состав эскадрилий грузился на машины и отправлялся на аэродром. ТЭЧ построили и отправили на аэродром пешком. Сейчас делать нам было нечего. Свою работу ТЭЧ уже сделала. Добрались мы на место и начали наводить порядок в домиках и на стоянке. В это время предполетная подготовка уже закончилась, и аэродром огласился ревом двигателей. Самолеты дружно стали выруливать со своих стоянок. Все курсанты из ТЭЧ высыпали из домиков смотреть, как полк будет взлетать по тревоге. На рулежной полосе по пути к ВПП выстроилась целая вереница бомбардировщиков. Они один за другим уходили в небо. Над аэродромом они собирались в отряды и брали курс на восток. Им предстоял нелегкий беспосадочный перелет до далекой Камчатки с дозаправками в воздухе где-то над Уралом и Енисеем. Вот взлетел последний самолет, и на аэродроме вдруг стало удивительно тихо. Даже стало слышно, как кузнечики стрекочут у самой рулежки, и шелестит под ветром трава.
Мы вернулись в свои группы и стали приставать к начальнику группы, чтобы тот разрешил нам работать на стендах, проверяя оборудование. С большой неохотой он распределил нас по стендам и строго-настрого запретил что-либо крутить в отсутствие офицеров-техников.
Так длилось несколько дней. Офицеры брали отгулы за работу в выходные дни, отпрашивались по своим делам, никому не хотелось заниматься с курсантами. Да и мы сейчас не особенно «рвались в бой». Куда было более приятней сбежать с работы, пройти за аэродром всего полкилометра к речке, и там загорать и купаться с девчонками на пляже. Так в один из дней там собралось почти все классное отделение. Там же и «застукал» нас капитан Каменецкий. Дело в том, что по всем воинским уставам купание рядового и сержантского состава срочной службы должно быть организовано с соблюдением всех правил и с соблюдением всех мер безопасности. Купание одиночек категорически запрещалось. Это прекрасно знали курсанты, но соблазн был слишком велик, и мы наделялись, что никто ничего не узнает. Но все тайное когда-нибудь становится явным. Досталось всем, особенно командирам отделений.
Через несколько дней самолеты вернулись. Учение прошло успешно. Они долетели вовремя, дозаправляясь в пути, и на «отлично» отбомбились. Теперь у ТЭЧ снова появилась работа, притащили самолеты на регламентные работы. А курсанты по-прежнему чистили умформеры, снимали-ставили блоки, контрили разъемы, т.е. занимались работой солдат. К проверкам и регулировкам нас все также не допускали. Первым прорыв в этом пришелся на мою долю. А случилось это так. Капитан Ветров уже который день безуспешно пытался найти неисправность в самолетном дальномере СД-1. И в то время, когда он «ковырялся» с ним, к нему подошел я с очередной просьбой допустить меня к проверкам оборудования. Тот, раздосадованный своей неудачей, в сердцах ответил: «На, вот ищи неисправность!», и ушел. Я остался один на один с этой неподдающейся неисправностью. Сделал несколько проверок и замеров. Все в норме, а стрелка вольтметра вместо того, чтобы периодически отклоняться то влево, то вправо, стояла, как вкопанная, где-то посредине. Еще несколько проверок – результат все тот же. Я вставил длинную отвертку в шлиц регулировочного потенциометра, и в задумчивости уперся в нее лбом. Стрелка вдруг ожила, дальномер заработал. Я отпустил отвертку – стрелка снова замерла. Нажал – опять заработала. Вот в чем дело! Нет контакта в самом потенциометре. Теоретически обосновать неисправность для курсанта было делом совсем не сложным. Я оставил все как было, позвал капитана и предложил ему несколько версий поиска неисправностей. Ветров слушал меня в полуха. Первая версия не подтвердилась, вторая тоже. И вот, наконец, я предположил, что нет контакта в самом потенциометре. Нажимаю на шлиц и дальномер начинает работать. Капитан глазам своим не поверил. Попробовал сам – точно. Заменить неисправный потенциометр мне не стоило большого труда. И с этого момента я стал личным помощником начальника группы. Начинает капитан проверять какое-либо оборудование вместе с мной, потом сам уходит: «Вадим, продолжай дальше». Спустя некоторое время ребята уже стали коситься на меня. Пришлось мне убеждать начальника, что остальные ребята могут работать не хуже меня. Капитан начал постепенно допускать к работе и остальных. К концу стажировки в ТЭЧ мы уже работали в полную силу. Теперь нам уже не хотелось расставаться со своими новыми знакомыми. Но прошла уже половина времени, отпущенного на стажировку, нужно было переходить в эскадрильи.
