Парадокс слов на трамвайной скорости

Если ехать на электричке в этот небольшой промышленный город, то лучше выйти в Тупике. Тупиком называется остановочная платформа, никакого забора или глухой стены там не наблюдается, но топонимика — удивительная наука, в ней разбираться — не разберёшься. А молодёжь, что приезжала в 80-х на электричке из районных центров в город, где получала специальность в местных ПТУ, или, по-простому,  в шарагах, и не разбиралась. Только шутила. Говорили обычно так: «В XXI веке у нас пустят электричку "Тупик-Париж"». Возможно, сейчас уже и пустили! А тогда электричка, практически пустая, уползала дальше  –  к городскому вокзалу, а вот из Тупика народ легко попадал на главную улицу, по которой ходили трамваи.
Лирическое отступление.
И ведь придумал кто-то эту смешную географическую несочетаемость – «Тупик-Париж»! Ясно, кто. Народ. Бывает, скажет — как в гранёный стакан нальёт — точнёхонько по рисочке. Или вот ещё. Медок. Это мужик один был у нас в посёлке. Как подойдёт, как заведёт разговор, как прилипнет — ничем его не отодрать. А другой был Сквозняк. Так он на своих стареньких «Жигулях» гонял – только успей отпрыгнуть с дороги!
Чтобы добраться до нашей общаги, мы всегда ехали из Тупика на трамвае. Трамвай, деловито задвинув двери, набирал скорость, проезжал мимо драмтеатра, мимо афиш, где крупными буквами были выведены названия фильмов, идущих в местном кинотеатре «Комета», потом была остановка, потом вторая, на третьей мы выходили, а трамвай двигался дальше — на Быргун — район города, где была новостройка.  
Лирическое отступление.
Вот почему кинотеатр назвали «Комета»? Что общего может быть у космической странницы с хвостом из огня и приземистым обшарпанным зданием с зальчиком на 200 посадочных мест, где над широким белым экраном растянут транспарант, гласящий: «Важнейшим из искусств для нас является кино...» В. И. Ленин»? А почему Быргун? Неприятное на слух, корявое слово, как будто кто-то точил-точил камень, пытаясь вырезать изящную фигурку, у него долго не получалось, он взял, да и забросил её подальше, чтобы глаза не видели.
Ребята-старшекурсники первыми завалились в общагу, первыми сообщили: «Успели прочитать афишу, когда ехали на трамвае: с понедельника в кинотеатре будут показывать фильм про индейцев «Потомок Мульду»!» Все, кто мог себе позволить потратить пятьдесят копеек на вечерний сеанс, ринулись смотреть. Вернулись разочарованными. Фильм был не про индейцев, а про Ульянова-Ленина, про то, как он шёл, а где-то и полз по совсем ещё не окрепшему льду Финского залива в сопровождении финского же коммуниста Эйно Рахья, а потому так и назывался: «По тонкому льду». Страсти и обсуждения в общаге не умолкали всю неделю. Какая-то часть смотревших была довольна и утверждала, что фильм про индейцев — увлекательный, захватывающий, с Гойко Митичем в главной роли. Другая же часть, тоже смотревших, категорически не соглашалась с первыми — фильм скучный, однообразный, деньги и время тратить не стоит.
Когда мы с моим первым любимым мальчишкой собрались в кино, там показывали уже что-то другое. Мы сидели в тёмном зале, сцепившись руками, краснели «удушливой волной» и она, эта волна, смыла из нашей памяти название того фильма, хотя оно, сразу после киножурнала «Фитиль», появилось на экране, написанное аршинными буквами. Зато мы догадались, поняли или, скорее, почувствовали, почему кинотеатр назывался «Комета», только тогда ещё не осознали этого.