кого-то из них соблазнить, то сперва посмотрела бы на себя, уродина», - подумал сенатор и отошел.
Реште осталась наедине со своими мыслями. Кто же из двоих? Мессопотамец, конечно, союзник Рима. Его княжество располагается очень близко к местам будущих боев. Если Сурене написал он, то что ему нужно? Денег? Или он ненавидит римлян? А может, хочет получить гарантию, что его владения не будут тронуты воюющими сторонами при любом исходе событий?
А если письмо написал римский квестор Кассий? Он соратник Катона, враг триумвирата и тоже может иметь какие-то свои причины быть заинтересованным в поражении римской армии.
Реште достала заостренную палочку и две плоские вощеные дощечки. На обеих она написала один и тот же текст:
«Ты хотел поговорить – с тобой поговорят. Будь завтра в полдень у восточного входа в Лабиринт. Но если вдруг встреча не состоится, все равно знай – твои условия будут приняты».
После этого она сделала знак одному из рабов сенатора Анния, крутившемуся неподалеку. Раб мгновенно подскочил. Челядь сенатора уже знала, что ей следует повиноваться так же, как самому Аннию.
Реште шепотом сказала ему:
- Возьми эти две дощечки и одну отдай вон тому квириту с желтым браслетом, а другую – вон тому варварскому принцу, который носит такой же. Но от кого – не говори. И сразу после этого исчезни из цирка, чтобы больше здесь тебя никто не видел.
Раб принял таблички и отправился выполнять ее распоряжение.
Парфянка проследила взглядом, как он отдал письмо сначала Кассию, потом принцу Абгару, после чего быстро отправился к выходу из цирка и исчез.
«Молодец», - мысленно похвалила его Реште, наблюдая при этом за теми двумя.
Кассий прямо впился глазами в текст письма, а после прочтения начал обводить взглядом ряды зрителей, словно надеялся таким образом определить отправителя.
Абгар же мельком пробежался взглядом по тексту, после чего с равнодушным видом бросил дощечку на пол.
Получалось, что поведение у них оказалось совершенно разным, но делать из этого какие-то выводы было невозможно.
«Все выяснится завтра, - успокоила себя парфянка. – Ко входу в Лабиринт придет тот из них, кому это нужно. А если вдруг придут оба? И второй, который не имеет отношения к письму в Парфию, явится из любопытства. Как быть тогда? К кому из них мне подходить? Ладно, не буду думать об этом раньше времени, завтра все и буду решать на месте. А пока…»
Додумать она не успела. Фанфары возвестили о начале игр.
На обильно посыпанную песком арену служители цирка в доспехах выволокли не молодого уже человека с всклокоченной бородой и в одной набедренной повязке. Все уже знали, что это человек, виновный в нарушении законов Иудеи, что проявлялось в укрывательстве кого-то, кого не следовало укрывать. Для совершения казни этнарх Герштцан передал его римлянам.
Решетка, закрывающая выход с арены, тут же опустилась. Бежать приговоренному было некуда. Сидящие ближе всех к арене разглядели на руках и ногах узника следы ран и сразу поняли, что его прибивали к кресту.
- Это иудей Симон, - пронеслось по рядам.
- Сообщник отшельника-лжеправедника, - шепнул Красс Помпею. – Того самого, для поимки которого Герштцан выпрашивает у нас нескольких боевых собак.
Под рев трубы решетку подняли вверх, и через минуту на арену выбежал тигр.
Цирк заревел: всеобщее возбуждение просто взорвало воздух множественным криком. Люди не только кричали, но и толкали друг друга локтями и тяжело дышали от предчувствия будущего зрелища.
Тигр сразу обратил на иудея внимание и, на какое-то время застыв на месте, просто смотрел на него немигающим взглядом. Приговоренный стоял, не шелохнувшись.
Затем тигр медленно направился в его сторону, одновременно принюхиваясь – его ноздри трепетали. Пройдя половину пути, он остановился.