В одно из воскресений произошло событие, в результате которого наш старший, капитан Каменецкий чуть не получил инфаркт. Все дело было в увольнениях. Курсанты привыкли за последний год ходить в увольнение каждые выходные, а здесь их поставили в условия равные со всеми солдатами: только 25% - и не более. Как ребята не просили, командование не шло нам навстречу. Тогда мы стали применять свои уловки. Несет писарь увольнительную записку младшего сержанта Ковалева на подпись капитану Каменецкому. А в ней написано: «Младший сержант Ковалев Б. А. уволен такого-то числа до 21 час. 30 мин». Капитан спокойно подписывает увольнительную, а потом писарь после фамилии сержанта дописывает: «с ним еще 11 человек». Идем на танцы все вместе. Патруль нас останавливает. Увольнительная есть, но патруль ругается: «Кто так оформляет увольнительные! Вечно у этих курсантов все не так, как у людей!» Пару раз у нас прошел такой фокус. Все бы неплохо, но нужно было ходить всем вместе.
Так было и в то воскресенье. Отпустил начальник в город только троих. Вечером за полчаса до поверки решил сам проверить в казарме ТЭЧ, чем занимаются его подчиненные. К своему удивлению, в казарме он обнаружил только одного Денисова. Тот лежал на своей кровати и читал книгу. На вопрос капитана, где остальные, ответил, что все где-то здесь, в казарме или курилке. Капитан добросовестно обошел всю казарму, проверил каждый уголок, каждую комнату, но ни одного курсанта ему обнаружить не удалось. В недоумении он сел в курилке, наблюдая за дверью в казарму. Наконец, со стороны проходной показался Оскаленко. Отпираться было бесполезно, ясно было, что он был в городе. Получив свою взбучку от начальника, он поднялся в казарму. Спустя несколько минут, из казармы без гимнастерки спускается Вовка Напрасный. Капитан удивлен: как он его не нашел в казарме. Проходит еще несколько минут. В курилку из казармы выходит еще группа курсантов. Все утверждают, что были в казарме. Капитан уже взбешен, где они были, почему их он не заметил. Проходит пять минут. Из дверей выходят еще двое, потом еще. Все в один голос заверяют, что были в казарме. Вконец взбешенный офицер бежит за другую сторону здания казармы и видит такую картину: на связанных простынях в окно второго этажа несколько человек тащат наверх очередного курсанта. К вечерней поверке были все наместе. Возмущению капитана не было предела. Он тогда «выдал» курсантам по полной программе.
Через несколько дней ребята первого строевого отделения уже переселились в казарму эскадрилий. Их распределили по 5 человек в каждую эскадрилью, но мы жили все вместе в одной казарме. Старшему следить за нами стало намного сложнее. Полеты были то по эскадрильям, то всем полком вместе, то дневные, то ночные. Одних поднимали рано утром, другие приходили с полетов поздно ночью.
Мне не понравилась служба в эскадрильи. Здесь нет ни работы с приборами, ни поиска неисправностей. Проверяй исправное оборудование – вот и вся работа. Что-нибудь отказало – тащи в ТЭЧ. Начальник группы оказался хитрым малым. Во время предварительной подготовки посылает курсантов осматривать, проверять самолеты и записывать замечания. Те добросовестно все проверят, запишут и представят свои замечания начальнику. Он же втайне от первых на эти же самолеты посылает других. Потом сравнивает записи и дает «втыки» за пропущенные недостатки и тем и другим. Сам же редко выходил из домика. Больше гонял курсантов.
(Продолжение следует)
