Курсанты 50-х (Продолжение 15)

ОЛЕГ  ВАЙНТРАУБ

КУРСАНТЫ 50-х

(автобиографическая повесть. ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Спал я плохо, снова и снова проигрывая все события прошлого вечера, и переживая неудачу. Часы эти дались мне не легко. Стоили она тогда 160 рублей. Сумма для курсанта немала, если учесть, что государство нам платило на первом курсе по 75 рублей, на втором – 100, а только на третьем – 150. Ежемесячно родители присылали мнне перевод на 100 рублей. Но я поставил себе задачу – за первый курс сэкономить 750 рублей для покупки пылесоса “Ракета” родителям в подарок. И эту задачу я выполнил. Исходя из этого, можно было себе представить, что жил я весьма скромно, не позволяя себе тратить мало-мальски крупные суммы. На курсантские потребности и редкие увольнения денег хватало, а роскошничать себе не позволял. А переживал я оттого, что лишился нужной ему вещи, и восстановить эту потерю я смогу не так скоро. О своей неприятности родителям решил не говорить, зная, что они тут же предложат мне деньги на покупку новых часов, а вводить их в лишние расходы мне не хотелось. И так мать тратила на него, на его отпуск все деньги, ничего не жалея, из тех небольших средств, которыми они с отцом зарабатывали.
Дни проходили за днями, я успел уже вдоволь накупаться, позагорать, пообщаться с друзьями. Почему-то старые друзья теперь уже меньше меня интересовали. Я уже начинал скучать по своим однокурсникам. И в один из дней решил навестить своего друга в Харькове Виталия Близнюка. Отец сказал мне, что рано утром в Харьков пойдет заводская машина, на которой я смогу туда добраться. Машина уходила очень рано – в 4 часа утра, но это меня устраивало. Мне хотелось пораньше попасть в город, чтобы побыть с другом, побегать по магазинам и успеть вернуться на рейсовом автобусе. Чтобы не осложнять себе жизнь, решил ехать по гражданке в светлых брюках и белой рубашке. Уже в 3-45 стоял у проходной завода. В начале пятого машина выехала из ворот, и в кабине вместе с шофером сидела женщина. Больше места в кабине не было, оставалось только ехать в кузове. Раздумывать было некогда, я быстро вскочил в кузов, и машина двинулась в путь. Ни тента, ни скамеек в кузове не было. Впереди у самой кабины стояла только металлическая бочка, в которой плескались не то бензин, не то масло, валялись какие-то троса и помятое ведро. Когда выехали за город, водитель подъехал к скирде соломы, и большую охапку бросил в кузов. На этой соломе я устроился довольно комфортно. Все было бы неплохо, но чем дальше мы ехали на запад, тем хуже становилась погода. Тучи становились все темнее и темнее, впереди уже блестели молнии.
Не успели мы проехать и полдороги, как начался дождь, который перешел в ливень. Ни зонтика, ни плаща у меня с собой не было. Водитель бросил мне какой-то старый грязный брезентовый плащ, под которым я укрылся, распластавшись на соломе. Более ни менее плащ защищал его от дождя, все было бы неплохо, если бы не бочка. Под потоками дождя на верхней ее крышке скапливалась вода, смешанная с бензином или маслом, и при первом же ухабе аккуратно сливалась на плащ, под которым я находился. Плащ все больше намокал, пропитываясь смесью воды с бензином. Когда проехали Чугуев и до Харькова оставалось менее часа езды, дождь стал быстро стихать, а в пригородах Харькова уже выглянуло солнце. Умытый ночным дождем, город просыпался, радуясь наступающему солнечному дню. Не радовался только я. Когда я вылез из-под этого плаща, на меня смотреть было страшно. Светлые брюки и рубашка были мокрыми и грязными в пятнах масла. В таком виде нельзя было показываться на улицах города. Едва уговорил водителя сделать крюк, чтобы подъехать к дому друга. В 8 утра я уже звонил в двери Виталия, с ужасом представляя, что не застанет его дома. К счастью, друг оказался на месте. Его заботливая мама тут же сняла с гостя мокрую и грязную одежду, а Виталий предложил мне свои брюки и рубашку. В этом наряде так я и пробегал весь день по городу. А вечером, когда вернулся в гостеприимный дом, там меня ждали уже чистая и выглаженная одежда. От всей души я благодарил друга и его мать за заботу.
Все заканчивается когда-то, а хорошее кончается еще быстрее. Закончился и мой отпуск. Нужно было возвращаться в училище. Впереди еще был целый год учебы до следующего отпуска.
И вот уже снова училище. Всех прибывших отпускников собирали в спортивном зале, а для чего я себе не представлял. Когда я вошел в спортзал, там на скамейках, матах и просто на чемоданах сидело уже человек 50 из нашей роты. Ребята смеялись, шутили, говоря, что им будут “ломать целки”. Я смеялся, не придавая этому значение, считая это просто грубой шуткой.
К 18 часам собрались практически все курсанты 12-ой роты. Прозвучала команда “Смирно!” и в зал вошел командир роты в сопровождении огромного роста медсестры. Она была почти на голову выше майора и весом не менее 100 кг. Командир приказал роте построиться, и по строевым отделениям подходить к медсестре. Пока рота строилась, женщина на столе разложила свои баночки-скляночки, стеклышки, банку с деревянными палочками с намотанными на них с одного конца ватой.
- Первое отделение в одну шеренгу становись! – прозвучал голос командира отделения.
- Отделение кру-гом!
- Снять штаны! – громко пробасила уже медсестра.
Курсанты в недоумении, поглядывая друг на друга, стали расстегивать бриджи .
- Спустить штаны до колен! – басила дальше медсестра.
Только шеренга выполнила эту команду, как прозвучала новая
- Опустить трусы, наклониться вперед, руками раздвинуть ягодицы!
