Голод

–Ты хотя бы салфетку заложи! – пленница невесело усмехнулась, когда в очередной раз открылась дверь её темницы, и снова на пороге возникла уже знакомая ей высокая худая фигура вампира.
Бояться пленница устала. Она уже поняла, что спастись ей не удастся. Да, это чудовище сразу не убило её, когда похитило из её же собственной постели. Но заточение оказалось хуже смерти.
Когда он впервые пришёл, пленница билась, умоляла, называла себя и свой дом, обещала, что отец и мать заплатят за неё выкуп, твердила:
–Милостивый сударь, это ошибка! Ступайте на улицу Часовщиков, спросите об Элизе Моран! Меня знают. Я помогала в лавках, я совсем ничего не сделала, я совсем ничего не сделала… ступайте к моим отцу и матери, они заплатят за меня выкуп!
–Выкуп? – тогда Элиза впервые услышала его голос – очень тихий, вкрадчивый, хоть и мягкий, а всё-таки полный какой-то нехорошей жути. – Как это прелестно!
Тогда Элиза пригляделась к его костюму, к бархату ткани, к шитью серебряными нитями…нет, похититель едва ли нуждался в деньгах. Но тогда зачем ему молодая, совершенно незначительная, в самом деле ничего не сделавшая дурного или выдающегося Элиза Моран?
Конечно, Элиза Моран знала, что есть определённая категория мужчин, что ищут не только денег, от этого и совершаю преступления, но похититель не тронул её!  Он просто разместил её в тёмной, сырой и мрачной комнатке и вышел, плотно заперев дверь.
Сначала Элиза плакала. Потом молила. Затем уже бранилась, причём такими словами, которые слышала только от торговок на рынках. Знали бы её родители, воспитавшие дочь в добродетели и послушании о том, какие слова она тут произносит, пришли бы в ужас.
Но их не было. Долгое время – час, два или сутки – как понять ход часов, когда ты в заточении в комнатке без окон, за глухими стенами? – никого не было. Но вот, отворилась дверь и на пороге возникла тонкая бледная девица с подносиком в руках.
–Хвала Господу! – Элиза обрадовалась. Может быть, эта девушка ей поможет?
Но при упоминании Господа девица поморщилась и поставила подносик на пол перед Элизой.
–Как тебя зовут? Ты его прислуга, да? Ты можешь мне помочь? мне кажется, он…
–Есть, – девица жестом указала на подносик, затем ткнула длинным пальцем в Элизу, – вы!
Жесты были красноречивы. Ей предлагали поесть. Элизе однако кусок в горло не лез. Она помотала головой и подступила к девице, надеясь достучаться до неё, наладить контакт и добиться хоть чего-нибудь для себя.
–Послушай, моя семья небогата, но она сможет заплатить тому, кто поможет мне. Серебром заплатить!
Глаза девицы сделались круглыми от ужаса. Она ещё раз повторила свой жест:
–Вы есть!
–Да послушай! – разозлилась Элиза. – Какой есть? Меня похитили…непонятно кто и зачем! А ты…лучше бы помогла! Я не хочу есть!
Из всех отчаянных восклицаний Элизы, которые смешивались с рыданиями, девица поняла только одно: пленница отказывалась есть. А за это можно было получить наказание от хозяина, чего совершенно не хотелось.
Девица скользнула к Элизе, и той на мгновение показалось, что её рыдания разжалобили её, и сейчас придёт если не помощь, то хотя бы какой-то ответ и сочувствие, но нет. Девица оказалась очень сильной. Она легко навалилась на Элизу всем своим весом, ломая всякое её сопротивление и ткнула в подносик лицом:
–Есть!
Боли Элиза боялась. К тому же, страшно было остаться совершенно в одиночестве и в непонимании, без всякой надежды. Она сдалась и взяла ложку, ткнув её в предложенное варево, оказавшееся на вкус очень даже приличным. Как это называется Элиза не знала – для супа слишком густо, для каши слишком жидко. Но в этом бульонно–круповом составе были кусочки овощей и много мяса.
