понимает. Бросила фразу ненужную и не тогда, когда следовало, отшутиться не сумела – полагала выйдет забавно.
А выходило страшно.
«Пусть он не вернётся!» – молится Алида про себя, а слова вслух не говорит. Держит лицо.
Тимея мрачна. Третья лучина – это примерно полчаса отведённого времени. Каждая горит около десяти минут. Значит, ещё три и…
***
Ветер поднялся. Странно, Лайшо полагал, что сегодня будет безветренно. Но слух не подводит – ветер шумит, и…
Осознание подбрасывает Лайшо прямо на месте. Чем же это шумит, если часть этого леса так стара, что даже листья здесь не растут?!
Лайшо открывает глаза и взору его представляется страшное зрелище: со всех сторон мягко гнутся посеребренные лунным светом ветви. Змеями гнутся и шелестят, шелестят. Не листва это. совсем не листва.
Лайшо вскакивает. В испуге он спотыкается о корневища – такие же посеребренные и такие же ожившие, и корневища перехватывают его ноги. Лайшо рвётся из них, ругается, и всё же побеждает.
А со всех сторон ветви, ветви! Шипят, змеятся, гнутся…
Лайшо вскакивает и бросается прочь, к выходу. Чёрт с ней, с Алидой! Права была Тимея – не стоит из-за какой-то ветрогонки себя губить!
Но мысль путается. Лайшо бежит по пути, который кажется ему верным и…
Видит себя. Себя, мирно сидящего, прислонившегося к дереву на той самой поляне, где был сам только что, откуда бежал, погнанный серебряными ветвями-змеями! Только здесь Лайшо почувствовал настоящий ужас. Всё, что было до этого – было детским испугом, а это…
Лайшо не может отвести взгляда от себя, ужас держит его на месте, ужас обвивает его невидимыми цепями и заставляет смотреть на то, как возле второго Лайшо начинают шипеть и извиваться ветви. Похожие на безглазых, безличных змей, они шевелятся и тянутся к Лайшо.
«Просыпайся!» – думает Лайшо. Ему кажется, что если второй он откроет глаза, то ничего страшного не произойдет. Торопясь пробудить себя же, Лайшо кричит, но звук не исходит из его горла.
Лайшо пытается отвернуться, но невидимая власть держит его таким. Она заставляет смотреть на то, как ветви медленно оплетают его, второго, как сдавливают, как перехватывают шею, заставляя открыться в немом крике его рот, и как проникают внутрь…
Лайшо тошнит и рвёт. Сила разжимается, позволяя ему упасть на колени и очистить желудок. Лайшо не находит сил, чтобы встать. Он остаётся так стоять, глядя на то, как его самого оплетают и оплетают бесчисленные ветви и…
Не сразу до Лайшо доходит. Он видит себя – ещё себя, а потом – сухое старое дерево со множеством узловатых сухих веток. Потом приходит понимание и Лайшо в ужасе откидывается на спину, теряя последнюю опору.
Он – дерево. Второй он – теперь дерево! Такое же чудовище, такое же, как и те, что напали на него.
Нет, он не дерево. Он лежит на земле. На холодной земле. У него бешено стучит сердце. Он не дерево!
Он-то нет. а другие деревья – это что тогда?
Лайшо оглядывается по сторонам. Кругом стена деревьев. Таких же, одинаковых! Они одинаково старые, на каждом отсутствует листва и есть только эти узловатые ветки, ветки!
Лайшо поднимается. На него не покушается никто, но Лайшо кажется, что за ним наблюдают. Кто-то незримый. Или кто-то, принявший другой облик?
Кругом – стена. Ни тропы. Откуда он пришёл? Куда идти? но надо идти. Лайшо овладевает собой, и постоянно озираясь, стуча зубами от ужаса и странного холода, идёт на удачу.
***
–Шестая, – шелестит Орбан и Тимея сползает на землю. Всё. В ней нет мести. Ещё не обрело горе эту форму. Сейчас она разбита.
–Не надо. Не надо. Мы ещё ничего не знаем! – Орбан усаживает Тимею. Он сам глубоко встревожен и разбит своей тревогой, но ей явно хуже.
–В самом деле, он сейчас появится!
–Конечно, появятся!
Галдят наперебой. Утешают не её – себя. Они все были здесь. они все – соучастники подлости и сообщники глупости.
–Доигрались, болезные? – выступает из темноты Акош. Лицо мрачное. С ним – родители многих из юных и весёлых. Шумели, видимо, изрядно. Да и многие ушли этой ночью.
Тут же и мать с отцом Лайшо и Тимеи. Видят – Тимея почти без чувств. Отец закусывает губы – до боли и крови. Мать сразу же голосить…
–Это всё из-за Алиды! – одна из подруг (а в горе и неясно сразу какая именно) находит, как отвести от себя грех. – Это из-за неё Лайшо…
Алида вскрикивает от удивления. Ещё недавно совсем она молилась о том, чтоб Лайшо не вернулся, а теперь – все накинулись на неё, смотрят темно и ненавистно. Будто сами все не были здесь! и кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь попытался её или Лайшо разубедить?
