женщина потянула Олега за рукав:
- Нам на выход.
От остановки они прошли минут пятнадцать, пока не уперлись в длинное двухэтажное здание грязно-желтого цвета. Это и был детский приемник-распределитель (сокращенно – ДПР).
Сопровождающая нажала на кнопку звонка, и через минуту дверь открыл мужчина лет тридцати, крепкого телосложения.
Олег осторожно зашел, и тут же у него закружилась голова от смеси довольно непривычных малоприятных для него запахов хлорки, карболки, переваренных несвежих овощей и не очень мытых тел. Откуда-то доносился шум множества детских голосов.
- Оформляем, - коротко сказала воспитательница, и мужчина повел Олега по длинному коридору. В небольшой комнате он усадил мальчика на стул, сам сел напротив и принялся задавать ему вопросы: имя, фамилия, дата рождения, имена-отчества родителей и так далее. При этом мужчина делал записи в какой-то журнал. Потом их недолгое общение завершилось.
Зашла пожилая женщина в белом халате, которой мужчина (как выяснилось, это был старший воспитатель) сказал, кивнув на Олега:
- В санпропускник.
Через час тот же старший воспитатель отвел пахнущего казенным мылом и еще чем-то едким Олега в большую комнату со множеством железных кроватей в два яруса, по которой сновали мальчики разных возрастов. Были и такие, как Олег, были и помладше, и средние, но присутствовали и совсем большие – лет пятнадцати. От множества голосов в комнате стоял гул.
Мужчина подошел к одной из свободных коек, бросил на нее матрас, одеяло и комок серого белья, сказав Олегу:
- Застилайся.
И тут же ушел.
Как только он вышел, ближайшие дети, ранее демонстративно не обращавшие на Олега внимания, мгновенно замолчали и уставились на него. А один, лет двенадцати, подошел к нему и как-то небрежно спросил:
- Новенький, ты кто?
- Олег.
- Ха! А я – Жбан.
- Это имя такое? – удивился Белихин-младший.
- Ты че, дурной? Какое имя, кликуха это. И у тебя кликуха будет, потом решим, какая.
И он отвесил Олегу подзатыльник.
Это было не особо больно, но как-то неожиданно. Олег даже не успел отреагировать. А Жбан сказал:
- Одежонка-то на тебе ничегошная, не бедствовали твои родичи. Жаль, мелкий ты еще, не налезет на меня. Ничего, найдем, кому из моих корешей она по меркам придется.
- Не хочу я ни с кем меняться, - заявил Олег. – Я скоро домой пойду.
- Куда?!
- Домой! Папа и мама придут и меня заберут отсюда.
Ответом был громкий и недобрый хохот обступивших его мальчиков, а громче всех смеялся Жбан.
- Вот дурачок-то, - сказал Жбан, отхохотавшись. – Никто за тобой не придет, понял? Это детприемник, для тех, у кого родители – враги народа. Твоих родичей либо расстреляют, либо в лагеря отправят. Никогда ты их больше не увидишь, а дом твой теперь здесь.
- Врешь! – крикнул Олег.
- А вот сам и посмотришь скоро, вру или нет.
Жбан наградил его еще одним подзатыльником и, услышав, что его кто-то позвал, отошел. Остальные мальчики, потеряв интерес к Олегу, тоже разошлись. Белихин-младший, почувствовав дрожь в ногах, присел на койку. Всем своим существом он восставал против услышанного, не хотел ему верить, но какой-то голос внутри безжалостно подсказывал ему, что все обстоит именно так.
Бездна отчаяния – вот так можно было бы охарактеризовать его состояние. Почти час просидел он в ступоре, неподвижно глядя перед собой и не обращая внимания на детей, которые сновали вокруг. А потом произошло неожиданное.
Старший воспитатель, который его привел сюда, снова явился в комнату и сказал:
- Белихин, пошли.
Олег послушно поднялся и отправился с ним. Мужчина привел его в ту же самую небольшую комнату, где проводил оформление мальчика в ДПР. Посадил на тот же самый небольшой стул и… оставил одного.