Симон вжал голову в плечи и попятился.
А тигр уже готовился к прыжку. Мгновение – и его туша, толчком оторвавшись от земли, обрушилась на приговоренного.
Зрители успели услышать лишь сдавленный крик, тут же заглушенный утробным рычанием хищника. А в следующее мгновение тигр уже жадно пожирал тело того, кто только что был живым человеком. Песок быстро пропитывался кровью. А зверь все рвал кусок за куском, временами оглядываясь и обнажая испачканные кровью клыки.
Неприятный хруст костей был заглушен ревом зрителей. Цирк бесновался. Крики безумного восторга, казалось, возносились в ярко-синее небо.
«Скоты, римские твари», - с отвращением подумала Реште. Она чувствовала, что ее сейчас вытошнит.
Молодая гречанка, сидевшая неподалеку, не кричала, но по выражению ее лица было видно, насколько она возбуждена увиденным. Она явно не пропускала ни одного подобного зрелища.
После того, как тигр насытил свой аппетит, служители копьями подогнали его к открывшейся решетке, и хищник был вынужден покинуть арену, хотя сделал он это крайне неохотно.
Двое рабов быстро собрали на носилки останки иудея Симона и унесли их, двое других тут же граблями разровняли песок на месте, где тигр совершил свою трапезу.
А публику ждало продолжение зрелища. Теперь на арену вывели галла Фрезенгунта. Руки его были связаны, но, впрочем, уже на арене один из служителей цирка - их еще называли лорариями – ножом разрезал веревки на его запястьях. Галл с облегчением размял отекшие кисти, которые хоть сейчас обрели свободу.
Фрезенгунт непрерывно оглядывался по сторонам. Внезапно он встретился взглядом с Реште, которая рукой сделала ему едва заметный знак.
Хотя надеяться на спасение у галла все равно не было оснований, он почему-то вдруг воспрял духом. Его еще недавно потухший и выражавший обреченность взгляд вдруг стал вполне живым и осмысленным.
А на арену уже выгнали льва.
В цирке воцарилась тишина, зрители замерли и затаили дыхание. Лев не стал размышлять так долго, как тигр. Издав короткое рычание, он прыгнул на галла, но тот в последний момент каким-то невероятным образом успел отскочить с линии броска, тем самым, возможно, ненадолго отсрочив свой конец. Было понятно, что при следующем прыжке лев, сумевший оценить увертливость добычи, уже не промахнется.
Но тут случилось странное. Хищник вдруг захрипел и… завалился на бок. Несколько раз он дернулся, но вскоре перестал шевелиться и лежал неподвижно.
Зрители недоуменно загалдели. Один из служителей осторожно подошел ко льву, пристально всматриваясь в него, и слегка кольнул его копьем. Зверь не пошевелился.
Служитель махнул рукой и отошел. Всем стало ясно, что лев мертв.
Краем глаза Реште заметила, что раздраженная гречанка нервно топнула ногой.
- Не могли ли льва отравить? – вполголоса спросил Красса Помпей.
- Нет, нет, - быстро ответил Марк Лициний. – На арене травить его было некому, а если бы ему дали яд раньше, он умер бы до выхода на арену. Я думаю, все произошло по воле богов. Все животные, как и все люди, когда-то умирают, а для льва этот миг пришел во время игр.
Галл продолжал стоять на арене, наблюдая, как толпа людей выволакивала с арены труп хищника. Особых чувств на его лице не присутствовало. Он, разумеется, понимал, что сейчас его вознамерится терзать уже другой зверь.
Так и получилось. На арену выгнали тигра, по окраске отличающегося от того, который только что убил Симона.
Но этот тигр вел себя довольно сдержанно. Он бросил на Фрезенгунта равнодушный взгляд и зевнул. Его ведь не готовили для сегодняшних игр, поэтому успели с утра накормить.
Но служители предусмотрели такую вялую реакцию зверя на человека. Фрезенгунта ведром свежей крови, взятой от коров и свиней.
