18
Моя мать до замужества работала на швейной фабрике в Новозыбкове. Этот эпизод в дальнейшем не исчез бесследно, стал частью семейной жизни. На мне были не недоноски старшего брата, а то, что она сшила своими руками. Уделяя уйму времени хозяйству, свободные крохотки посвящала выкройке и шитью.
В хате под часами, висящими на стене, находился деревянный сундук, разрисованный снаружи цветами и узорами. Я знал: на дне его лежат не наследные сокровища, не конфеты и пряники, а листы линованной бумаги, являвшейся драгоценностью для матери. Она выкраивала и шила жакеты, блузки, платья и другие носимые вещи. Одёжку, приготовленную её усердием, можно было увидеть не только на всех нас, но и на родственниках.
Напёрсток с микроскопическими углублениями у нас один. Мать следила, чтоб с ним не играл котёнок; а если брала сестра, то непременно должна положить на место. Вместе с нитками и иголками он хранился в шкатулке, сплетённой батькой из соломы. Иголки разного назначения. Мать знала их наперечёт. Открыв хранилище, сверялась, нет ли в нём убыли. При недостаче даже меня подключала к поиску с помощью магнита.
Я доволен сшитыми ею штанишками и футболкой. Тёплыми и удобными. Вечерняя прохлада не ощущалась, и я порой уходил с улицы перед самым сном. Материал она применяла не лишь бы какой, а наиболее подходящий для егозливого возраста.
Незаменимой ценностью у матери была старая машинка Зингер. Громоздкая, неподъёмная, зримо уменьшавшая полезную площадь в хате. Что ни возьми – чугунную станину с подножкой, маховое колесо, челночную каретку – всё соответствовало прямому назначению. Иголки к ней берегли, я их редко видел. Мать прятала и маслёнку из жести с колпачком, чтоб машинное масло для смазки не вытекало.
Какие детали нужно смазывать, я в ту пору понятия не имел. Поднимет машинку из углубления-хранилища на станине. Она сияет вся, будто только-только привезена и распакована. Особенно вращающееся с лёгкостью колёсико. Мать поворачивала его рукой. При необходимости поднимала и опускала прижимную лапку, напоминавшую мне игрушечные лыжи. Неприметно совершала колебательные движения ножной педали. Поднимала и опускала иголку. Выполняла челночные стёжки. Ножной привод да ещё горизонтальное расположение челнока и прижимная лапка обеспечили счастливое применение механизмов на десятилетия.
Я чувствовал благоговейное отношение к давнему надёжному устройству. Ему полтора столетия. Посмотрю теперь на его несокрушимую прочность и вспоминаю мать, вижу её руки, поворачивающие ткань для новых стёжек, себя, наблюдающего за кропотливой работой. Мне казалось: эту машинку специально изобрели, чтобы подчеркнуть умелое мастерство, неизбывное старание швеи, а без неё Зингер сразу состарилась, превратилась в антикварную мебель, накрытую красивой скатертью с махрами.