Через пару минут зашел молодой мужчина в форме. На вид ему не было и тридцати. Он сел за стол напротив Белихина и улыбнулся ему:
- Ну как, Олег, поговорим?
Впервые за все время с момента ареста родителей кто-то назвал его по имени. Да и улыбка у незнакомца была приветливой и располагающей. Мужчина был явно настроен к нему доброжелательно. Олег кивнул, хотя в горле у него стоял ком.
- С твоими папой и мамой все в порядке, - заговорил незнакомец в форме. – Мало ли чего могли тебе тут наговорить здешние оболтусы. Словом, так. Твои родители тебя ждут. Скоро вместе поедете домой.
Олег вскочил, готовый бежать к папе и маме. Невероятное счастье заполнило всю его душу без остатка. Весь пережитый кошмар оказался недоразумением, страшным сном, который, похоже, подходил к концу.
- А почему они не пришли за мной? – все же спросил он.
- Видишь ли, - сказал мужчина. – Они очень хотят тебя забрать, но те, кто здесь, не хотят тебя отпускать. Я не могу им это приказать, но знаю, чем смогу тебе помочь. Расскажу тебе, как отсюда выйти. А ты меня внимательно слушай и запоминай. Идет?
Олег кивнул.
- Ты выходишь из комнаты, поворачиваешь направо и доходишь до лестницы. Знаешь ведь, где право, а где лево? Вот и чудненько. Поднимаешься по лестнице, там выход на крышу, он открыт. Выходишь на крышу, а там опять направо. Доходишь до конца. Соседний дом почти рядом, на его крышу отсюда перекинуты три широкие доски. Пройдешь по ним. Только не трусь, раз уж хочешь домой. Струсишь – останешься здесь насовсем, и я уже больше помочь тебе не смогу. Когда пойдешь по доскам, смотри не вниз, а перед собой, чтобы голова не закружилась. А как выйдешь на крышу соседнего дома, твои папа и мама тебя снизу сразу увидят и за тобой поднимутся. Все понял?
- Понял! – радостно крикнул Белихин-младший.
- Тогда – иди. Помни, папа с мамой тебя уже ждут, - весело сказал мужчина и подмигнул ему.
Олег не шел – он бежал. Одним махом он взлетел по лестнице вверх и через несколько мгновений оказался на крыше. Яркое солнце и синее небо взбодрили его еще больше. Добежав до конца крыши, мальчик на несколько мгновений застыл в нерешительности перед перекинутыми досками. Пройти по ним до крыши соседнего дома надо было немного – всего какая-то пара метров. Но все равно было страшно.
Олег сумел пересилить этот страх – так сильно было желание скорее увидеть родителей и оказаться дома. Помня слова доброго незнакомца в форме, что смотреть вниз нельзя, можно только вперед, он решительно ступил на доски и сделал вперед несколько шагов.
Но внезапный хруст под ногами все же заставил его посмотреть вниз, и это оказалось последним, что он успел сделать в своей жизни. Доски надломились, и мальчик полетел вниз.
Ерофеев, куривший на улице, бросил взгляд на неподвижное тело на мостовой и быстро вернулся в детприемник. За пару десятков секунд он преодолел расстояние до кабинета директора ДПР, резко открыл дверь и сказал сидевшей за столом немолодой женщине.
- Полина, время пошло. Поповского сына приготовили на выход?
Та кивнула, глядя на него как-то испуганно. С недавних пор этот человек внушал ей какой-то первобытный, всепоглощающий страх.
Известие о несчастном случае быстро распространялось по детприемнику.
- Кто разбился?! – спрашивали те, кто услышал об этом позже.
- Говорят, Вася Мельников, ну, сын попа. Не помог ему его боженька. Вроде, сбежать отседова хотел по крышам, да и споткнулся.
Во время переполоха никто не обратил внимания на старшего воспитателя, который быстро вывел на улицу одного из мальчиков, ровесника разбившегося Олега, и передал его Ерофееву. Следователь вгляделся в лицо мальчика, кивнул и коротко сказал ему:
- Садись в машину.
