Ну, браты, как, браты, что, браты?

             


А были они совсем не похожи друг на друга.
Как две капли, оказавшиеся рядом случайно. Одна – это ртуть, выкатившаяся из разбитого термометра, а вторая – розовое масло, которое словно бы капнули тебе на запястье на одном из восточных рынков, чтобы можно было растереть его и понюхать, предварительно несколько раз взмахнув рукою в воздухе, дабы по достоинству оценить аромат.
Илья – старший из братьев. Ему лет тридцать, наверное. «Старик уже», - как сам он о себе говорит. Вот он ртуть и есть. Даже когда стоит или сидит, всё равно – движется. Он постоянно как-то… «мерцает». Мне кажется, что даже во сне он действует. И живёт всё время сам по себе, вне зависимости от контекста мира, который в этот момент его окружает.
Я знаю братьев уже несколько дней. Или, - всего несколько дней?.. Но этого времени достаточно для того, чтобы составить о них какое-то представление.
Илья яркий, красивый, наверное, - очень красивый человек. При одном взгляде на таких мужчин женщины  впадают в некое состояние почти транса, потому что, помимо физического совершенства, от него исходит какое-то… излучение, которое и называется человеческим обаянием. Он высок, сух в кости, широкоплеч и узкобёдер. Это видно,  даже когда он одет в уродующую любого рабочую спецовку. На нём она выглядит, как одежда от-кутюр. Голова покоится на высокой, статной шее. И какой красоты голова! Он хорош в любом ракурсе. И мужествен. Прямые чёрные брови – в полном соответствии и с выразительными глазами и ровным, чуть широковатым в основании носом. Правильно и определённо обрисованный  рот подчёркнут мужественным, довольно широким подбородком.
И всё это физическое великолепие вступает в неожиданный контраст с большими, почти огромными руками, которые, однако, его совсем не портят, а лишь дополняют совершенство всего остального, как только он начинает двигаться.
Походка, все движения его настолько закончены и совершенны, что кажется, будто он исполняет некую балетную партию, когда каждый «вздох» тела выверен до миллиметра. И самое главное его достоинство в том, что он словно бы и не замечает, какое впечатление производит на окружающих. Естествен он и прост в словах, в движениях, в жизни самой.
Иван, младший из братьев, излучает здоровье и какую-то физическую чистоту. Даже если грязный. Даже если после работы, и огромные руки, такие же, как у брата, черны чуть не по локоть. На Илью он похож так же, как луна на солнце. Отражённая такая копия, только будто в тени. А рядом с ярким братом вообще заметен не сразу. Потому ещё, что молчун. Молчит и улыбается только. Но зато – как улыбается!
Губы дрогнут вначале, чуть шевельнутся, словно размышляя, как поступить дальше. Потом, всё же, доверчиво как-то вздымутся краешки их, и – кааак брызнет улыбка! Как зальёт-затопит всё вокруг!! Так нестерпимо по-доброму, что те, кто рядом с Ванькой в эту минуту оказывается, тоже, вопреки воле или настроению, лучиться счастьем начинают.
И потом уже, когда нет Ивана рядом, долго ещё тепло где-то в самой глубине человека держится при одном только воспоминании об этой улыбке.
Это как с дорогими духами. Вроде бы и не пахнут, а вот веет чем-то нездешним, далёким и обязательно прекрасным. Когда кажется, что и человека того забыл уже, а вот запах помнишь. Годами. Иногда – всю жизнь.
Если начинаешь наблюдать за Ильёй с Иваном, то покажется даже, что они друг на друга внимания не обращают. Но – всё время вместе. Даже когда не рядом. Связь между ними. Прочная какая-то и длинная. Та, которая – навсегда. И больше это, чем просто кровное родство. Братство  в самом высоком смысле этого слова.
Работают они вместе. И живут тоже, потому что оба не женаты. На работу вместе приходят. И с работы домой тоже вместе торопятся.
Принято думать, что нравятся нам прежде всего люди открытые. Те, которые занавесок в окнах своей судьбы не признают: любой проходящий мимо может заглянуть в их жизнь, потому что скрывать им нечего. Иван с Ильёй не такие совсем. Как пораздумаешься о них, поймёшь, что ничего и не знаешь. Даже где живу толком не известно. Идут на работу с автобусной остановки, которая за углом. Туда же и уходят после работы.
А если бы кто-нибудь знал, почему домой так торопятся и кто ждёт их дома, страшно бы удивился.

Чем ближе к дому, тем суровее лица у братьев, тем невыразительней. На пороге квартиры когда стоят, так даже робость какая-то видна во взорах обоих.
Илья осторожно как-то даже ключи достаёт и дверь открывает. Но как бы он ни старался не шуметь,- всё равно в прихожей их встречает красивая такая, очень красивая, хоть и не молодая уже женщина в инвалидном кресле. Мама это Ильи и Ивана. Мать, стало быть. И гневно как-то, сурово, даже брови чуть сдвинув, говорит, к обоим сразу обращаясь:
- Ну, и долго это продолжаться будет? Сегодня почти на двадцать минут опоздали! Вы что же со мною делаете? Жду-жду сыновей, не ем весь день, волнуюсь. А им и трава не расти. Долго вы надо мною издеваться будете? Или в гроб мать загнать хотите раньше времени?
Умело и круто разворачивается в своём кресле-каталке и, убывая из прихожей в комнату, через плечо бросает:
- Чтобы через пятнадцать минут ужин был готов! Иначе вы меня опять до приступа доведёте!..

… Иду сегодня на работу и вижу: у самой дороги, на обочине, птенец-подросток лежит. Умирает. А большой уже такой, почти птица… Жаль его… Так и не узнал, что значит в небо взлететь…