Распри вокруг Есенина

ключей не будет В этой секции ты уже не жилец.
— Значит, тебе можно тут декламировать, а мне нельзя.
— Играй там у себя, в своей секции.
— Играю где хочу. С ребятами я договорился.
— А как же со мной? Или я здесь никто?
— Ты читай свои стишки, а я на флейте.
— Не будет этого! Давай, всё, выходи!
Жора упорно стоит на месте, демонстрируя все свои способы устрашения: мелькают кулачищи и бицепсы, желваки его играют, а глаза изрыгают пламя. Я стоически выдерживаю натиск. С эдакой злостью он наверняка одолел бы меня в два счёта, но прекрасно осознаёт все последствия вторжения с превышением полномочий. Перепалка продолжается, но уже на пониженных тонах и тут Жора вдруг резко разворачивается и уходит.

Теряюсь в догадках, но как предвижу, что вернётся. Минут через пять Жора появляется снова, в руках у него знакомый альбом. Вроде он намеревался его швырнуть, но передумал, а альбом, вовсе и без намерений, выскользнул и шлёпнулся на пол.
— Забирай его и верни моего Есенина.
Я отвечаю не сразу, потому как, так называемый "его Есенин", на самом деле уже "мой Есенин". Но также прекрасно понимаю и то, что для разрядки ситуации, обязан пойти на приемлемую вынужденную уступку. Искать книгу мне не нужно, она тут же на полочке. Но дело в том, что в последние годы я взял моду в своих книжках делать всякие пометки и правки и собираюсь сказать ему об этом, но потом заключаю, что имел на то полное право, да и вообще, если б он нуждался в Есенине, разве стал бы меняться на карикатуры. В конце концов, дело вовсе и не в нём и требование возврата книги, оно, чисто символическое — не ключи, так Есенина. И в конечном итоге Жора должен выйти Победителем из этой передряги. Я протягиваю ему "Есенина", но он силой вырывает его из моих рук и, гневно сверкнув глазами, плавно и с достоинством удаляется.

Вечерком я радую ребят отчётом об визите Жоры. У них уже припасена бутылка вина и мы вновь впрыснули за то, чтоб дослужился он до народного флейтиста, но только без нашего посредства и участия.

И всё ж мне посчастливилось столкнуться с ним ещё раз и не скрою, на этот раз встреча доставила мне истинное удовольствие, так как Жора был без флейты, а главное, всё лицо его было в синяках и ссадинах.

Соседи уже знали об этом и поведали, что он куда-то ездил на поезде. Я им уточняю: не куда-то, а на Гастроли. Ребята ржут от души! И мы вслух перебираем наиболее опасные инструменты для провоза на поезде в неупакованном виде, когда даже здоровый, но "недобитый" музыкант может серьёзно пострадать. И приходим к выводу, что с духовыми, в том числе и флейтой, в поезд лучше и не соваться. В разряд безопасных попадают одни струнные, типа гитары да балалайки, да и то при пользовании ими в щадящем режиме. И мы шутим, зубоскалим и даже злорадствуем, а общий смысл нашего ребячества и развлекухи сводится к одной единой сентенции-двустишию:
"Увлекайся хоть самим Есениным,
Но не будь, того, совсем безбашенным".

И вот на этом  наши пути-со-жоренькой разошлись.
А ребята уверяют, что не успокоятся, пока не отыщут для меня самый красочный томик Есенина. И одно это их обещание мне намного дороже той реальной, но отторгнутой от меня книжки, которую успел только чуток пригреть, но никак не нас-ла-дить-ся.