Элизу подташнивало, но девица не позволила ей оставить хоть ложку. Пришлось смириться. В конце концов, Элиза решила, что поесть всё-таки было нужно – кто знает, когда ей в следующий раз дадут еды?
Дали на запив целый кувшин чего-то сладкого.
–Я столько не выпью! – здесь Элиза не сомневалась. Но девица неожиданно смилостивилась:
–Он остаться.
Затем она ловко собрала подносик, оставила кувшин и вышла, не обращая внимания на попытки Элизы к диалогу.
Спустя какое-то время девица появилась опять и жестом предложила Элизе выйти.  Элиза попыталась объяснить девице кое-какие свои потребности, отчаянно смущаясь, но, как оказалось, девица и пришла для того, чтобы вывести её в уборную и позволить умыться. После умывания Элизе стало чуть легче думать, и она по-настоящему, уже без истерики задумалась о том, что с нею происходит.
Пока Элизу вели назад, она пыталась запомнить коридор, но кругом царила непроглядная тьма и такая же сырость. Приходилось идти наощупь, при этом её проводница легко ориентировалась в пространстве.
Возвращение подарило Элизе ещё один сюрприз: на полу чьей-то волей оказалось тёплое одеяло. И кувшин наполнили заново тем же сладким. Девица втолкнула Элизу внутрь, провернула ключ в дверях и исчезла, оставив пленницу с размышлениями и темнотой.
Элиза собралась с духом. Она призвала на помощь всю свою веру и всё своё мужество и попыталась обратиться к логике. Не считая того, что её похитили, обращались с ней хорошо. Пока не тронули, не обидели. Более того – накормили, дали тёплое одеяло, на котором можно было сидеть, и не позволили унижений – вывели в уборную. О чём это всё говорило?
Элиза подумала и решила, что это всё говорит о том, что убивать её не хотят. Во всяком случае – мгновенно убивать.
Она перебрала в памяти всех знакомых, пытаясь понять, кому выгодно её исчезновение и плен. Никого не нашла. Она соседствовала, как и её родители с мелкими лавочниками, зеленщиками, портными и обувными мастерами. Отец же Элизы был часовщиком – как и многие часовщики содержал небольшую лавчонку, вряд ли мог он нажить врагов, да ещё столь могущественных! Мать Элизы – кружевница. Своей лавчонки не имела, но входила с несколькими другими мастерицами в лавку побогаче, что позволяло обслуживать зажиточных горожан.
Мог ли там объявиться какой-то враг для неё, который, желая насолить матери, похитил Элизу? Или похититель просто выбрал Элизу для…
Для чего? – вот это Элиза не понимала.
Ответ пришёл ещё через некоторое время. Элиза судила по желудку – проголодаться она не успела, а ключ провернулся и на пороге возник её похититель – высокий, ужасно худой, облачённый в свой дорогой бархат…
Элиза заставила себя сохранять самообладание. Она подобралась на одеяле и заговорила высоким от напряжения голосом, стараясь звучать вежливо:
–М…простите, господин, но я, если честно, так и не понимаю, зачем я здесь. Мне кажется, вы спутали меня с кем-то или мою семью с кем-то. Пожалуйста, отпустите меня и мы забудем это недоразумения. Клянусь богом, я ничего никому не скажу.
–Верю, – согласился похититель и опустился рядом с нею на колени. Элиза потеряла самообладание и заползла в угол. 
Но это не помогло.  Сильным движением он рванул её за руку к себе, и Элиза качнулась, упала, но с удивлением поняла, что на неё никто не набросился, а вот её рука всё ещё в руке похитителя, и…
Она ощутила укус. Потянулась, чтобы посмотреть, не желая видеть, но всё-таки не умея сдержаться и увидела ужасную картину: её похититель пьёт кровь из её руки!
Элиза закричала от ужаса и отвращения, попыталась дёрнуться, но всё тело предало девушку, она вдруг ослабела и потеряла сознание, очень надеясь на то, что умирает, потому что ей показалось в эту минуту, что такая жизнь выше её сил.
