наказание, какое никому не пожелаешь. Он не мог не соглашаться со своими мыслями.
Толчок в бок вернул Андрея к действительности. Совещание закончилось, все вокруг шумно поднимались со своих мест и поспешно выбегали на крыльцо курить, никотином успокаивать нервные клетки после речей начальника. Андрей с Петровичем вышли вместе со всеми на улицу, в сторонку от крыльца с толпой курильщиков.
Петрович тоже не курил. Он был «по другой части». Фамилия у него была Трифонов, по имени Владимир Петрович, но абсолютно все, включая и энергодиспетчеров во время селекторной связи, все называли его не иначе, как «Петрович». Коренастый, низкорослый, крепкого телосложения, невозмутимый и неповоротливый. Самый опытный специалист в конторе, он оставался бессменным начальником подстанции. Настолько невозмутимый, что однажды на разборе очередной аварии у начальника конторы Примчук не выдержал. В тот раз Примчук полчаса продержал Петровича на ногах, требуя от него объяснений и обвиняя его во всех немыслимых грехах. Все в кабинете только втягивали головы в плечи от гнева Александра Фёдоровича. Петрович оставался стоять невозмутимым и терпеливо выслушивал грозные речи. Примчук, излив весь свой гнев, не вытерпел и воскликнул:
- Ну чего ты молчишь всё время?! Хоть бы возмутился, разозлился на меня или возражал! Что стоишь, как истукан?!
Петрович на это только развёл неуклюже руками и тихо ответил:
- Да не умею я как-то злиться, - и сел на место. Правда, когда вышли в коридор, у него подскочило давление, а дома шибанул гипертонический кризис, и с той поры давление у него так и осталось повышенным, больше не опускалось. Но Петрович от этого не изменился и не изменил своей привычке, которую начальство вынуждено было терпеть, утешая себя тем, что за эту привычку Петровичу «не светит» никакая другая должность. Петрович любил выпить.
На подстанции они работали вчетвером. Петрович, Андрей со своим морским образованием, Серёга Комышин, после железнодорожной академии, и Надежда, дежурный электромонтёр. У них оказалась «львиная» подстанция, как говорил Андрей. Все они по гороскопу были «львами» и хорошо уживались друг с другом, гороскоп в этом не врал. «Львы» не любят мелочиться и склочничать. Но Петрович при этом совсем не походил на «льва». Ну никак. Он больше соответствовал своему знаку восточного гороскопа, по которому являлся быком. Это был самый натуральный бык. Трудолюбивый, упрямый и неповоротливый, но спокойный и доброжелательный.
Когда в работе было затишье и работать не хотелось, Надежда приносила на работу самогонку и угощала Петровича. Петрович разомлевал, становился ещё добрей и они все вместе могли часами резаться в домино.
Так оно всё и продолжалось, пока на практику к ним не прислали двух студенток техникума из соседнего города. Ну прислали и прислали. Андрей тогда оставался за Петровича, ушедшего в отпуск. Ему некогда было отвлекаться на студенток, когда летом полно работы.
Он ничего не искал. Это само нашло его. Он был твёрдо уверен. Когда, как, по каким законам или вопреки всем законам это случилось? Каким образом та душевная пустота в бункере его души, что напоминала о себе изнутри холодом, вдруг исчезла, словно кто-то взял и разжёг там, внутри, тёплый камин, осветив и согрев душу? Андрей не мог ответить и на этот вопрос. Было уже поздно, когда он наконец задал его себе, ощутив перемены в самом себе.
Их было двое. Практикантки техникума. Александра и Ирина. Почему он никогда раньше не замечал этого имени? Имя это, спустя годы, до сих пор колокольчиком звучало в голове, переливалось хрустальным позвякиванием. Да и как могло быть иначе?! И-ри-на. Ии-рии-наа. Разве не хрустальный звон? Он про себя называл её хозяйкой хрустального имени. Нет, она не давала никаких поводов, чтобы обратить на себя внимание. Андрею со школьных лет были знакомы эти девичьи ужимки и томные взгляды на себе, как на избранном. Это его никогда не привлекало, скорей наоборот. Он не считал себя обязанным отвечать на все эти знаки. В своём поведении она была обычной практиканткой, и он не собирался покорять её сердце и добиваться какого-то внимания и особого отношения к себе. Зачем ему это было надо?
Андрей и Надежда были одногодки. Дни рождения у них были с разницей в несколько дней, в августе. Отмечали они его на работе в один день. Петрович был в отпуске, но тоже пришёл на подстанцию. Он любил такие мероприятия. Дни рождения, Новый год, восьмое марта, всегда проходили весело. Накрывали богатый стол, с музыкой и танцами под БОНИ М. Пели их любимую с Надеждой песню «Там где клён шумел…». В такие дни Петрович, набравшись до крайности, оставался ночевать на работе. Он даже пытался танцевать вместе со всеми, дойдя до крайней степени подпития, и это надо было видеть.
Петрович становился посередине танцующих. Голова его была опущена, ноги полусогнуты. Все силы он тратил на то, чтобы удержаться на ногах. При этом из всех частей тела у него танцевали только руки, вернее, кисти рук. Они шевелились, словно он растопыренными пальцами пытался закрывать – открывать водопроводный кран. В кино такое не увидишь.
Курильщики на крыльце шумно обсуждали последние новости. Петрович протянул Андрею руку и пробубнил:
- Ну ладно, до завтра. Я на дачу поехал. Надо стресс снять. Там и заночую.
- Пока! – Андрей пожал ему руку и поспешил к машине. Он опять погружался в свои мысли.