- А куда мы? – робко спросил Вася уже в машине, после того, как она отъехала.
- У тебя теперь появится приемная семья, где тебе будет лучше, чем здесь. Намного лучше и во всем. Но запомни навсегда: никакого Васи Мельникова больше нет и никогда не было. Теперь ты Олег Белихин, не только по документам, но и вообще. Насовсем, ясно тебе? По дороге я тебе расскажу про твою прежнюю жизнь, где вырос, как арестовали отца и мать, ну и все прочее. Теперь это т в о я жизнь. Но если проболтаешься кому-нибудь о том, что было на самом деле – вернешься в детприемник насовсем. Понял это, О л е г ?
- Да, да! – обрадовано закивал тот.
Директору ДПР Полине Вениаминовне, вдове, беспартийной, в этом году исполнилось пятьдесят четыре года. Для нее оказался неожиданным тот мужской интерес, который некоторое время назад проявил к ней следователь НКВД Андрей Ерофеев, который был вдвое младше ее – ему оказалось двадцать семь. События развивались стремительно, и вскоре они уже лежали в одной постели. В качестве любовника Ерофеев превзошел все ожидания, особенно, если сравнивать его с покойным мужем-пропойцей, которому в последние десять лет жизни от женского пола было уже ничего не надо. Директрисе казалось, что она обрела вторую молодость, и она чувствовала себя так, словно летала на крыльях.
Их встречи стали регулярными. Но потом Андрей вдруг сказал:
- Поля, нам надо серьезно поговорить.
Полина Вениаминовна сразу резко напряглась. Такая преамбула могла означать самое неприятное – «я женат, и мы больше видеться не сможем». Но то, что он рассказал о себе, оказалось хуже, много хуже. Полина хоть и жила в обществе победившего научного материализма и атеизма, все же ее детство, молодость и ранняя зрелость прошли в другие времена. Но и сейчас она и молилась иногда, и крестилась – разумеется, когда этого никто не видел. Поэтому его рассказ вызвал у нее настоящий шок, и теперь она смотрела на Ерофеева исключительно со страхом. А он потребовал от нее оказать ему одну услугу, вкрадчиво заверяя, что сама она при этом ничем не рискует.
Речь шла о том, чтобы Вася Мельников, один из воспитанников ДПР, сын осужденного на пятнадцать лет лагерей священника Дмитрия Мельникова, покинул детприемник под чужим именем и с чужими документами. Зачем это было нужно, Ерофеев объяснять не собирался. По сути дела, он толкал ее на служебное преступление – а как иначе назвать подлог? Андрей дал Полине понять, что в случае ее отказа они не просто расстанутся, но она еще и испытает на себе последствия его гнева.
Полине стало страшно. Она страстно возмечтала поскорее избавиться от такого опасного любовника, но отказать ему в услуге не решилась.
Для осуществления своего замысла Ерофееву нужен был еще и третий участник. И он нашелся – старший воспитатель Аркадий Солонцов. Каким образом Ерофеев сумел подчинить его себе, Полина Вениаминовна не знала.
Когда все случилось, и машина со следователем и мальчиком с чужим именем и чужими документами отъехала от здания ДПР, она стала молиться. И молитва ее сводилась к простому – чтобы никогда больше не видеть этого страшного человека.
Макар Белихин был приговорен к высшей мере наказания. Его жена Светлана получила восемь лет лагерей и на втором месяце заключения умерла от болезни. А Полина Вениаминовна прожила еще тринадцать лет и скончалась в 1951-ом году.
Аркадий Солонцов благополучно дожил до второй половины семидесятых годов, житейские беды его миновали, с войны вернулся живым. А под старость серьезно заболел. Наступил день, когда ему стал известен диагноз – рак печени четвертой стадии с метастазами. В таких ситуациях люди часто стараются сосредоточиться на том, чтобы подвести итоги своей жизни.
