Почему – про «Шляпочку», а не «Шляпку»?..
Да потому, что «шляпкой» она была лет этак тридцать назад. А потом належалась по шкафам, «наприкрывала» несколько десятков голов и стала «шляпочкой». Этакое формованное фетровое сооружение совершенно пунцового цвета. Но и цвет – тоже в прошлом. Она давно уже утратила и форму, и цвет, которыми была наделена от рождения. Да и вообще – всё утратила. Когда-то сбоку на тулье этой шляпки красовалась, скорее всего, фетровая же «райская птичка» или «диковинный цветок». Это угадывалось по тому, что в этом месте фетр был более тёмного цвета, максимально близкого к оригинальному. Но «украшение» было утрачено, и новая хозяйка, желая придать изделию «свежести и очарования», пришила здесь коричневую пуговицу от старого мужского пальто и тоже старую.
Пуговица была велика и даже как-то ретро-винтажна, потому что сделана из настоящего дерева, а край у неё был в одном месте выщерблен.
Вообще Наталья Илларионовна очень берегла эту шляпку и всячески ухаживала за нею. Однажды рано утром она отправилась выбрасывать мусор на помойку, что находилась в конце их двора, обрамлённого и превращённого во двор стенами сталинских ещё пятиэтажек. Там шляпка и висела, интеллигентно так, на краешке контейнера для мусора. Предыдущая её владелица, видно, очень рассчитывала, что кому-то она непременно понравится и жизнь шляпки продолжится.
Итак, она взяла шляпку домой, там долго чистила её изнутри и снаружи одёжной щёткой, смоченной в мыльном растворе. Затем просушила, надев на перевёрнутую трёхлитровую банку. И только потом начала её украшать. Сначала попробовала облагородить изделие вуалеткой, оставшейся от в конец износившейся предыдущей шляпки, в которой ещё выходила замуж за Леонида Алексеевича. Но вуалетка была кричаще-зелёной и явно со шляпкой не гармонировала.
Затем попробовала пришпилить к ней крупную брошь с кроваво-красными «рубинами» бутылочного стекла. Но брошь казалась гораздо больше шляпки и просто «кричала» о почти неприличной обеспеченности своей хозяйки.
Тогда Наталья Илларионовна достала из серванта великолепную шкатулку красного дерева, которую ей привёз из Марокко в качестве подарка на десятилетнюю годовщину их свадьбы её муж. Тогда Леонид Алексеевич работал международным курьером в МИДе, а потому в их доме время от времени появлялись заграничные диковины, такие, например, как эта шкатулка.
Сейчас в ней хранились пуговицы, нитки, иголки, бельевые резинки и ещё какие-то мелочи, редко, но так необходимые в жизни любой семьи.
Семьи давно уже никакой не было, потому что восемнадцать лет назад Леонид Алексеевич скончался от инфаркта, а их единственная дочь Ирина ещё раньше, удачно выйдя замуж за дипломата, обрела для себя новую родину в Австралии. Последние лет пять Наталья Илларионовна никаких сношений с дочерью не имела, ибо та просто перестала отвечать на её письма. Но она искренне верила, что у дочери всё в порядке.
Ну, так вот, именно в этой заповедной шкатулке и была найдена та самая деревянная пуговица коричневого цвета, которую аккуратно Наталья Илларионовна к своей «новой» шляпке и пришила. А пришив, сразу же засобиралась на выход, ибо сегодня было седьмое число и с утра ей уже принесли пенсию за этот месяц.
А раз в месяц, после получения пенсии, Наталья Илларионовна отправлялась на другой конец города, добираться куда нужно было двумя видами транспорта с двумя же пересадками, чтобы справиться о здоровье своей бывшей домработницы Маши, лет тридцать приходившей в их дом каждую субботу рано утром и часа три скоблившей все закоулки их «двухкомнатного царства».