Может тогда, в тот день рождения всё и началось в его душе. Все сидели за столом и всем было весело. Андрей болтал и за всех говорил тосты вперемешку с анекдотами. Петрович произносил что-то вроде тостов и они были ещё короче, чем тосты генерала из новой тогда комедии про рыбалку. Всех это смешило.
Андрей помнил, что она сидела рядом и ему некогда было обращать на неё внимания. Некогда до тех пор, пока он не пригласил её на танец. Андрей впервые прикоснулся к ней в танце. Только потом, гораздо позднее, спустя много времени, он поймёт, что у них не получилось просто так – потанцевали и разошлись. Но ни о чём таком в тот момент он не думал. Когда после танца он садился за стол, а она с Сашей вышла из комнаты, он пожалел, что танец был такой короткий. Это он помнит точно.
У виноделов есть понятие «послевкусие». Организм оценивает качество выпитого, пока память вспоминает, сколько было выпито. Организм Андрея превратился в одну сплошную память, а танец был тем вином, послевкусие которого надолго запоминается. Послевкусие было не на губах, не в голове, оно было во всём его организме. Но как он мог придавать этому какое-то значение? Ему надо было домой, к детям, он не мог знать, что послевкусие того танца останется на долгие годы.
К тому времени девчонки-практикантки освоились на работе и стали своими и для подстанции, и для ремонтников, и для конторских работников. Они были простые, не жеманные и не боялись никакой работы, чем заслужили похвалу даже у главного инженера. Их практика осенью подходила к концу. Они возвращались в свой город за триста километров заканчивать последний курс обучения без всяких перспектив на работу в те кризисные девяностые годы.
Для Андрея она была уже не просто практикантка - студентка Ирина. Он успел узнать, что она Овен и не просто Овен, а Овен года Дракона. Время девяностых было затоплено волной всяких гороскопов. Он не мог не согласиться с тем, что она соответствовала своим огненным блистательным знакам. В ней было всё, о чём говорили гороскопы, описывая её внешние данные и выдавая все внутренние, скрытые от посторонних, пристрастия и наклонности. Горячий букет притягательной красоты, неукротимой энергии и независимой души. Такой горячий, что мог обжечь кого угодно при неправильном обращении с ним. Серёга Комышин быстро в этом убедился и больше не пытался приставать к ней с грубыми шутками.
Их бригада обслуживала две тяговых подстанции. Андрей часто работал на второй подстанции, за городом. Иногда она с Сашей приезжали к нему туда для работы. В таких случаях он старался не смотреть на неё, даже во время разговора отводил глаза в сторону. Она была обычной практиканткой и вела обычные ничего не значащие разговоры. Лишь однажды он повёз её на «Запорожце» в город. Петрович вызвал их на подстанцию. Пока ехали до города, он съехал на обочину и показал ей свои фотографии. Фотографии морской молодости в курсантской форме. Во Владивостоке на танцевальные вечера к ним в училище студентки валом валили со всех институтов города. Она смотрела фотографии, они разговаривали.
Он рад был довольствоваться хотя бы таким общением с ней, не отдавая себе отчёта в том, что украдкой любуется её красотой. Она была на девятнадцать лет моложе его и ему казалось, что он глубокий старик рядом с ней в свои неполные сорок лет. В эти редкие минуты общения с ней Андрей испытывал тревожное чувство и внутреннее напряжение. Ему казалось, что он идёт по тонкому, хрупкому льду, который защищает его нынешнюю, привычную семейную жизнь от того жара, что разгорается в нём. Одно неосторожное движение и этот лёд провалится, растает, расплавится и уже не будет той твёрдой жизненной опоры под ногами, на которой он стоял до сих пор, не зная никаких волнений в своей железной душе. Он не хотел этого. Не хотел ничего разрушать.
В нём росло напряжение от тех сил, что он тратил на усмирение своей души, чтобы охладить её, усмирить, успокоить, вернуть ей прежний покой под железной коркой равнодушия. Наивный. Он ещё не знал, какие чувства в нём проснулись и какие силы нужны, чтобы удержать их. Теперь, спустя годы, он знал, но от этого было не легче.
Разве мог он забыть тот ноябрь, когда наступили холода и последняя неделя её практики. Он не мог оставаться на подстанции за городом и каждый день приезжал в город, оставаясь там до конца рабочего дня. Андрей был рядом с нею, но по-прежнему не смотрел в её сторону, слушая её голос. В последний день они обе откровенно не хотели уезжать, покидать гостеприимный коллектив с добрым Петровичем. Им было грустно. Вдруг Ирина взяла и быстро написала на клочке бумаги свой адрес со словами, обращёнными вроде бы ко всем присутствующим:
- Вот мой адрес. Если будете у нас в городе, заезжайте в гости. Буду рада повидаться с вами.
Андрей бросил взгляд на бумажку и тут же запомнил его. Ему казалось, что сделала она это прежде всего для него. Он не имел никаких оснований так думать. Всё её поведение не давало повода для такого мнения. Но он подумал, а она сделала. Остальное было неважно. В ответ на её слова Надежда, добрая душа, взяла и ляпнула по простоте душевной, чтобы они с Сашей приезжали к ним на подстанцию зимой отпраздновать Новый год, как обычно дружно и весело. Сердце Андрея радостно взбрыкнуло там, внутри, от этих слов. Он готов был расцеловать Надюшку. Андрей не знал, что они и в самом деле приедут. Но он опять подумал, а она опять сделает это.
Они уехали. Крылья перестали носить его над землёй. Не стало крыльев. Он снова ходил ногами и чувствовал земное притяжение, зимний холод земли. Только душа не хотела угомониться. Иногда ему казалось, что его раздувает изнутри, как воздушный шар. Вроде бы и крыльев уже нет, а временами казалось, что ещё немного, и он оторвётся от земли, не чувствуя своего
