Лицо побрызгано водой, платье нацеплено. Выхожу из квартиры, захлопываю дверь и бреду к няньке Архиповне на первый этаж.
Та хлопочет на кухне. У нее большая семья, дети и внуки разбежались кто куда, а мы с ней – на хозяйстве. Я с утра не в духе, хозяйствовать неохота, но Архиповна строга и непреклонна: она варит борщ, а потом мы вместе лепим пельмени.
Пельмени у няньки выстроились на доске ровными рядами, как морские ракушки, а мои как-то кривоваты… Ничего, съедим. Самое интересное происходит, когда начинаем чудить: в один пельмень положена щепотка соли, в другой немного черного перца, а в третий – монетка, целых десять копеек! Тот, кто ее найдет («на счастье!»), само собой, оставит себе. Я коплю мелочь, и в тайничке уже спрятаны сорок копеек. Очень горда своим сокровищем и мечтаю о пельмене с «кладом».
С кухней покончено, я рвусь гулять, но Архиповна стоит на своем: она гладит белье, а я это самое пересохшее белье обрызгиваю водой и расправляю ладошками. Нянька посмеивается, я креплюсь. Наконец, гора свежевыстиранного белья тает. Я торжествую. Рано. Архиповна берется за веник, а мне вручает мокрую тряпку… И вот ползаю на коленках под столами и стульями, вытирая «скрытую» пыль под вопли Архиповны: «Давай, давай, а то я не согнусь, у меня грыжа»!». Щеки раскраснелись, волосы выбились из косички, но нам весело и шумно: старый и малый… И, наконец, торжественный момент, трудовой десант закончен, пьем дымящийся чай из пиал, привезенных из Чарджоу (Архиповна говорит на русский манер: «Чаржуй»), лакомясь домашней выпечкой. Все, нянька устраивается у радиоприемника «Ригонда» слушать концерт любимого «Гамзы» (Кобзона), а я, под звуки «Вода, вода, кругом вода…», сваливаю на улицу.
Там уже ждут. У меня два друга: Вадик и Аркашка. Про Вадика расскажу потом, сейчас послушайте про Аркашку (Тот живет в нашем подъезде). Он маленький (по сравнению со мной). Аркашке еще нет четырех. Белокожий, синеглазый, с длинными светлыми кудрями, он похож на разового пупса, которые продаются в игрушечном магазине. Аркашкина мама отпускает ему длинные волосы и одевает, как девчонку.
Мама у Аркашки необыкновенная, она – балерина. Танцует в детском музыкальном театре. Мы ходили на спектакль, где соседка играла роль кошки в «Айболите», я сразу ее узнала. Гордость переполняла, и я всем спешила рассказать, что знакома с актрисой. На лавочке у нашего подъезда подружки Архиповны шептались о том, что Инга (так звали балерину), «сделала аборт, тайно, потому что у нее и так двое детей, а балеринам это не положено…» При нашем приближении, кумушки сразу замолкали, перестав сплетничать. Что такое аборт, было неясно. Мне это слово напоминало слово «шпагат», и я представляла себе как эта худая жилистая женщина тайком, прячась ото всех, садилась на шпагат, а вездесущие соседки подглядывали из-за угла.
Еще у Аркашки есть взрослая сестра Дийка, тощая и высокая, как жердь девица старшего школьного возраста. Нашу компанию она игнорирует.
Аркашка везде таскается за нами (взрослыми). Сегодня решено это пресечь. Хотя именно сейчас малыш хорош: локоны чуть подстрижены, и первый раз в жизни на нем надет взрослый костюм: темно-синие брюки с большими накладными карманами и настоящий пиджачок с блестящими пуговицами. Аркадий сияет, как начищенный самовар. Мы проникаемся уважением. И в самый торжественный момент, когда наш маленький друг в упоении сплевывает сквозь зубы, из подъезда вылетает Дийка с бутылкой каши, увенчанной соской и орет: «Аркашка! Иди есть!». Не обращая ни на кого внимания, важный ангелочек в синем костюме укладывается на лавочку у подъезда и с ярко выраженным удовольствием уписывает кашку из соски! Далее, как ни в чем не бывало, встает, отряхивает штаны и спрашивает: «А мы куда?»
А мы на стекольный завод! Рядом с нашим пятиэтажным домом («хрущевкой», почему-то говорит мама), целых три достопримечательности: гора, Вольский тракт и стекольный завод.
Вольский тракт – это большая дорога с непрекращающимся потоком машин, идущих в центр города. А необыкновенность ее связана вот с чем: однажды ночью я проснулась от шума и грохота, доносящегося со стороны дороги. Звук был монотонный и какой-то раскатистый, что ли… Все спали. Я выглянула в окно и обмерла: по проезжей части с лязгом и грохотом шли танки. Их гусеницы скрипели, а пушки покачивались на ухабах. Такое бывает только в кино про войну! «Я сплю», - подумала и юркнула в постель. Утром, никто из опрошенных мной, танков не видел и не слышал. Дети говорили, что спокойно спали минувшей ночью, а взрослые… Взрослые как-то странно молчали, или тихо советовали: «Это сон, забудь.». Но до сих пор я отчетливо вижу колонну танков, идущую в темноте по Вольскому тракту. Поэтому эта дорога для меня - особенная.
