Май, так искренне и тепло начавшийся, вдруг, в самой середине, споткнулся о непогоду. И зашлись в почти осенней истерике нудные мелкие дожди, когда с неба не то чтобы капает, а как-то отвратительно сеет. Асфальт и газоны намокнуть не успевают, но всё равно – противно: кожа липкая, как от холодного пота, который выступает, когда болеешь.
И прислушиваешься к себе, ждёшь, когда проявятся настоящие симптомы простуды или гриппа. А это ведь так отвратительно, когда ждёшь, чтобы грянуло, а оно всё медлит и медлит. И нервы сдают от ожидания. И желаний нет никаких. Какое-то рыбье оцепенение, будто сунули тебя в холодную воду и – забыли, что ты есть на белом свете. И света самого уже нет. Есть только ожидание солнца, тепла и жизни.
И во всей этой мглистой серости так нелепы пышные пирамидки цветущих каштанов, лиловость различных оттенков всегда щедрой сирени и догорающая белизна яблонь и вишен.
Смотришь на всё это и понимаешь, что пережидать нельзя – жить нужно, как живут каждый миг цветы и травы, дерева и небеса над ними.
Всё это Алёша чувствовал, но не по отдельности, когда каждое движение души можно обозначить словами, а целиком, сразу, в едином потоке и в одно и то же мгновение.
Так, наверное, должно быть, если мир вокруг достигнет скорости света и в свет превратится. Светом становятся тогда все чувства и тот, кто их испытывает. И всё – смешивается и становится равнозначным… Вот как это чувствуешь…
Алёшин май «споткнулся» несколько дней назад, когда мама сказала, что они с папой разводятся и что сын должен выбрать, с кем из родителей он будет жить дальше. А как же он может выбирать? Ведь если на руке отрезать палец, то не важно, какой: все одинаково больно.
Если не станет вдруг в его жизни мамы, ну, так, чтобы была каждый день рядом, как это было раньше, значит, не будет утр, когда ты ещё спишь, а по квартире нежно вьётся аромат еды, как запах нового прекрасного дня. А потом – прохладной ладони на щеке и поцелуя со словами: «Вставай, мой родной…» Не будет рядом человека, которому всегда можно сказать всё-всё на свете и не бояться, что это станет известно кому-то ещё. Не будет того, которого помнишь и знаешь всю свою жизнь, все двенадцать прожитых лет.
А если не станет папы? С кем тогда можно будет поговорить вечером о жизни, о школе? Кто же тогда, в минуты, когда сомневаешься в своей правоте, положит руку на плечо и скажет: «Всё рассосётся, старик…» И не плакать, а терпеть. "В этом сила",- говорил всегда папа.
Сегодня вечером, мама сказала, они сядут все втроём и поговорят об этом. А что говорить, Алёша не знает, не представляет себе, что кому-то из родителей скажет «нет», а кому-то «да». Получается, что одного непременно нужно предать. Вот и застыла душа, впала в оцепенение и не знает, как быть дальше.
А на улице всё без изменений. Небо по цвету сравнялось с воздухом: всё вокруг и над головой серое, мглистое и старое. И дождь заморосил уже по-настоящему – асфальт намок. И холодом веет снаружи. И холодно внутри.
Алёша прочитал в какой-то книге, что общее горе людей объединяет. Так и решил действовать. Позвонил Мишке – старинному другу, с которым они вместе ещё с детского сада, и позвал во двор для серьёзного разговора.
Через десять минут уже встретились на детской площадке у качелей. Мишка всё знает, ему Алёша сразу рассказал. А теперь, жарко и сбивчиво, говорил, что уйдёт из дому и ночевать несколько дней будет на стройке, которая сразу за школой уже который год стоит. Мишка – настоящий друг. Сразу всё понял и сказал, что еду для Алёши будет приносить. Ещё пообещал спальный мешок раздобыть, чтобы ночевать было не холодно, потому что родители Мишкины заядлые туристы, с молодости из турпоходов не вылезают. Теперь и Мишку с собой таскают. У них вот настоящая сплочённая семья, несмотря на то, что дядя Володя уже лысый, а мама Мишкина – толстуха. Алёша понимал, что, обнаружив его отсутствие, родители прежде всего позвонят Мишке, а потому нужно было придумать, что тот будет им говорить. Ведь они не поверят, если он скажет, что ничего не знает. Стали сочинять версию для «объединённых общим горем» Алёшиных родителей. Мишка послушно кивал головой и запоминал всё, что ему нужно будет сказать. Алёша в нём и не сомневался ни минуты: исполнит всё в точности…
… Когда же поздно вечером, как и ожидалось, Алёшин папа набрал Мишкин номер, в то время как зарёванная мама сидела на диване рядом, а папа держал руку у неё на плече и слегка поглаживал, Мишка, забыв от испуга, потому что уже засыпал у себя в комнате, всё, что он должен был говорить по инструкции, брякнул в трубку:
- Не волнуйтесь вы так, дядь Серёж! Возможно, Алёша ещё жив…
… Уже потом, пересказывая события того вечера Алёше, он сказал, что после этой фразы горе Алёшиного папы стало безмерным…
|