Лагерь легионеров имел форму правильного прямоугольника, окруженного частоколом и рвом. Над частоколом возвышались сторожевые башенки. С трех сторон к лагерю подступали поля, вдалеке поблескивала река. С четвертой стороны находился лес, до которого, впрочем, надо было пройти не менее двухсот шагов. Так что, если бы любой противник попытался напасть на лагерь из леса, он все равно не успел бы добежать до рва незамеченным. Римский военный лагерь считался неприступнее, чем даже иные крепости.
Ближе к ночи командующий римской армией проконсул Гай Юлий Цезарь вспомнил, что забыл с утра побриться. Он аккуратно намазал лицо смесью масла и глины, а раб осторожно сбрил лезвием щетину.
Когда стемнело, Цезарь спокойно вышел из лагеря и направился в сторону леса. Стоящий на ближайшей башенке часовой проводил его взглядом и что-то негромко крикнул вниз.
Вслед за проконсулом бежали два огромных критских дога. Они были Цезарю лучшей защитой. Ни один враг, четвероногий или двуногий, даже в ночном лесу не смог бы приблизиться к предводителю римлян незамеченным. Поэтому Цезарь и пренебрегал охраной. К тому же, он не собирался углубляться в лес дальше опушки, а римский лагерь находился совсем рядом, чуть ли не на расстоянии вытянутой руки.
Полководец был натурой творческой. Для него было затруднительным сочинять свои знаменитые записки, сидя в лагере и поневоле слыша топот и разговоры воинов, треск костров и перекличку часовых.
А вот ночной лес – совсем другое дело. Здесь мысли приходят легко. А записать их на вощеные дощечки, которыми пользовались римляне для письма, можно будет потом в своей палатке.
Выйдя на опушку почерневшего леса, Цезарь присел на пень и задумался. Собаки его не тревожили, видимо, бродили где-то поодаль. Почему-то сейчас проконсул не был сочинить ни одной строчки. Дело было в том, что в голове вертелся один-единственный вопрос: как быть с тенктерами и узипетами.
Вопреки запрету Цезаря эти два племени, спасаясь от натиска свевов, самовольно переселились к берегу Рейна и поставили там свои лагеря. Это совсем недалеко отсюда. Они утверждали, что нападать на римлян не собираются, и заверяли проконсула в своих дружественных намерениях.
Проблему надо было как-то решать.
Внезапно Цезарь вздрогнул, и по его спине пробежал холодок. Что-то было не так, и он сразу понял – что именно. По ушам резанула тишина, которой не должно было быть. Ведь рядом собаки. В сгустившейся темноте их не было видно, но их должно было быть слышно.
Но – тишина!
Проконсул негромко присвистнул. Сейчас доги должны были бы выскочить из темноты и подбежать к нему. Но ответом было молчание. И это означало, что… собак уже нет. Кто-то сумел бесшумно подойти и их убить. Скорее всего – бросив им отравленную пищу.
И Цезарь остался один на один с неведомой опасностью.
Сейчас нужно крикнуть и позвать на помощь, до часового совсем недалеко, он услышит, но пока подмога прибежит, проконсула уже убьют.
Цезарь выхватил меч. Но что сейчас толку от него? Затаившийся в темноте враг, скорее всего, бросит дротик или метнет стрелу.
Проконсул понял, что жить ему осталось считанные мгновения.
И вдруг где-то совсем рядом – крики, удары, возня, шум падающего тела!
- Проконсул, ты жив? С тобой все в порядке? – раздался встревоженный голос квестора Марка Антония, верного боевого товарища. А вот появился и он сам.
- Цезарь, мы его схватили. Он как-то сумел убить собак, чтобы тихо приблизиться к тебе.
- Но как вы здесь оказались?
- Прости, проконсул, но мы ни на минуту не оставляли тебя без нашего внимания. Ты просто этого не знал, но это был наш долг.
- Спасибо тебе, Антоний. Теперь уже я перед тобой в долгу. Но я хочу на него посмотреть. Зажгите факелы.
