Николай сидел за столом около небольшого окна, выходившего на просторное высокое крыльцо. Стол был маленький, покрытый клеенкой с незамысловатыми цветочками, стоял напротив большой русской печи и, повернувшись на табурете, можно было дотянуться до нее рукой.
На столе стояли: мутные рюмки на высоких ножках, нехитрая закуска, старая жестяная коробка из-под чая с орденами и медалями, завернутыми в голубой кусок мягкой ткани. Николай перебирал тяжелые кружочки с разноцветными колодками.
Было тихо. Часы с кукушкой стояли. Гирька в виде шишки опустилась на пол и почти лежала.
Известие, что умер дед Михаил, он получил от бывшей жены.
Они уже давно не жили вместе, но сохраняли дружеские отношения, которые скорее можно было назвать безразличными. Они не приводили ни к откровениям, ни к взрывам эмоций, об них все знали, поэтому охрана пропустила ее к нему без дежурных вопросов.
Это она принесла телеграмму, молча, положила на стол, как бы ожидая каких-то комментариев. Николай с трудом вник в содержание и сразу не смог понять, о каком Михаиле идет речь. Посмотрев обратный адрес, – стало ясно.
Николай смотрел на жену, на ее спокойно-холодное выражение лица. Оно ни о чем не говорило. «Красивая, ухоженная, немигающая маска», – подумал Николай и почему-то сразу решил ехать.
…Михаил был старшим братом отца.
Отца Николай схоронил лет пятнадцать назад, в девяностых. Время было бурным.
Жизнь летела, каждый день приносил новую вводную, приходилось каждый день проживать его по-новому.
Смерть отца поразила, но не напугала, не привела к каким-то изменениям.
Отец жил отдельно. Николай тоже жил один.
Так получилось – жена, не понимая всего того, что окружало Николая, боясь за будущее детей, попросила развода, а он с легкостью его дал. Обеспечил учебу детей, жизнь жене. Встречались редко, внешне развод был настоящим. Жена успокоилась, брала деньги, воспитывала детей и как-то незаметно вышла замуж. Развод из формального превратился в фактический.
Отец всего этого не понимал и не воспринимал. Любое вранье – считал враньем, и всегда осуждал его, как один из самых страшных пороков.
С отцом встречались редко, он больше времени проводил с внуками, а потом внуки подросли, и стали все реже бывать у деда.
Смерть совпала с организацией и укреплением банка, который без особой охоты тогда создал Николай. Он понимал, что этот шаг привлечет внимание к его персоне, но производство требовало средств и поневоле приходилось выходить из тени. Был пик «передела» и лишний рот у кормушки в стране мало кого радовал. Приходилось каждый день проживать в напряжении. Казалось, что долго это выдержать нельзя, но шли годы, а бури, которые бушевали рядом, стали затихать, жизнь стала приобретать плавность и спокойствие.
Он понимал, что стал другим, стал замечать за собой, что стал неразговорчивым, мало улыбался, мало что приносило настоящую радость. Друзей становилось все меньше. Одних оттеснил бизнес, другие не выдержали гонки и потерялись, пропав из поля зрения, или растворились в этой жизни, как в кислоте растворяется легкая и непрочная ткань.
Новые друзья не появились, да он и не особенно в них нуждался.
«Почему я поехал? Почему я здесь?» – Николай не находил, да особо и не искал, ответа.
Он не стал брать охрану, сказал, что «он на связи, чтоб не беспокоили по пустякам, что его не будет четыре дня».
Дорогу он не помнил, но поехал, полный уверенности, что найдет эту деревню – Михайловку. Он всегда был уверен, что если он сам брался за что-то, то это – получалось.
…Действительно, Михайловку он нашел достаточно быстро. Однако по дороге появилось непредвиденное обстоятельство, задержавшее его в пути на полтора часа. Он поехал, не взяв с собой денег, о чем вспомнил на первой же заправке. Он не представлял, сколько может ему понадобиться, поэтому пришлось задержаться в банке первого же города, чтоб получить требуемую наличность.
