А и не ждал ничего Васёк от нынешнего лета!
Всё будет как всегда. Вот закончится учебный год. Учителя будут кричать и ругаться и грозить, что оставят на второй год, если он им не сдаст… Ну, много чего «не сдаст». А он и не сдаст! Потому что не впервой уже: каждый год так бывает. Они вызовут в школу бабку, поругают её. Она поплачет, опять посетует на дурную кровь Васьковой матери (бабкиной дочери, между прочим!), на непутёвые гены папаши-гастарбайтера, невесть каким ветром сюда занесённого. Пообещает, что всё лето внук будет заниматься, и она проследит за тем, чтобы книжки из рук не выпускал! И – всё.
Бабка опять пойдёт водку пить, а от Васька отстанут, и в следующий класс переведут.
Будет он целых три месяца слоняться по пыльному двору, гвозди и монеты на трамвайные рельсы подкладывать, чтоб расплющились, а потом из них «медали» делать и на те «медали» выменивать у «собратьев по отдыху» чипсы и энергетики. Так вот и пройдёт грядущее лето.
А в сентябре, когда все будут писать сочинение «Как я провёл этим летом», Васёк опять ничего не напишет. И всё начнётся сначала…
Так бы оно и было, наверное, если бы вдруг не приехал к ним с бабкой дед Миша. Это бабкин младший брат, который живёт в деревне и который с бабкой не виделся уже лет десять. А Васька так и вообще не знал. Только ведал, что тот родился у «дуры-племянницы» от какого-то заезжего таджика или узбека, который так и не узнал о появлении сына, потому что отбыл на историческую родину. Или просто перебрался в другой район их огромного города.
Сама Васькова мать знала только, что звали его Бахтиёр, и потому дала Ваську отчество «Борисович». А «Васьком» он стал потому, что так звали материного отца, который давно уже умер от пьянства. Вскоре от этой же «семейной болезни» сгорела и она сама, отравившись каким-то мутным «спиртом», который пила в летнюю жару у них во дворе за гаражами с такими же, как и она сама, полубомжами-горожанами.
Так вот Васька и стал жить с пьяницей-бабкой. И нормально жил, потому что другой жизни не знал – не ведал. Бабка пенсию получала за себя и за деда-покойника. Почти всю её пропивала. Причём, пила всегда одна, дома, на кухне. И, напившись, спать сразу ложилась – пьяная во двор не выходила, и в таком непотребном состоянии её никто не видел. Потому и репутация в доме у неё была не самая худшая.
Сердобольные соседи щедро снабжали Васька ношеной одеждой своих выросших детей. В школе его как малоимущего бесплатно кормили и иногда оказывали «материальную помощь», на которую бабка покупала сразу же колбасы, торт и водку. И в этот день был у них в доме пир горой.
Так вот и жили. Пока дед Миша не приехал.
Был он большой и вонючий. Большой, потому что порода у них такая. Васька тоже в классе был далеко не из маленьких. А дед Миша мало того, что высокий и пузатый, так ещё весь и волосами заросший. Помимо бороды, волосы были у него везде: на руках, на груди, в ушах и даже под глазами. А пахло от него так, что Васёк сразу понял, что в доме есть кто-то чужой, как только вошёл с улицы, а в квартире уже был дед Миша.
Это был запах табака, который дед курил почти беспрестанно, пота и… травы с ветром пополам. Так почему-то Васька подумал, когда впервые почувствовал этот запах.
ДедЫ сидели на кухне, пили водку и разговаривали. Когда Васёк пришёл, бабка разулыбалась и стала знакомить брата с внуком. Дед Миша, не вставая с табуретки, подтянул Васька к себе, зажал его между колен, а ручищами своими гигантскими взял его за плечи. Да так взял, что у Васька аж кости заскрипели. Уже потом мальчишка подумал, что такими руками дед, наверное, бродячих собак душит у себя в деревне.
Усадил двоюродного внука за стол, отрезал ему циклопический кусок деревенского сала, положил на хлеб и налил полную кружку молока, тоже деревенского, которое с собой привёз.
Васька ел, а старики всё разговаривали и разговаривали про каких-то людей-родственников, о существовании которых Васька даже никогда не слышал.