Когда свет факелов озарил небольшую поляну в лесу, Цезарь сумел разглядеть валяющегося на земле связанного человека. Один из легионеров приставил к его горлу меч.
- Это галл, - негромко сказал проконсул, вглядевшись в лицо пленника. – Но чем же он хотел меня убить?
Антоний показал Цезарю кинжал. Проконсул протянул было к нему руку, но… тут же ее отдернул.
- Заверните его в паклю и не касайтесь лезвия. Кинжал может быть отравленным. Отнесите его лекарю, пусть он сделает им надрез какому-нибудь рабу, самому ненужному, и посмотрит, что произойдет. А этого – в лагерь.
Уже в лагере к Цезарю подбежал лекарь и сказал, что раб, которому по приказу проконсула сделали небольшой надрез кинжалом, испустил дух через несколько минут.
Гай Юлий повернулся к связанному пленнику, смотревшему на него с нескрываемой ненавистью.
- Как тебя зовут, галл?
- Я Фрезенгунт.
- Почему ты хотел меня убить?
- Ты перебил всех в небольшой деревне, где было много моих родных. Я поклялся, что убью тебя, как только смогу.
- Как ты сам видишь, до этого еще далеко. А кто дал тебе отравленный кинжал? Галлы такими не пользуются.
На это Фрезенгунт отвечать не стал.
- Крест приготовили? – спросил Цезарь Марка Антония.
- Да, проконсул. Прибивать его?
- Погоди. Я вижу, что он не боится креста. Но я все равно знаю способ заставить его заговорить.
Цезарь сделал паузу и приказал своему квестору:
- Найди среди рабов-галлов... – Цезарь нагнулся к уху Антония и что-то ему прошептал. Пленник напряженно пытался вслушаться в разговор, но ничего разобрать не мог.
Минут через пятнадцать двое легионеров притащили мальчишку лет десяти, который кричал и упирался.
- Укусил меня, звереныш, - пожаловался один из воинов. С его руки стекала кровь.
Цезарь обратился к Фрезенгунту:
- Сейчас этого малолетнего галла, твоего соплеменника, прибьют к кресту. Ты будешь стоять здесь и смотреть, как мальчишка мучается и умирает из-за твоего упрямства. И только после того, как он испустит дух, ты заменишь его на кресте, но это случится не скоро.
Галл опять ничего не ответил.
По знаку Цезаря легионеры уложили на крест отчаянно сопротивляющегося мальчика и прижали его руки к перекладине. Один из воинов острием приставил к ладони маленького галла огромный гвоздь, а другой, который был с молотком, стал прилаживаться для удара.
- Я буду говорить, - угрюмо сказал Фрезенгунт. – Если я буду знать, что ты его не казнишь.
- Хорошо. Слово Гая Цезаря, что я его не трону. Так кто дал тебе отравленный кинжал?
- Незнакомая женщина. Видимо, ей указали на меня те, кто знал, что я ищу встречи с тобой.
- Как она выглядела? Молодая или старая?
- Лица я не видел, она прятала его под покрывалом. По голосу она молодая. Но она не из Галлии и не из Германии.
- Она говорила, как римлянка? Без варварского акцента? – спросил Цезарь.
- Я не римлянин и не могу определить, какой акцент варварский. Но ее латынь была чистой.
- Ты мог бы опознать ее по голосу?
- Вряд ли, - проговорил галл. – По-моему, для нашего разговора она голос изменила.
Цезарь задумался. В принципе, тех, кто желал его смерти, можно было найти везде. Галлы и германские племена – этих можно было использовать только как орудие, как в случае с Фрезенгунтом. Возможно, уши растут из Рима. Сенаторы во главе с Катоном, вождем консерваторов, почувствовали в Гае Юлии угрозу для себя и зашевелились. С союзниками по триумвирату тоже не все так просто. И Красс, и Помпей хотели бы возглавить будущий поход на восток, но и Цезарь через своих сторонников в Риме пытается добиться своего назначения главнокомандующим в будущей войне с Парфией. Зато Красс уже даже начал подкупать сенаторов, чтобы получить большую поддержку, чем Помпей и Цезарь. Но если подумать, никому из тех двоих не выгодна смерть Гая Юлия: это ослабит триумвират, а пока их интересы в борьбе с сенатом едины. Пока…
И есть еще парфяне. Меньше всего на свете они хотят, чтобы римские легионы повел против них именно Цезарь. Понимают, что он их разобьет.
