Я в школу рано прихожу. За час до начала первого урока. И так уже много лет. Это для того, чтобы родители могли перед работой зайти и узнать, что и как, поговорить со мною, если нужно.
Когда подхожу к своему кабинету, то в коридоре гулко, пусто и тихо. Вхожу, здороваюсь с цветами и рыбами в аквариуме. На столе раскладываю всё, что сегодня на уроках понадобится, и в окно поглядываю. Весь школьный двор передо мною. А пихты, которые совсем крошечными сажала наша биолог, уже совсем большие – настоящие деревья. За то время, пока они росли, у самой Тани (это и есть наша биолог, Татьяна Юрьевна) дети повырастали. Я обоих учил. Катька теперь уже замужем и родила Тане внука. Я чувствую, что он – и мой, в какой-то степени.
Вот, значит, сижу, вспоминаю всё это, а к школе уже потянулись тонким ручейком ребята. Сначала идут малыши – ученики самые ответственные. Старшие придут перед самым звонком или даже чуть опоздают… Всё, школа оживает, потому что зазвенели голоса где-то внизу. Это делятся друг с другом всем, что накопилось со вчерашнего дня, первые пришедшие: и обязательно орут при этом. Даже если стоят рядом друг с другом. Оно и понятно, где же ещё покричать, как не в школе: дома нельзя – папа с работы пришёл и отдыхает, на улице тоже – не положено, бдительные старшие товарищи обязательно одёрнут, замечание сделают. Хорошо, что в школе ещё можно громко. Особенно утром. Особенно в коридоре. Особенно когда тебе пятнадцатилетние кажутся уже взрослыми дяденьками и тётеньками.
А ручеёк всё ширится. Идёт будущее моего народа в храм знаний, чтобы получить очередную порцию побед и разочарований. Чтобы в очередной раз поклясться на перемене в вечной дружбе или разругаться насмерть, навсегда, до крови…
Вооон ведёт своего брата Гришу, за руку, во второй класс моя Генка. Сама она уже «маститая ученица», потому что учится в шестом. А Генка потому, что – Генриетта. Генриетта Геннадьевна Баранова. Мне мама её рассказывала, что так захотел Геннадий Баранов, когда впервые увидел её красное личико и огненно-рыжие волосы, вынырнувшие из роддомовского свёртка на журнальный столик в их малогабаритной двушке. Тёща Геннадия, как услышала, что внучку будут звать Генриеттой, только руками всплеснула. Но возражать зятю не стала: какой-никакой, а – мужчина, хоть и продавец метизных товаров на рынке (а Оленька-то – инженер!), хоть и пришёл на их с Оленькой законные сорок пять метров (свою-то квартиру «прогусарил» - оставил предыдущей жене с дочерью!).
Вот так и пришла она Генкой сначала в ясли, потому – в детский сад, а потом и в школу. Короче, прошла Генка моя весь тот стандартный воспитательный путь, который хорошо известен всякому, родившемуся в когда-то огромном нашем общем государстве «от Москвы до самых до окраин».
А моя она потому, что… любим мы друг друга с нею.
За что я её? За голову ясную, за косу рыжую, которую мама ей всякий день по-новому заплетает, за очки её идиотские, в сочетании с которыми она воспринимается примерно как… селёдка с патефоном. А ещё – за лютую, почти фанатичную жажду знать. Всё. По-настоящему, а не ради очередной пятёрки. Потому что, если использовать традиционную школьную пятибалльную систему, Генка моя учится… примерно так… баллов на 18. И это не только по моим предметами (они – класс гимназический, а потому веду я у них, помимо русского и литературы, ещё и риторику – предмет новый, бессмысленный, но мы используем его по назначению: играем). Так вот,- не только по моим предметам. Она вообще так живёт. Такой вот у неё обмен веществ.