Потом дед Миша хлопнул Васька по спине, да так, что тот чуть не ударился лицом о стол, и поперхнулся хлебом с салом. Хлопнул, значит, по спине внучатого племянника своей широкой, как лошадиное копыто ладонью и начал с ним разговаривать. То есть, нет. Он не разговаривал, а рассказывал Ваську, как тот будет жить дальше…
Вот завтра они рано-прерано утром встанут и поедут к деду Мише в деревню. Сначала на трамвае, а потом уже и на поезде. А когда приедут туда, то дед сразу Васька в баню поведёт, чтобы смыть с того всю дорожную пыль и городскую непутёвую жизнь. И там дед будет Васька парить берёзовыми, а потом и дубовыми вениками. В парилку они будут заходить три раза. И каждый раз, после парной, дед будет окатывать Ваську ледяной водой, которую бабы к тому времени натаскают из колодца и сольют в дубовую бочку, специально для этого в бане поставленную. А потом они вдвоём с дедом будут пить травяной чай с липовым мёдом.
Выпьют, значит, целый самовар и спа-а-ать лягут. А почему спать так рано? Дак как же? Утром же на рыбалку на омут идти надо. Встать нужно будет, как только солнце высунется из-за леса, потому что сом в это время клюёт.
Придут они на омут, сядут в тени кустов, где комары, большие как гуси, будут Васька жалить, а деда нет, потому что дедова кровь им не в диковинку, а Васькова молодая да городская – очень даже сладкая. Но дед Ваську бить комаров не разрешит, чтобы сом в самой глубине омута шума не услышал. А над водой пар стоит, как молоко белый. И теплом от реки веет.
И вдруг Васьков поплавок дёрнется и пойдёт ко дну, сразу, стремительно. И тогда дед закричит:
- Тяни! Но не дёргай, а плавно, с напряжением!!.
У Васька, конечно, сразу не получится, но дед Миша его научит же! И выволокут они на берег гигантскую гладкую рыбину с усами, а дед ударит её по голове деревянной колотушкой, чтоб не трепыхалась и снова в реку не сбежала. Потом они проденут ей через рот и жабры кукан и, прямо волоком, потащат домой. И дома бабка Таня, дедова, стал быть, жена, тут же возьмётся её потрошить и жарить, чтобы свеженькая, прям к завтраку.
А дед с Васьком пойдут за сарай, сядут на дрова и станут на лес глядеть. Дед будет курить и Ваську всё про всё рассказывать. Как грибы собирать, как ягоды. Про ёжиков, что в лесу живут, и умных птиц галок с голубыми глазами, у которых если птенчика из гнезда взять и вырастить, так он не хуже собаки везде за хозяином бегать будет. Его даже можно научить разговаривать, что твоего попугая.
Днём они с дедом утят погонят к пруду пасти, а там, в пруду, ужей видимо-невидимо. Они тех ужей желтоголовых ловить будут, смотреть им в глаза, желания загадывать, а потом отпускать. И ужи, струясь по воде, быстро уплывут от берега. А когда домой вернутся, то окажется, что все желания уже и исполнились: у деда спина болеть перестанет, а к Ваську мать вернётся, живая и здоровая, и скажет, что отец его, Бахтиёр, узбек или таджик, нашёл их наконец и заберёт с собою жить в Среднюю Азию, где у него большой дом у горной реки стоит, а в реке рыба серебряная плещется и по берегу сады цветут. И зимы там никогда не бывает…
Васёк так деда заслушался, что не заметил даже, как ночь пришла. И бабка его спать погнала. Васёк ещё хотел с дедом поговорить, но тот сказал, зевая чёрным провалом рта, что завтра вставать рано, потому что дел много, и Васька спорить не стал. Пошёл, лёг и уснул сразу, будто в воду нырнул.
Всю ночь ему снились дедова корова Зиночка и яркий петух Бригадир, который ходил за Васьком по двору и все деревенские новости ему выкладывал. А Васька всё улыбался и слушал его, слушал, слушал…
… Когда он утром проснулся, был уже день и слышно, как бабка на кухне моет посуду. Васька испугался, что проспал и что они с дедом Мишей к поезду не успеют, чтобы в деревню ехать. Подскочил и так прямо, босой, метнулся в кухню. Бабка с опухшим лицом возилась у раковины. Деда не было.
- А где дед Миша? За билетами поехал?- спросил Васёк у бабки.
Та, как всегда хмурая с похмелья, ворчливо ответила:
- Какие билеты? Он уж, наверное, к деревне своей подъезжает. Ещё ночью ушёл…
Мальчишка уставился в бабкину широкую спину и никак не мог понять, почему же дед уже подъезжает, а он, Васёк, по-прежнему здесь…
|