- Освободите мальчишку, - распорядился проконсул.
Потом он нагнулся к уху Антония, показал ему на галла и тихонько шепнул:
- Из десяти частей правды этот галл не сказал и одной. Он прекрасно знает, кто эта женщина, но если мы будем допытываться дальше, он найдет способ убить себя. Отвезете его в Рим, к Крассу, с моим сопроводительным письмом. Мятежник будет неплохо смотреться на арене цирка как добыча льва или тигра, и, быть может, понимание такого исхода для себя сделает его более разговорчивым. Антоний, мне нужно, чтобы сейчас ты был в Риме. Красс готовит боевых собак для борьбы с парфянской конницей, ты должен видеть, насколько успешно это происходит.
Фрезенгунта увели.
Уже наступило утро. Легионеры, разбуженные звуком трубы, выбегали из своих палаток и строились под зычные выкрики младших командиров.
Через час в лагерь въехал конный отряд Квинта Цицерона. Родственник знаменитого оратора Марка Туллия Цицерона, сторонника Катона и врага триумвиров, он сам, тем не менее, был одним из самых надежных соратников Цезаря. Раскол в знатных римских семьях был не редкостью. Во время Второй Гражданской Луций Сергий Катилина, тогда сторонник Суллы, лично заколол мечом своего родного брата-марианца.
Квинт приветствовал Цезаря, выбросив правую руку вперед и вверх, и крикнул ему:
- Проконсул, нас атаковали!
- Кто?!
- Какие-то всадники. Распознать их мы не сумели. Но нападение мы отбили легко. У нас убитых нет, двое легко ранены.
«Отлично, - подумал Цезарь. – Вот и повод для того, чтобы развязать себе руки в истории с тенктерами и узипетами. Неважно, кто напал на Квинта, зато я легко могу обвинить эти племена, если в сенате начнутся крики, что я своей жестокостью восстанавливаю против Рима все северные народы."
- Трубить выступление! – скомандовал он.
Римское войско двинулось.
Через несколько часов, пройдя форсированным маршем немалое расстояние, легионеры обрушились на лагеря тенктеров и узипетов. Те не были готовы к нападению и не сумели организовать сопротивление, поэтому назвать произошедшее можно было не боем, а резней. Римляне убивали всех подряд, без различия возраста и пола, пока Цезарь лично не остановил своих воинов.
По его приказу нескольким тысячам пленников отрубили кисти рук, которые он велел разослать по тем селениям, которые считал склонными к мятежу. Искалеченных людей отпустили – пусть на них посмотрят те, кто еще подумывает о сопротивлении Риму. Остальных оставшихся в живых заковали в цепи и огромной колонной погнали на юг, для продажи на невольничьих рынках. Это обогатит как самого Цезаря, так и его воинов.
По оценкам одних историков, общее количество истребленных за все время Цезарем жителей завоеванных земель исчислялось десятками тысяч. Но другие настаивали на том, что счет идет на сотни тысяч. Последние ссылаются на записки самого Цезаря, где он приводит эти цифры.
Если бы замысел стоявшей за галлом Фрезенгунтом таинственной незнакомки - убить проконсула - был успешно осуществлен, это могло бы спасти жизнь множеству людей. Но удача в то время была на стороне Цезаря, а неизвестным противником был допущен явный промах - не просчитана вероятность того, что наместника Галлии охраняют не только открыто, но и скрыто.
И все-таки все успехи Гая Юлия в северной кампании выглядели в его собственных глазах не столь уж значимыми. А