За что она меня любит? А и не знаю даже. Может и не любит совсем, а мне лестно так думать. Если и любит, то за то, наверное, что я всегда улыбаюсь, когда смотрю на неё. И всегда очень серьёзно её выслушиваю. Что бы ни говорила. Иногда она кажется мне человеком пожившим, более опытным, чем я, когда, например, рассказывает про своего брата Гришу, который «совершенно стремительно взрослеет и интуитивно начинает тяготеть к предметам технического цикла, что не может не радовать». А иногда – ну совсем ещё дурочка, когда говорит мне о том, «каким ненадёжным человеком оказалась Аня», потому что пообещала Генке участвовать в её проекте по риторике, а «в самый последний момент переметнулась в группу к Лере».
- Я не могу дружить с человеком, который так безрассудно может прекращать отношения!- поведала мне Генка и даже заалела от негодования.
Как все рыжие, она краснела по-особенному: на побледневшем вдруг лице становятся отчётливо видны веснушки, большие, бледные, рыжие.
А был тот проект по теме «Потрясение».
Ваняша Курбский соорудил грандиозный макет, на котором был вулкан, маленькие домики, люди и коровы. Посыпал всё это песком. И стал трясти мелко-мелко из стороны в сторону. Воспринял потрясение он буквально, как «потрясение Земли землетрясением».
Юрик Рахманов «пригласил» для участия в своём «Потрясении» самую артистичную девочку в классе Олесю. Героиня якобы приходила в обувной магазин и начинала примерять одну пару обуви, вторую, третью… Третья ей, кажется, нравилась, но что-то мешало внутри. Она разувалась и находила в левой туфле кольцо.
- А чё! Нормальное дамское «потрясение»,- прокомментировал эту пантомиму сам Юрик.
Генка же подошла ко мне. В руках у неё был крошечный свёрток из бледной какой-то салфетки. Она со всем тщанием развернула его. Внутри оказался самопальный коржик в форме многоконечной звёздочки. Сама испекла. И шоколадом сверху полила. Бережно поднесло этот кулинарный шедевр мне ко рту, а в левой руке держала салфетку, чтобы крошки не падали на мой священный стол. И заставила меня откусить. В этот момент Генка вся была – в процессе, она внимательно следила за тем, как я это делаю, и сама, при этом, «помогала» мне губами, сложив их в трогательную трубочку. Я вдруг вспомнил тогда, что так же вот кормила меня моя бабушка. Давным-давно, когда лет мне было много меньше, чем сейчас Генке.
Печенье было ужасным: плохо промешанная соль, много соды. Но именно в этот момент я окончательно понял, что она меня любит.
Далее коржик был отдан на дегустацию классу, а мы с Генкой ликовали, потому что проект «Гастрономическое Потрясение» был успешен.
А любит меня Генка потому, наверное, что нет в их семье мужчины, кроме Гриши. Геннадий Баранов очень скоро устал быть заботливым отцом и супругом и ушёл, чтобы начать постигать смысл жизни с другой стороны.
И остались в двухкомнатной типовой квартире три одиноких женщины. Тоже типовой случай.
Через несколько лет в их дом пришли сразу два мужчины: Гриша и его папа. Мама Гришина от них сбежала куда-то на чужбину и там занялась бизнесом. А мужчинам, как известно, трудно одним, без женщин. Особенно когда младшему из мужчин три года. Так вот и появился у Генки моей брат Гриша. Через два года мужчин в семье стало вполовину меньше: Гришин отец почувствовал в себе «тягу к странствиям» и куда-то там убыл. Но главное: он оставил Генке, её маме и бабушке Гришу! Спасибо ему за это огромное!! Правда!!!
P.S. После того как на проекте «Потрясение» я откусил Генкин коржик, она подошла ко мне и сказала очень серьёзно:
- В свете того что между нами было, Михаил Вениаминович, вы просто обязаны учить ещё и моего Гришу. Надеюсь, что вы меня не подведёте. Я очень рассчитываю на вашу порядочность…
P.P.S. "Взятка должностному лицу при исполнении" сработала: я обязательно буду учить Генкиного Гришу, несмотря на его "ярко выраженные технические наклонности". И вообще - несмотря ни на что...
|