Потом зашел в магазин. Долго рассматривал прилавки. Заметив его размышления, молодая и грустная продавщица, подойдя, кивнула на витрины: «Не решаетесь?..»
Николай посмотрел на неё и неожиданно для себя сказал: «Да, растерялся…»
– Так что и для чего, а самое главное – куда и с кем, – грустные глаза продавщицы смотрели на него в упор.
– В Михайловку. На похороны. …Дядька умер.
– Сколько денег-то потратить можете? – она продолжала смотреть на него, не отрываясь.
– Сколько надо.
– Сколько надо… В Михайловке все сгодится. Хоть все заберите – там лишним не будет.
– А Вы сможете мне подобрать, что мне надо?
– Смогу. Чего тут хитрого.
Продавец достала большие пакеты и стала в них складывать продукты.
Николай смотрел. Он давно уже мог определить, наблюдая работу любого человека, какой тот специалист и чего он стоит.
Не важно, кто это был, хирург или укладчик асфальта. Людей, которые любят и знают свою работу, он видел сразу.
– Тут минимум. Ещё бы можно было бутылки две масла растительного, – продавец посмотрела на Николая.
– Давайте ещё две бутылки масла растительного, а потом все ещё раз продублировать.
Продавщица положила в пакет ещё две бутылки масла и вопросительно посмотрела на него.
– Ну… ещё раз все так же, – Николай описал по пакетам рукой круг.
– Так же? Зачем второй раз – то же? Второй раз будем собирать с учетом первого… – она повернулась в раздумьях к витрине.
Достала ещё пакеты и стала укладывать что-то в них.
Николай расплатился и с недоумением оглядел ряд пакетов.
– Я помогу. Подъезжайте поближе к дверям, – продавщица взяла несколько пакетов и понесла к выходу из магазина.
Николай подъехал и открыл заднюю дверь.
– А кто там в Михайловке-то…
Николай подавал, а она устанавливала плотно пакеты друг к другу.
– Дорога-то туда не очень. Так надежнее будет, – кивнула она на ряд пакетов.
– Михайлов Михаил.
– …Дядя Миша… Господи… Какие люди уходят!.. – девушка прижала к лицу ладони. – Подождите… Я сейчас…
Она убежала и вернулась с пакетом: – Отдадите Наде… соседка его. Скажите – «от Любы из города». Господи… Да что же это… А, когда?..
– Ничего не знаю пока. Телеграмма сегодня пришла. Утром.
Спасибо, Люба. Поеду.
– Ага… Сегодня… – она повернулась и пошла к магазину.
…Михайловку Николай помнил с трудом, поэтому не заметил никаких изменений.
Он был здесь очень давно, после института с отцом. Были здесь дней десять. Что он запомнил – так это большие сады у каждого дома, чистую речку, смешливую соседку Надю и ее брата. Имени его он не помнил, помнил, что тот всегда следил за ними, куда бы они не пошли. Потом его забрали в армию на год, потом работа, работа, работа, перестройка и опять работа, работа.
Он не представлял никогда себя вне работы, вне проблем. Желание делать хорошо все, чем бы не занимался, привитое отцом, не оставляло времени ни на развлечения, ни на какие-то дела не связанные с ней.
…Николай сидел за столом, думал, что вот так – ни о чем не думая, ничего не делая, он не сидел давно.
На ладони лежала медаль «20 лет РКК».
Это когда – же? 1938 год! Он почему-то и откуда-то вспомнил, что эту медаль вручали только офицерам. Неужели дед в 38-м был офицером? Странно!
…В Михайловке его встретили и проводили к дому. Дом он узнал.
Дед Михаил лежал в горнице. Маленький, опрятный, со спокойным лицом.
Люди подходили, стояли, молчали, отходили, говорили все положенное в этом случае. Он же не знал, куда себя деть, что делать. То выходил на крыльцо, то в сад.