А гора! Гора – это главная достопримечательность нашей местности. Большая, покатая, ярко зеленая летом и белая зимой, вся пересеченная тропинками, гора видна прямо из наших окон. И когда Архиповна принимается меня воспитывать и заставляет сидеть дома, основным моим занятием является созерцание горы в окне: по тропинкам спешат люди, бегают собаки и коты, а иногда, неожиданно, гору атакуют стаи птиц, каких, я не знаю, они садятся темным пятном на изумруде склона и шумят, как цыгане на базаре. Круглый год мы обитаем на горе. Ранней весной собираем первые цветы, похожие на маленьких желтых цыпляток. Летом ходим «в поход», изучая все тропки, пересекающие гору вдоль и поперек. А зимой! Зимой вся гора облеплена катающимся людом: на лыжах, на санках, на коньках! Кажется, что все население нашего района высыпало на гору и там происходит одно непрерывное веселье. Обмороженные щеки и пальцы – не в счет.
Зимой был такой случай. Мы катались с горы, кто на санках, кто на лыжах, а самые взрослые и, само собой, смелые – на коньках по накатанному обледеневшему склону. Аркашку туда не пускали. Разрешали съехать только на санках, да и то вместе с кем-то. А его сестра Дийка летала с горы на изумительных новых коньках на белых ботинках, с остро отточенными полозьями. Аркашка хотел коньки. Он орал и бился в истерике. Родители были непреклонны: "Нет! Нет! И еще раз нет" Единственное, на что они соглашались, это привязать к его валенкам веревками двухполозные тупые уродцы, которые и назвать-то коньками стыдно. Аркашка рыдал.
Поздно вечером, он выкрал Дийкины коньки (тридцать седьмого размера!), обул три шерстяных носка, затем свои валенки, поверх валенок (!) ботинки с коньками, сопя и отдуваясь, затянул их изо всех своих трехлетних сил. О том, как он спустился со своего этажа на улицу, а, главное, забрался на гору, история умалчивает. Но о том, как он, в Дийкиных коньках, с диким воплем, на бешеной скорости, вихрем, нет, смерчем, слетел с горы и не разбился, ходят легенды. Гора была побеждена, Аркашка в восторге, а его родители – в шоке.
За горой расположен стекольный завод. Его продукция продается во всех магазинах Саратова. Это сияющие хрустальные вазы, вазочки, и другие красивые вещички. Но нас привлекает, естественно, не это. Территория завода окружена кирпичным забором. И в этом заборе есть дыра. А за этой дырой – чудо! Сотни, нет, тысячи маленьких стеклянных прозрачных шариков, в которых отражается солнце миллионами солнечных зайчиков, слепящих глаза. Это застывшие капельки стекла, выброшенные за ненадобностью. Целая куча чудесных сокровищ!
И вот сегодня мы идем туда, в поход за шариками. Дорога дальняя и опасная. И решено маленьких (Аркашку) не брать. Выдумана история о том, что за горой, в районе стекольного завода объявился маньяк, который похищает маленьких светловолосых кудрявых мальчиков и больше их никто не находит… Аркашка распахивает синие глазищи. «Я сейчас..»,- шепчет он и скрывается в подъезде. Мы в недоумении. Вот бы в втихаря сбежать, но поздно. Из подъезда выходит Аркашка. Мы столбенеем. Синего нового костюма нет и в помине... Перед нами стоит девочка в платьице, с ленточкой в кудрях, с Аркашкиным лицом и Аркашкиным голосом произносит: «Ну вот, готово, девочек ведь не крадут?».
История о том, как мы ходили на стекольный завод воровать шарики с Аркашкой, переодетым девочкой, крепко держа его с двух сторон за руки (чтоб не украли), долго передается из уст в уста жителями нашего двора.
Нагруженные тяжелым стеклом под завязку еле бредем через гору домой. На тропинке сидит наш кот Рыжик, щурится на солнце. Большой, пушистый, белый с рыжими пятнами, он вызывает всеобщее восхищение, прохожие на него заглядываются, пытаются задобрить, войти в доверие. Но Рыжик горд и своеволен, смотрит на всех свысока. Глядит на меня снисходительно, мурлычет: «Пр-р-ривет!», «Привет!» - отвечаю я.
Архиповна заждалась к обеду. Ворчит, ставя дымящуюся тарелку на стол. Видит припрятанное в прихожей ведерко для песка, полное шариков, но молчит, только усмехается. «Знаю, знаю, где вы были», - говорит ее взгляд. После обеда с торжеством отправляет меня спать. Какое мученье лежать в душной комнате на кровати, когда за окном солнце, небо, гора! А Архиповна заглядывает в комнату и строго вопрошает: «Почему не спишь?». Я изо всех сил зажмуриваю глаза, от напряжения им даже больно, и мне кажется, что я правдоподобно притворяюсь, но Архиповну не проведешь: «Я знаю, что не спишь, быстрее уснешь, быстрее встанешь!» - провозглашает она и закрывает за собой дверь. Делать нечего, приходится подчиниться.
После сна на своем балконе меня уже ждет Аркашка. Его балкон под моим и чуть в стороне. Я волоку на балкон здорового плюшевого медведя. Его привез папа из командировки. Аркашка, как попугай, повторяет мои действия, и тащит своего, похожего зверя. Я усаживаю игрушку на детский стульчик, беру в руки ножницы и делаю вид, что стригу. Аркашке снизу плохо видно, что происходит. «И я хочу тоже, стричь!» - вопит он, бежит за стулом и ножницами, усаживает своего медведя. Я-то делаю вид, а он стрижет!!! Скоро его плюшевый друг превращается в клокастого плюгавого уродца.
Но это не все, действие продолжается. Я тащу на балкон таз, притворяюсь, что наполняю его водой, сажаю туда медведя и прикидываюсь, что купаю! Аркашка не отстает. Весь его балкон залит водой. Вода стекает вниз на головы прохожих. Его несчастный стриженый медведь плавает в корыте, уже совсем не похожий на прежнего
Будет минутка, забегайте на дзен)