И тигр мгновенно оживился. Запах крови его взбудоражил и вновь пробудил угасший аппетит. Теперь он вновь рассматривал человека как добычу и начал изготавливаться к прыжку.
Галлу удалось увернуться и на этот раз – все-таки он был сильным и опытным воином. Так же, как ранее лев, тигр обрушился на пустоту.
Возбужденные зрители ожидали, что хищник сейчас развернется и повторит попытку. Но тигр словно окаменел. Внезапно он свалился на бок и застыл, повторив то, что произошло со львом.
Цирк возмущенно заревел. У публики, жаждавшей кровавого зрелища, появилось ощущение, что ее обманули. Раздавались гневные выкрики, адресованные главному распорядителю игр – Крассу.
Но проконсул и сам недоумевал. Помпей же спросил его:
- Красс, тебе не кажется странным, что у тебя два раза подряд звери умирают прямо на арене во время игр?
- Кажется, - раздраженно ответил Красс. – И мне это очень не нравится. Я несу убытки, и немалые, если знать, во сколько обошелся мне каждый из хищников. Этот галл какой-то несчастливый и для них, и для меня.
Он знаком подозвал к себе одного из своих помощников и что-то прошептал ему на ухо. Тот бросился исполнять распоряжение, и очень скоро галла вывели с арены, а его место заняли настоящие гладиаторы, изготовившиеся к бою друг с другом. Толпа в цирке вскоре забыла о Фрезенгунте и зверях, полностью переключившись на бойцов-смертников, а многие уже начали делать ставки.
Когда под восхищенные крики плебса, восхваляющего Красса, игры закончились, проконсул приказал раздать зрителям пиво, вино, лепешки и жареное мясо. Это было неслыханным проявлением щедрости. Красс при своем богатстве вполне мог позволить себе такие траты, а сейчас, когда начинался новый этап борьбы за власть в Риме, он особенно нуждался в поддержке плебса.
- Слава Крассу! – вопил народ в цирке. Были и такие, кто крикнул:
- Слава великому Помпею!
Оба триумвира неспешно покинули трибуну, почти физически ощущая на себе неприязненные взгляды Катона, Цицерона, Брута, Кассия и остальных вождей противостоящей партии.
Юная гречанка сделала знак, по которому к ней тут же подбежал Эмилий Варин, который теперь зарабатывал себе на жизнь, будучи платным соглядатаем. За его услуги богатые римляне готовы были платить очень дорого, и Эмилий все больше преуспевал. Но наступило время, когда он стал нуждаться в помощнике, который мог бы взять на себя и роль убийцы. Такой легко нашелся - вольноотпущенник Красса, могучий каппадокиец Аскубар.
Восемнадцать лет назад в портовом городе Темесе, тогда занятом восставшими гладиаторами, шпионка Красса гречанка-куртизанка Эвтибида, предавшая рабов-повстанцев, щедро заплатила Аскубару и другому каппадокийцу, Эрцидану, поручив им убить ночью у храма Геркулеса Оливария убить из луков Мирцу. Но из-за темноты убийцы приняли за Мирцу саму Эвтибиду. Их стрелы пронзили ее, воздав должное за все ее дела и замыслы. Эрцидан был схвачен патрулем гладиаторов, а Аскубару удалось убежать. Для темных дел, которые совершал Варин, этот человек очень подходил.
Сейчас обоих наняла та, что сейчас сидела в цирке, по совпадению - тоже гречанка. Но, в отличие от безродной Эвтибиды, она была царских кровей и платить могла очень щедро.
- Где находится дом сенатора Луция Анния? - шепотом спросила юная особа, когда Эмилий Варин нагнулся к ней.
- На Эсквилине, госпожа.
- Нетрудно догадаться, что место, где сенаторы плетут свои заговоры, выбрано подальше от Палатина, - с насмешкой сказала гречанка. - Ты видишь вон ту женщину, чье лицо закрыто покрывалом?
- Да. Что мы должны
