вообще: ни то, что до Москвы, а даже по Брянску или пригороду. Значит это что? Самоуправство водителей? Это же подсудное дело – подвергать людей такой опасности. Да и не только пассажиров, но и другой транспорт на дороге и пешеходов.
– Извините, – перебивая гуд, крикнул я водителям-заклинателям и махнул им рукой. Они обернулись. Я ещё раз махнул рукой и направился к ним.
Вид у меня был столь решительный и грозный, что колдуны подумали: если даже их и не станут бить, то отбиваться придётся точно. Но ни до моих вопросов, ни до обмена мнениями, кто на что имеет, а кто не имеет право, ни до политических предпочтений, ни до взаимных оценок личностей дело не дошло. Имитация двигателя у второго пепелаца пару раз пыхнув и чаднув, глубоко вздохнула и, не выдыхая, затихла. Вызверившиеся колдуны шибко забегали, засуетились, стали без удержу, без ума и заклики хрустать и сандалить то там, то сям, норовя своими колдовскими пассами оживить труп. При этом время от времени, молча вызубиваясь, они бросали на меня косые осатанелые зраки, как на кудесника, не дающего им сотворить нечистое. Но никакие кунштюки им не помогли: кадавр закрыл глаза и простился с нашим миром. А может я и впрямь, своими площадными похождениями и шопотаниями, переворожил их злое чародейство. Ведь в мои подсчёты эти два автоужаса тоже попали.
Воодушевлённый последними событиями, я с уверенностью Моисея вошёл в чрево поверженного монстра. Я наречисто рассказал своим несостоявшимся сопопутчикам то, что случайно услышал от водителей-заклинателей. Рассказал всё, что знал о правилах выпуска автотранспорта на дорожный маршрут. Красноречиво, с примерами и аналогиями обрисовал возможные перспективы путешествия на этом безлошадном тарантасе: и последствия аварии, и вероятность ночлега в их прелестных Брянских лесах, и, в лучшем исходе, просто дополнительных тратах их личных сбережений.
От моей краткой, но глубоко проникновенной речи пассажиры просто ошалели. Из реальных путешественников они перешли в разряд колеблющихся – ехать или не ехать. Да вроде, как и не к спеху, так, что бы уж непременно сегодня, так и нет. Можно и завтра. Или на следующей неделе. Зыбь их сомнений быстро нарастала. Поднялся лёгкий бриз. Все хламное нутро заурчало. Проявились волнишки, сразу увеличившиеся до приличных волн с белыми кудряшками по навершью.
Я был рад этим кудряшкам: "Кудряшки – это хорошо. Хуже было бы, если в дороге они оказались бы агонистической пеной." Народ, забрав свою коробейную поклажу и прочие пожитки, выдавился из клоаки и отправился восвояси. А я, прошагав по площади и прилегающим закуткам ещё часов шесть, дождался поезда, на котором и отправился домой – в Москву.
Я уезжал осиянный. Но со странным чувством. Чувством выполненного долга. Хотя не сделал ровным счётом ничего из того, зачем приезжал.
Хотя... Кто его знает?! Может быть, я для того здесь и оказался, что бы те брянцы не поехали на том автобусе смерти. Может я своими словами уберёг людей от конца и прощаний с ними? Если бы та дьявольская тарантаска заглохла на трассе на скорости сто?! А может быть лопнуло бы колесо, или же заклинил бы редуктор?! Всё что угодно могло произойти с этим ящиком, собранным из позабэушных частей, место которым лишь под прессом?!
Тогда же ещё одно чувство не спросясь вдруг осветило меня. Я, уезжая домой в Москву, покидаю, вроде как тоже свой дом! Свой дом – Брянск!
Так с людьми иногда случается: приехав в первый раз в чужую, абсолютно незнакомую даже по книгам и слухам местность, пробыв в ней малость малую, но отметившись в ней чем-то особенным, запоминающимся на долго, не пропадающим из верхней памяти сразу же на выходе с закрытием дверей, она становится, как бы филиалом, что ли, малой родины. Как медаль ордена – название одинаковые, а статус всё же разный. Но при этом тоже – награда.
И всё же – эта новая малая родина. Почти своё. Мы ненамеренно начинаем улавливать обрывки информации о ней: гордиться успехами и красотой, расстраиваться и возмущаться нерадивостью и промахами. У путешественников таких филиалов, конкурирующих между собой за первенство, случается множество. При этом, все эти малые родины остаются практически неизведанными, постепенно уходящими с первых ролей в памятную глубину, эпизодами. Но из которых, по сути, и состоит жизнь. По случаю или так – время от времени, они проявляются более явственно, напоминая о себе, что они есть, и что их нельзя забывать. Да и вообще, лучше бы наведаться туда вновь, подивиться: помнишь, как было? а погляди-ка, как теперь стало, как расцвело! И становится искренне радостно: а ведь и я там был, мед-пиво не пил, но капелюшечку своей души и участливости приложил и оставил. А они мне взамен – свою теплоту: теперь они уже ни чужие, ни посторонние. Свои!
Так значит и правильно: все места, в которых мы побывали в жизни, становятся нам родными. Так и ВСЯ страна, изъезженная, исхоженная вдоль и поперёк нами самими, нашими детьми и близкими, словно связывается, скрепляется воедино и скрепляет всех нас. Так было. И так будет.
С этими благостными думами я уснул.
Поезд мерно баюкал меня квадратами и площадями колёс. И добаюкал до самой Москвы.
Юрий А-Г©
#камушкиракушки
#Юрий_А_Г©
"Зыбь их сомнений быстро нарастала. Поднялся лёгкий бриз. Все хламное нутро заурчало. Проявились волнишки, сразу увеличившиеся до приличных волн с белыми кудряшками по навершью." - особенно отмечу!)
Спасибо!