–Доигрались…– цедит с видимым удовольствием Каталина-швея. У неё шесть детей, да держатся дома. В общей забаве участия и не примут. Держит их Каталина в строгости.
Во всяком случае – так она думает.
–Доигрались, – повторяют подошедшие, глядя на детей – своих и чужих. С ненавистью, со страхом, с испугом, с тоскою. Кто себя вспоминает, свою непокорность, кто гневается.
–Это всё Алида! – новое обвинение. Новый шёпот. На этот раз уже меньше сторонников Алиды. За себя отвечать не хочется, а за неё и подавно. Никто ничего плохого не делал – так, посмотреть пришли. А остальное – она! Она – змея!
Алида смотрит вправо и влево – нигде ни сочувствия, ни понимания. Презрение. Ярость.
Алида отступает на шаг и спиною налетает на кого-то. Ещё не обернувшись, она понимает, кто это.
–Папа, – Алида плачет, но даже не замечает этого, – папа, разве я виноватая?..
***
Ноги сбиты. Но ничего – зато просвет. А где просвет – всякая тропа. И Лайшо, не замечая уже ничего, бросается туда.
Кровят ладони, саднят ноги. Но он торопится. Ветви хлещут по лицу, но Лайшо неумолим – он сейчас покинет этот чёртов лес! И даже радостно ему – он всё-таки сделал это. правда, тепреь подумает уже он – достойна ли Алида его внимания!
Вот уже редеют деревья, вот сменяются они мелким и вязким кустарником, а вот…
А вот и выход. И Лайшо застывает и угасает в нём всякая радость.
Он стоит на выходе из леса, а его деревни нет. и ничего нет. Ровно поле – без конца и края. Как же так? не мог же он выйти далече? Да даже если и так – вкруг этого леса есть река, другой, знакомый лес, деревня Лайшо, а ещё – путь на город. А вот поля нет.
А ещё – разве время для солнца? Лайшо казалось, что прошло не так много времени. Но нет – солнце в небе. Да так светит крепко, что кажется – полдень. А под солнцем особенно ясно видно, что вышел Лайшо в чужое место. В незнакомое.
Слёзы давят Лайшо.кому их выплакать? Кто его сюда тянул? Господи, услышь заблудшего! Выведи его!
Лайшо отступает к лесу и снова – темень. Ночь, луна. Лайшо оглядывается по сторонам – деревьев нет. есть люди. Где были деревья – люди, где были кустарники – дети. И все чем-то одинаково пустые и печальные, и все взирают на него.
–Помогите…– шепчет Лайшо, когда эти люди, или же давно не люди, не сговариваясь, делаю шаг к нему. А их много. Не охватишь толпу взглядом. Далеко-далеко уходят.
–Не поможет, мальчик, – отвечает ему какой-то змеиный шелест. – Мы здесь жили и будем жить. Зачем вам всем так надо нас тревожить?..
Лайшо вырывается, но множество рук уже держат его и каждая – цепкая. Не оторвёшь и одной. И каждая рука тянет в свою сторону.
***
–Папа, разве я виноватая?..– Алида плачет. Алида стремительно тускнеет в эту ночь.
Отец не успевает ответить, а сказать ему надо многое. О том, как разочарован он ею. О том, как подвела она его. Как опозорила! И какая вина на неё легла.
Но не успевает.
–Лайшо! – кричит кто—то и вся ночь приходит в движение. Все вскакивают, оживляются, перестают шептаться. Сплетаются в странное живое многорукое и многоглазое существо, действуя по единому порыву.
–Лайшо! Лайшо!
–Это он!
Оживает Тимея, мать перестаёт голосить, Алида выдыхает с облегчением (а с нею и отец – ему такой позор и тоже ведь не нужен).
–Лайшо! Лайшо!
Они подскакивают, сминают друг друга, толкаются. Лайшо же, стоя в центре всеобщего радостного круга, лишь посмеивается. Он искренне рад.
–Что там с тобой было? Лайшо! Как ты это перенёс?
Вопросы, вопросы…
–Позже. Я очень устал, – Лайшо не может посмотреть на всех, каждому ответить на объятие. И переварить всеобщую радость от собственного возвращения.
Всеобщую радость, в которой никто не замечает, что у Лайшо в глазах странновато посверкивает серебром. А если и заметил бы кто – подумал бы на луну да на свою усталость.
–Прости меня! – Алида бросается к нему.
–Не злюсь, – на неё Лайшо не смотрит и отталкивает её – слегка, но настойчиво.
В конце концов, эти дела нынешнего Лайшо больше не интересуют.
–Завтра, чего к парню прицепились! – Лайшо приходят на помощь, отталкивая особенно говорливых. – Пусть отдыхает!
Верный подход. Они же не знают, что завтра для них не наступит? И что назавтра будет только большой лес, а все люди из деревни ниже его – исчезнут. И только лес будет немым свидетелем, но кому он что скажет? Только пошуршит множеством листьев, которых ещё сегодня точно нет.
Завтра лес заберет все души. Завтра обратит их своими листьями и наденет на свои узловатые змеиные ветви.
А в сообщниках у леса – одна луна.