С недоумением и страхом молодые ребята стояли в неловких позах, постоянно оглядываясь. Они смущались и краснели, и только грубыми шутками старались скрыть свое смущение. Медсестра же деловито шла позади строя и втыкала каждому в задний проход палочку с ватой. Таким образом она брала мазок для анализа на дизентерию. Без этого допускать в казарму всех прибывших из отпуска было нельзя. Так через эту процедуру пропустили всю роту отделение за отделением.
За отпуск немного отвыкшие от казармы и дисциплины, ребята вяло выполняли команды. Но командир роты и старшина расслабиться нам не дали. Быстро были “закручены все гайки”, и курсантская жизнь вошла в свое русло. Теперь курсанты снова считали дни до следующего отпуска, отмечая их в своих дневниках.
Одним из специальных предметов, которые курсанты начали изучать на первом курсе, было авиационное вооружение самолета ТУ-16. Согласно штатного расписания, в экипаже стрелки-радисты управляли задней нижней турельной установкой, оснащенной двумя 23 мм авиационными пушками ГШ-23. Они должны были не только уметь хорошо стрелять из этих пушек, но и уметь их чистить, разбирать и собирать. Учить их этому должны были начальники связи авиаэскадрилий, а для этого курсанты должны были сами в совершенстве знать это оружие, чтобы потом грамотно учить своих будущих подчиненных.
На занятиях после прохождения теории будущие начальники связи учились практически разбирать и собирать пушки. На показательных занятиях старшекурсники разбирали и собирали пушки под музыку с завязанными глазами за минимально короткое время.
После отпуска на первом же занятии по авиационному вооружению преподаватель дал задание нашему классному отделению вычистить пушки и густо смазать их какой-то новой для нас смазкой. До этого мы никогда такой операции не делали. Что-то в этом было не так. Какие-то нехорошие предчувствия закрались нам в души. Вскоре мы поняли, что эта новая смазка является консервацией, значит, занятий на этих пушках больше не будет.
Поползли слухи, что наш факультет расформировывают. Тревога и неуверенность в завтрашнем дне поселились в душах молодых людей. Что с ними дальше будет? И вот, наконец, на построении нам зачитали директиву Главкома ВВС, что в ХВАУСе сокращается факультет начальников связи авиаэскадрилий, а вместо него создается факультет, который будет готовить техников по радиосвязному и навигационному оборудованию самолетов ТУ-16. Это был гром среди ясного неба! Нас спустили с небес на землю в прямом и переносном смысле. Вместо летного состава – в наземные техники. “Селедка” на погонах! – возмущались мы. Дело в том, что тогда летно-подъемный состав носил желтые (золотые) погоны, а технический состав – белые (серебренные). Летный состав всегда считается выше по своему положению, чем технический. Как правило, все командование в авиации назначается из летного состава. А теперь нас ждала участь наземного технического состава.
За время учебы на первом курсе курсанты мы настолько свыклись с тем, что будем летать , что даже только одна мысль о работе техниками на земле была для нас унижением.
Сразу же после построения началось брожение. Возмущенные такой несправедливостью, горячие головы тут же сели писать рапорта об отчислении из училища.
И я уже забыл о том, что при поступлении в училище совсем не стремился летать. Теперь же, после года учебы, для меня, как и для всех моих однокашников, переход на “земной” факультет показался просто трагедией.
Рапортам никто хода не давал, нам объявили, что даже рассматривать их не будут, а если кто-то уж очень будет настаивать, то его переведут в солдаты, но в срок службы этот год в училище засчитываться не будет. И огромное количество написавших рапорта на следующий день забрали их. Непреклонным в нашем отделении оставался только Юрка Тютин. Он всю жизнь мечтал летать, и его не устраивало будущее, которое ему теперь готовили. Не мытьем, так катаньем он старался добиться отчисления из училища. Быть выгнанным за нарушение воинской дисциплины не хотелось. Так ненароком можно попасть и под трибунал. Тогда он решил добиться отчисления по неуспеваемости. Но и здесь его предупредили, что ему не удастся скрыть свою учебу в ХВАУСе при поступлении в летное училище, а отчисленного за плохую учебу туда его вообще не примут. Итак в результате все остались на своих местах.
“Летные” предметы теперь из программы исключили, а включили чисто “технические”. Поначалу курсантам очень не хотелось изучать эти ненавистные предметы, но потом втянулись, понимая, что по окончанию училища они получат прекрасную специальность, а в случае увольнения из армии смогут работать в радиомастерских, телеателье и прочих организациях, где требуются грамотные специалисты, знающие радиотехнику. В конце концов, не об этом ли мечтал я при поступлении в училище?
Одним из таких «технических» предметов была «Техническая эксплуатация» - ТЭ. Скучнейший предмет, особенно для тех, кто еще даже не видел военного аэродрома и стоянок самолетов. Курсанты изучали НИАС (Наставление по инженерно-авиационной службе). Преподавал этот предмет подполковник Абрамов. Талантлевейший педагог. Даже такой сухой и скучный предмет он сумел подать его интересно. Свою лекцию он перемешивал анекдотами и шутками. Запомнился такой случай. Идет лекция. Подполковник монотонно читает:
- Противопожарное оборудование стоянки самолетов включает в себя: пожарные щиты, установленные на расстоянии…
Курсанты после бессонной ночи в хознаряде на кухню под его монотонное чтение буквально засыпают. И вдруг слышат в лекции что-то неожиданное. Тем же голосом