В продолжение «Достойное применение вокала» (https://fabulae.ru/prose_b.php?id=130094)
Что увижу, то пою.
Песнь вам не понять мою.
В отзывах, пришедших Поваротти от слова «повар» на рассказ «Достойное применение вокала», содержался вопрос: каков, интересно, его репертуар – арии, там, романсы? Чем конкретно разгоняет тоску и засидевшихся едоков камбузный тенор?
Песенный диапазон кока Оглоблина был огромен. От «Неба утреннего стяг» до «Нет, никогда я не был уркаганом». И плевать он хотел на иные поветрия времён нынешних, когда смело и зычно, во весь голос затягивал под сводами камбуза:
- Неба утреннего стяг… В жизни важен первый шаг!.. Слышишь, веют над страною ветры я-а-арастных атак!
Для распевки это была великолепная песня! Судовой Поваротти частенько слушал её на своём нот-буке, и даже не поленился скачать слова – чтоб такую патриотическую тему по незнанию не домысливать – не корёжить. Умели, что говорить - умели раньше нужные песни писать, а и петь, конечно – не ему чета, певцы великие, незабвенные: уважуха!
Этой песней кок, как правило, в день свой рабочий, что начинался ранним – приранним утром – затемно еще, - вкатывался, входил, врубался: хорошее начало дня трудового!
Справедливости ради надо сказать, что запевал кок только по полному прочтению утренних своих молитв, и не видел между событиями никакого противоречия: и по Библии, и по Моральному кодексу строителей коммунизма люди были братьями, и кто их всех теперь помирит, как не Оглоблин? Тем более, что творил он в эти минуты дело святое – готовился тех голодных и страждущих, что ломанутся через час в салон команды и кают-компанию, накормить – чем Бог послал, и что он, Оглоблин, спросонок успеет сейчас приготовить.
А после завтрака, когда надо было во весь опор гнать уже на обеденную тему – а там и первое, и второе с гарниром, и салат, и фрукты! – кок седлал «Настоящему индейцу завсегда везде ништяк!». Это – если что-то вдруг не будет получаться, да будет Оглоблину казаться, что не успевает он:
- Посидит, подумает, что-нибудь придумает!
Рассиживать-то, ясное дело, было совершенно некогда – тут бегом бы всё успеть! Но – без паники, без злости, без уныния: с песней-то такой забойной!
Кстати, о панике! Подбадривал себя Оглоблин и теми строками: «Спокойно, без паники… Мы – на «Океанике», - переиначивая текст под название своего судна. Но, это принимался мурлыкать себе под нос, когда дело было действительно - швах! Однако, каждый раз выбирался матёрый поварюга сухим из воды – спокойствие, только спокойствие: без него на камбузе никуда!
Ну, а когда уж приходило время обеда – тут начиналось чистое попурри: здесь на одной волне удержаться уже не удавалось. Просил старший механик только половинку гарнира – мигом затягивалось коком:
-Па-апалам небеса, пополам земля… Половинка моя, половинка моя – как я по тебе скучаю!
Сто лет бы, на самом деле, не видал он старпома с непременной половиной гарнира!
А вот второго механику, что носил пышную, окладистую бороду старорусскую, Оглоблин видеть был всегда рад: родственная душа – открытая и чистая в делах и помыслах.
- Борода, борода!.. Украшает мужика борода!
Помор и славный уроженец МурмАнска (а именно так всегда называл этот город бородач) улыбался в ответ, и просилнеизменно: «Пол-ложечки, а то я и так уже – на четыре килограмма поправился».
Нередко из салона рядового состава высовывалась голова матроса Макса – только его, почему-то, снаряжали всегда за добавкой хлеба:
- Алёша, хлеба можно, а? Закончился…
Тут у кока, что без промедления кидался нарезать людям хлеб – святое! – было два песенных варианта на выбор – позволял репертуар:
- Хлеба нет, а полно гуталина… Да глумится горбатый главарь. Атас!..
Или же:
- Нет, я не вру – я жадным не был! Мне бы только хлеба, хлеба!.. И еще немножко сала… И малёхо колбасы.
Для глазастого балабола Макса, впрочем, у кока имелись строки собственного сочинения:
- Ну, чё ты, чё ты, чё ты – давай сведём мы счеты! Когда и на кого ты пургу напрасно гнал…
Дальше кок еще не досочинил – недосуг всё было. Но Макс, думая, что это незнаемое им произведение блатняка, неизменно пугался и спешил с глаз кока долой.
На иных надо было здесь жути нагонять – такие правила игры: иначе не понимают, демоны. Им-то и посвящалась следующая вещь:
- Нет, никогда я не был уркаганом… Ты уркаганом сделала меня!
Добавки просили осторожно…
Завершался обед радостным: «Вот и всё – и закончилось звёздное лето!». Скоренько домыв свои кастрюли и закрыв «избушку на клюшку», а камбуз – «на лопату», счастливый кок спешил на заслуженный отдых: день считай, был сделан. Остался ужин, но на него уже замаринованы окорочка, или замочен рис на плов – дело техники. А до того судовой Поваротти еще поспит пару – тройку часиков. Чтоб и тело отдохнуло, и голова посвежела, и силы для вечернего концерта появились: никак нельзя выступление сорвать! А потом ведь еще на бис – до полуночи чистить рыбу или кальмара, разделывать баранину, крутить фарш, резать зелень: лишь бы песен хватило!
В затянувшихся нынче гастролях Оглоблин дал сотни, без преувеличения, своих концертов за 258 дней рейса – без перекура, то бишь – без антракта.