Смотрел, как ребятишки крутились вокруг машины, стараясь что-то разглядеть внутри через тонированные стекла.
Потом подошла Надя. Ее Николай узнал сразу.
– Пойдемте, Николай, покормлю, голодные, небось? – Надя дотронулась до локтя. Николай был рад, что он не один здесь, что можно с кем-то о чем-то поговорить.
Дом у Нади был чистенький, везде были какие-то занавесочки, полосатые половики от двери к двери, как тропинки обходили большой круглый стол в центре просторной и светлой горницы. Около стола стояли три стула.
– Это если кто-то приедет, – Надежда кивнула на стулья, заметив взгляд Николая.
– Давай на кухне, уютнее, – Николаю не хотелось сидеть в этой большой горнице среди фотографий незнакомых людей на стенах.
–Давайте, – Надя остановилась у дверей, держа в руках бутылку вина и рюмки. – Помянем… – она осторожно поставила их на кухонный стол.
–Помянем, – кивнул Николай.
Выпили не чокаясь, помолчали, каждый думал о своем.
– Это я послала телеграмму ночью, – Надя легко пошла в горницу и вернулась с журналом. Из него достала листок бумаги. Рукой отца на нем был написан его старый адрес.
Николай и журнал узнал. Это была одна из первых больших публикаций о его корпорации. На обложке был большой его портрет. С обложки смотрел он сам, улыбающийся, молодой, радостный, здоровый молодой человек в дорогом костюме.
Сейчас он смотрел на собственный портрет и пытался вспомнить тот период, вспомнить собственные ощущения, и не мог. Ему казалось, что парень на глянцевой обложке – это не он, что он никогда не был таким наглым и самодовольным, что и не было никогда оснований особо чему-то радоваться.
Николай положил журнал на подоконник обложкой вниз. С обратной стороны на него смотрела стройная девица, на длиннющих ногах с флаконом какой-то парфюмерии.
Николай смотрел на нее и мог с уверенностью сказать, что этой рекламы он не видел никогда. Он всегда помнил, все, что видел. «Не досмотрел журнал-то тогда. Себя посмотрел и хватит»,– пришло в голову. Ему и тогда и сейчас не было интересно все, что не касалось его жизни и работы.
…Надежда рассказывала Николаю о Михаиле и получалось, что его смерть в девяносто восемь лет была для всех неожиданностью, что за день до этого Надежда помогала ему гнать мед.
Надежда принесла и поставила на стол вазочку с медом. Мед растекался по языку сладко-горьковатым вкусом чего-то знакомого и давно забытого. Было уютно, хотелось закрыть глаза, уснуть и спать. Просто спать. Не выспаться, чтоб завтра быть бодрым, а просто хотелось спать, чтоб спать. Николай подумал, что сегодня первый день в жизни в который он не знает, что будет делать завтра.
–…Я пойду, – Николай встал.
– Хорошо. Я позднее зайду. Думаю, что ночевать Вам лучше у меня, – то ли предложила, то ли приказала Надежда.
– Хорошо, – в тон ей кивнул Николай.
…Он вернулся в дом деда. Опять сел на табурет на кухне.
В горнице с дядей Михаилом были какие-то люди, кто-то то приходил, то уходил, осторожно проходя мимо Николая, стараясь его не потревожить. А он сидел, рассматривал медали и понимал, что он ничего не знает ни об отце, ни о его брате, ни об их отце – своем деде, погибшем в Великую Отечественную, ни о бабушке, ни о матери.
Знает только, что были, а чем жили, за что душа болела, не знает, и не узнает уже никогда.
…Надя пришла, когда на улице было уже темно.
– Я там баню стопила. Вы после дороги… я там все приготовила, сполоснетесь…
Николай кивнул. Встал, зашел в горницу.
Так же сидели люди, горели свечи. Постоял, огляделся и пошел за Надеждой.
"Корни" ч.2===>>
"Корни" ч.3===>>
"Корни" ч.4===>>
"Корни" Окончание ===>>
