КОНТРАБАНДА

приглашения, проскользнул  внутрь.
Дверь оставалась приоткрытой, и я слышал, как прапорщик докладывал  о моем прибытии. Следователь сказал, что пока занят, и попросил подождать.
- Ждите, - выходя, сказал прапорщик, - следователь освободится - позову.
Признаюсь, меня это возмутило. Я и без того почти не располагал  свободным временем, а тут ещё «ждите». Но на моё возмущение прапорщику было глубоко наплевать, и он стал перед дверью, как вкопанный.
Пререкаться с прапорщиком не было смысла, оставалось ждать.
Я уселся в мрачном узком коридоре на обшарпанное кресло. Минуты через две вышел следователь:
- Вы журналист?
Я утвердительно кивнул головой.
- Проходите.
Я вошёл, огляделся, не зная с чего начать разговор. Крей говорил, что следователь сам всё расскажет, останется только записать.
- Присаживайтесь.
В кабинете мы были не одни. Со стула, на который он указал рукой, предлагая присесть, тот час встал человек в милицейской форме с сержантскими погонами – не очень высокий, не  худой, но довольно жилистый.
- Подождите, Сергей Александрович, пока в коридоре.
Сержант вышел, и я занял его место.
- Если вы не против, я запишу информацию на диктофон, чтобы было быстрее, а то у меня совсем нет времени, - попросил я,  - собрался на выставку, а тут убийство. Семён Яковлевич позвонил, попросил встретиться с вами.
- Да, я вас понимаю, - сдержанно посочувствовал следователь, - но, думаю, долго не задержу. Дело не такое уж и хитрое, хотя, может и наделать много шума.
- С чего же?
- Дело в том, что убит оперативный сотрудник Энской таможни (услышав знакомое ведомство, я вдруг содрогнулся, насторожился и стал более внимательным), - следователь взял в руки лежавшее на столе удостоверение, -  Дмитрий Горохов, приехавший в Москву в командировку. С большой вероятностью можно говорить, что погиб он от рук незадачливого грабителя - носильщика. Похоже, он и убивать-то его не хотел. Один раз ударил, попал в сонную артерию, оперативник концы и отдал.
Следователь протянул мне фотографии убитого, сделанные на месте преступления.
Совсем молодой. Давно увлекающийся фотографией, я обратил внимание, что лицо покойника, на одном из фотоснимков сделанное крупным планом, было точно живое. Видимо, такое впечатление складывалось оттого, что его смерть наступила быстро, и на столько быстро, что жертва не успела понять, что произошло. Я внимательно посмотрел фотографии, пытаясь найти какие-нибудь следы, оставшиеся от убийства, например, кровь. Но, как ни странно, ничего подобного на фотографиях видно не было.
- Скажите, а как он был убит, и что доказывает вашу версию убийства, - полюбопытствовал я.
Следователь почесал лоб:
- Если говорить о месте убийства, то, как вам, наверное, известно, этим местом был привокзальный туалет; если говорить о причине и способе, то по заключению эксперта, причиной смерти явилась остановка сердца, последовавшая за ударом в сонную артерию, хотя, если бы не эксперты, можно было бы подумать, что он умер сам – никаких ярко выраженных видимых следов нет. А то, что целью преступника было ограбление, доказывает неоспоримый факт исчезновения у Горохова мобильного телефона и денег (что подтверждают обнаруженные при нём пустые телефонный футляр и бумажник).
Невольно в моей голове возник совершенно правомерный, как мне  казалось,  вопрос, который я тут же задал следователю:
- А не мог ли совершить  убийство профессионал?
- Думаю, вряд ли, - уверенно ответил следователь. – Как я уже говорил, смертельный удар, нанесённый оперативнику, вероятно, случаен. Скорее, его хотели напугать, но не рассчитали сил.
Действительно, вполне убедительная версия, подумал я, ещё раз вспомнив про себя Крея недобрым словом. И стоило же меня дёргать из-за обычного рядового убийства? Всё вроде бы было понятно и гладко. Оставалось  определиться с убийцей.
- И кто же мог убить оперативника? Вы говорили о каком-то носильщике…
- Да, вы не ослышались. Я говорил о носильщике, с которым видели Горохова за несколько минут до убийства. В ближайшее время мы его найдём. Некоторые допрошенные свидетели смогли его достаточно чётко описать, и поэтому особых проблем это не составит.
- Свидетели?
- Да. А что вас так удивило? Есть люди, которые опознали Горохова и сообщили очень важные для дела сведения. – Следователь взял в руки протоколы допросов. – Вот, например, Маврина Любовь Петровна – начальница поезда «Одесса – Москва», подтвердившая, что гражданин Горохов в ночь с шестого на седьмое августа сел в её вагон в городе Энске, а утром седьмого числа живой и невредимый вышел в Москве. – Хотя от Мавриной толку мало, она никаких носильщиков рядом с ним не видела, - признался Анохин. - А вот, показания других свидетелей – Андрея Хлюпина и Сергея Перова очень даже помогут следствию. Сергей Перов - сержант линейного отдела внутренних дел на станции Москва - Киевская отмечал Горохову  командировочное удостоверение, а потом,  стоя на улице вместе с Хлюпиным, видел, как оперативник входил в здание вокзала с внушительных размеров человеком в форме носильщика. Хлюпин и Перов тем временем были на улице, и обратили внимание, что через несколько минут носильщик, подробное описание которого они приводят в протоколах, вышел из вокзала, но уже один, а спустя какое-то время они услышали переполох и узнали, что в привокзальном туалете найден труп того самого оперативника.    
- Вот тебе и командировочка, - расчувствовался я.
- Вот и командировочка. Был человек, и нет человека.
Что ж, более-менее картина была ясна. Взглянув на часы, я поблагодарил следователя  за информацию – время поджимало, нужно было спешить на выставку.
Для очередного номера некоторая информация имелась.
Я выключил диктофон и поднялся со стула. Учитывая, что преступник пока не был задержан, в дальнейшем я надеялся как минимум ещё на одну встречу со следователем, но договариваться о ней заранее не стал, решив, что следователь никуда не денется, и найти его, когда понадобится, поможет Крей, который, как мне показалось, с Анохиным был знаком явно не понаслышке.
       
