило. И даже умирать не страшно. Всё само как-то происходит, без твоего участия и ведома. И сопротивляться этому состоянию тоже не хочется.
Хотя йод на небе к завтрашнему утру, скорее всего, побледнеет и выцветет. И утро будет, а за ним день. И будут обычные заботы, с мелкими радостями и огорчениями, с кучей пустых слов и недорогих тебе людей, которым эти слова будут сказаны. И снова день медленно растворится в вечерней пустоте, чтобы вновь возродиться и снова всё запустить по кругу.
Наташа давно уже так живёт. Не живёт, конечно, а просто ожидает. Смерти своей ожидает, потому что два месяца назад прозвучало для неё слово «рак» приговором из уст врача. И словом этим, будто лист бумаги ножницами, жизнь рассекло на две неравные части: то, что было, и теперешнее ожидание. Конечно, ей сказали, что ничего ещё не потеряно, что таблетки, химиотерапия, операция, в крайнем случае… Но она-то понимает, что это конец. Только слегка отложенный. Пусть на месяц или даже полгода. Следующая осень начнётся, отполыхает и закончится уже без неё. Ну и ладно, ну и пусть. Только Аркашку жалко, сына. Молодой он ещё совсем – недавно 23 исполнилось. Сможет ли пережить её уход и не сломаться. И дальше жить, чтобы всё было нормально и правильно у него в едва начинающейся жизни. Правда, с недавних пор у него Катя появилась. Хорошая и милая девочка. Курносенькая такая. Робкая и всё время смущающаяся, когда Наталья задаёт ей какие-нибудь вопросы. Кажется, они любят друг друга. Не разладилось бы только ничего, чтобы, хотя бы в первое время, ну, когда она уйдёт, сын был не один. С Катей поговорить? Рассказать ей всё и попросить, чтобы не оставила Аркашу? С нею говорить об этом будет легче, наверное, чем с сыном. Да, так, скорее всего, будет лучше. Для Аркадия. Да и Наташе самой спокойней.
Удары гонга в прихожей. Это у них дверной звонок такой. Наташа всегда вздрагивает, когда его слышит. Будто Сама Судьба стоит на пороге. Надо попросить Аркашу, чтобы какую-нибудь мелодию повеселее поставил. Хотя теперь разве это важно.
Наталья с усилием встаёт и направляется в прихожую, чтобы открыть дверь. А вдруг и вправду - Судьбе… Нет, Аркаша пришёл. Но лицо – «судьбоносное»: бледен и взволнован. Ничего не замечает, с порога прямо, раздеваясь, начинает говорить:
- Мам! Представляешь!! Катя заболела. И странно как-то. Давно уже – три дня. Даже сознание вчера чуть не потеряла. Мы с нею думали, что, наверное, рак, стремительно развивающийся, ну, я в интернете посмотрел,- скоротечный. А она, представляешь, - беременная! Мы-то думали свадьбу до весны отложить. Теперь придётся пораньше. Ты как считаешь? Я же должен теперь обязательно, как честный человек?..
И вопросительно так смотрит на мать. А Наталья даже предположить не могла, что известие о появлении внука или внучки ворвётся в её жизнь так неожиданно и почти прозаично. Смотрит на сына. Хочет, чтобы взгляд был строгим и всё понимающим. Но – не получается: начинает улыбаться и ничего с собою поделать не может.
Какое теперь «умирать»! Теперь-то она точно знает, что нельзя ей умирать, пока не родится следующий член их семьи. А Аркашка верещит, как запутавшийся в кустах заяц, и слОва ей вставить не даёт:
- Мам, мы с Катей решили, что как только Сашка родится…
- Погоди, какой Сашка? Откуда ты знаешь, что будет мальчик?- едва успевает вклиниться в разговор мать.
- А какая разница! Мальчик – Сашка. Девочка – тоже Сашка. Нормально же ведь, правда? Как папу. Это Катя сказала, чтобы «Сашка». Ведь ты так папу любила…
Наталья готова разрыдаться от умиления. Это же надо, какие у неё ребята замечательные. Им бы о себе, а они и о ней думают… А Аркашка моет руки и всё продолжает:
- Мам! Я так есть хочу, прямо невозможно как! Ты мне что-нибудь приготовь. Я быстро-быстро перекушу и к Кате поеду. Она домой пошла. А одной-то ей как? Она же беременная теперь. Ей, наверное, беременной быть страшно.
И сам себя перебивает:
- А! Ну, так вот. Когда Сашка родится, ты с работы сразу уйдёшь, чтобы Кате помогать. Она же ещё ни разу не рожала и не знает, как с ребёнком нужно обходиться. А папа её ей вряд ли поможет. Да и по командировкам он у неё всё, ему внуками заниматься некогда, даже если эти внуки его собственные. Мам! А коляску когда покупать? Не пора ещё? А эти, как их, памперсы и обувь? А какой размер? Я же ещё его, ну, или её, не видел и размера обуви не знаю. Мам! Я вот подумал, может, Кате лекарства какие-нибудь купить? А то вдруг ей плохо опять будет? И ребёнку тоже, наверное, какие-то лекарства нужны, ведь дети часто же болеют…
И вдруг Аркашка замолчал. Выходит из ванной в прихожую, где на стул присела, выслушивая поток его красноречия, Наталья. Вода капает у него с рук. Взор застыл и окаменел. Лицо? Лицо его сейчас похоже на лицо трагической актрисы на роль жены Достоевского. И почти трясущимися губами он продолжает:
- Мам! А вдруг у неё двойня родится? Что тогда делать?..
- Как – что? Любить и растить двоих будем.
- Так их ведь, двойню эту, нельзя обоих будет назвать Сашками! Короче, есть я не буду. Я к Кате поехал. Мы же даже об этом не подумали.
И начинает, торопясь, одеваться, даже не вытерев рук. Наталья пытается ему что-то говорить, объяснять, что обо всё этом ещё рано думать, что сначала…
Какое там! По глазам сына она видит, что он уже у Кати. И уже обсуждает с матерью своего ребёнка, как быть в такой, практически неразрешимой, ситуации. Он, даже не прощаясь, выскакивает на лестничную площадку и гигантскими прыжками несётся туда, где ещё не родилась, но обязательно родится новая жизнь.
Наталья опять опускается на стул в прихожей, бессильно роняет руки на колени. И что это она себя жалеть начала? Разве время ей умирать, когда тут такое. Как она оставит «отца двойни и его многострадальную супругу» наедине с такими чудовищными проблемами?
Они ведь даже обувь ребёнку купить не смогут!!!
|