Но она почему-то очнулась. Уже знакомая девица омывала её лицо, Элиза дёрнулась, крикнула, и, узнав в пришедшей знакомую захрипела (горло пересохло):
–Он же…вампир!
Девица кивнула, обтёрла лицо Элизы полотенцем, хотя Элиза и попыталась слабо отбиться, чтобы посмотреть на ноющую руку. На левом запястье виднелись два маленьких круглых следа, сама же рука жутко болела и была белее обыкновенного.
–Он вампир! – снова прохрипела Элиза, глядя на девицу. Девица снова кивнула. – А я?..
Элиза прислушалась к себе, изменилось ли в ней что-то? в голове туман, рука болит, шея затекла, в желудке тошнота, в горле пересохло…что вообще чувствуют вампиры?
Девица же ответила коротко и ясно:
–Нет! – и добавила уже знакомое: – вы! есть!
Перед носом Элизы оказался новый подносик. На этот раз на нём было очень много мяса, каких-то сладостей и красные зёрнышки граната. Оглядев пищу, Элиза поняла наконец – её не выпустят, её не спасут.
–Есть! – повторила девица, хмурясь.
Сопротивляться было бесполезно. Накормят силой. В Элизе что-то сломалось и она покорно взяла ложку.
***
Его звали Роман Варгоши. Своим именем, однако, он не  пользовался уже почти двести лет, с тех самых пор, как его родной отец превратил его в вампира, а после и сам вскоре оказался забит заподозрившими что-то крестьянами. Причём не просто забит. Его тело сковали серебряной цепью, бросили в пустой колодец, а сверху залили оловом. Колодец же обнесли стеной из крестов и кольев – мстили за поруганных и убитых дочерей, сестёр и жён – у Варгоши Старшего был весьма извращённый вкус и неумная жажда поглощать кровь молоденьких девиц.
Крестьяне добрались бы и до сына проклятого вампира, если бы Роман не успел сбежать, едва только понял, куда дует ветер. А вскоре возвращаться ему уже оказалось некуда: в имение Варгоши попала молния, и случился пожар. Да и сомневался Роман, что дадут ему мирной жизни.
Если честно, Роман прекрасно понимал крестьян. Его отец ещё до превращения в вампира, которое случилось где-то во время его очередной поездки за налоговыми сборами по землям, в его же собственных лесах, имел отвратительную репутацию. Про него говорили, что он богохульник и развратник, способный засечь до смерти слугу ради прихоти. Но в тот век очень многие графья и бароны имели тёмные репутации, так что с этим ещё можно было мириться, но вот когда начали пропадать люди, мириться уже было нельзя, ибо пропадали они нагло, и не один-два, а сразу десятками.
Словом, Роман считал, что его отец заслуживает такой участи. К тому же он никак не мог простить ему своего превращения, о котором не просил! Более того, молодой виконт, будучи человеком, боялся крови. Смешное дело, конечно, подходящее больше для какой-нибудь принцессы или знатной девицы, не отличающейся умом и сообразительностью. Но так уж посмеялись боги: один вид крови пугал Романа с детства.
Поэтому он был далёк от отца, любившего охотиться, и от детей-сверстников, которые в шалостях своих, в шуточных дуэлях и в проказах нередко поручали царапины и разбивали то носы, то коленки в кровь, но при этом оставались неизменно веселы. А вот Романа от вида крови мутило…
А теперь, благодаря отцу, ему приходилось эту самую мерзкую кровь пить. И пусть кровь была единственным, что хоть как-то могло справиться с голодом и дать силу, человеческую душу и ещё не угасшую натуру людскую всё ещё мутило от запаха и вида крови.
–Я спасал тебя! – Варгоши Старший не понимал мрачности сына. Ему самому жизнь, вернее не-жизнь-не-смерть казалась бесконечным праздником. При жизни он был кутилой и теперь не желал сдавать позиций. И предчувствовал уже вечность среди женских тел и крови, что заменила ему вино. – Ты умирал!
Это правда. Роман, не желавший знаться с