Человеком Маша была простым, сердечным, хоть и чуть грубоватым. А потому Наталья Илларионовна с мужем принимали в ней искреннее участие. Сына её Леонид Алексеевич устроил куда-то в приличное место водителем, где тот проработал вплоть до своей смерти. Попал в аварию, где выживших не было. Вот с тех самых пор стареющие женщины и держались друг друга. Перезванивались по телефону, обменивались редкими визитами. Но в последние семь лет Маша из дому выходить перестала и даже по квартире передвигалась с медицинской тростью: ноги совсем отказывались ей повиноваться .
Вот именно поэтому Наталья Илларионовна ездила теперь к ней раз в месяц.
По дороге она заходила в кондитерскую, где покупала четыре пирожных, два эклера и две корзиночки, которые продавцы укладывали в милую коробочку и перевязывали нарядной какой-нибудь ленточкой. Дело в том, что Маша, как ребёнок, любила сладкое.
Приходя к подруге, Наталья Илларионовна сама заваривала чай на кухне, а затем накрывала маленький столик возле дивана, на котором лежала почти всё время Маша. Та пила чай с пирожными, а Наталья Илларионовна в это время осуществляла уборку, как могла уж. Маша, лёжа на своём диване и швыркая чаем, зорко наблюдала за процессом, изредка давая дельные советы:
- Ты, Ларионна, тряпку-то лучше отжимай, а то разводы останутся. А тебе же самой их потом отмывать, когда в следующий раз заявисси.
Наталья Илларионовна безропотно повиновалась.
Когда уборка заканчивалась и бывшая хозяйка, а теперь уже «уборщица» присаживалась к столику, то там оставалось лишь одно пирожное. Какое-то время они обе молчали, а потом Маша задавала один и тот же вопрос:
- Будешь? – и глазами указывала на чудо кондитерской мысли.
- Нет, что ты, милая, я же не ем сладкого, - говорила Наталья Илларионовна, хотя тоже побаловать себя вкусненьким любила. Когда она возвращалась домой, то в той же кондитерской брала ещё одно пирожное, которое везла к себе и там, в три приёма, за завтраками, его съедала.
Маша в ответ шумно вздыхала и ответствовала:
- А я буду. Уж очень люблю сладенькое, грешница…
Наталья Илларионовна только радовалась хорошему аппетиту подруги. Это значило, что чувствует та себя неплохо и лекарства ей помогают.
Через час или полтора, обменявшись скудными своими новостями, подруги начинали прощаться. Выходя из комнаты в прихожую, на комоде Наталья Илларионовна украдкой оставляла бОльшую часть своей только утром полученной пенсии, потому что у самой Маши пенсия была крошечной, а лекарства нынче дороги. Так вот она и помогала подруге. Маша всякий раз делала вид, что не замечает, как бывшая хозяйка оставляет для неё деньги. Но когда та уже из прихожей кричала:
- Ма-а-ашенька! Я ушла-а-а, провожать меня не надо, двери я захло-о-о-пну, - Маша из комнаты кричала в ответ:
- Спасибо тебе-е-е! Дай Бог тебе здоро-о-о-вья…
В этот свой визит Наталья Илларионовна задержалась у Маши дольше обычного. Дело в том, что та, увидев шляпку на голове подруги, просто обомлела от восторга. А потом попросила её примерить.
Так и лежала на своём диване, не сняв красной шляпочки с коричневой пуговицей на тулье.
Когда прощались, Маша спохватилась:
- Шляпочку-то, шляпочку забери, Ларионна!..
Та, повернувшись от комода, на который только что положила свой традиционный взнос в Машино здоровье, ответила:
- Оставь себе, милая… Она тебе очень идёт…
- Погодь,- ответствовала Маша.
Медленно, грузно и долго вставала со своего дивана, потом, опираясь на трость, ещё медленней брела через всю комнату к подруге, а когда подошла, склонилась над Натальей Илларионовной, потому что была почти на голову той выше, поцеловала её в лоб и медленно перекрестила…
|