3.

На открытие выставки я всё-таки попал. Прибежал, запыхавшись, и поймал себя на мысли, что убийство оперативника немного выбило меня из колеи. И не потому, что, съездив на вокзал, я потратил уйму времени, а потому, что убитый парень теперь не выходил из моей головы. Ему было года двадцать три, не больше. Лицо его, которое я видел на фотографии, умиротворённое и, казалось, не понимающее всей жестокости грешного мира, зависло тогда перед моими глазами. Кому же он мог помешать?  
Торжественные минуты открытия фотовыставки промчались секундами. Бородатый мужик с прибалтийской фамилией Ливонис, оказывающий мне помощь в организации долгожданного мероприятия, открыл двери первым посетителям и, представив меня, принялся, как можно красочней описывать мои произведения, заранее подготавливая ценителей прекрасного к погружению в сказочный мир искусства.
- …Незабываемые образы, казалось бы, обычных людей, встречаемых нами на улице, так ярко представлены художником, что попытаться понять их мысли и разгадать их судьбы, может стать очень увлекательным занятием. Но не только в этом прелесть волшебной силы искусства, наглядные образцы которого здесь представлены. Хочется надеяться, что каждому человеку, который пришёл сюда, после выхода из зала будет гораздо легче разобраться в окружающих их людях…
Красиво он говорил, ничего не скажешь, и его речь дала небольшую, но приятную встряску моей памяти, невольно заставив окунуться в прошлое, в то, с чего всё начиналось.
А начиналось всё очень давно.
С юных лет, сколько я себя помнил, примерно раз в месяц с отцом мы делали фотографии. Процесс требовал длительной подготовки и набирал обороты ближе к полуночи, когда становилось темно. На кухне толстым одеялом завешивались окна и двери, отец доставал увеличитель, рамочки, лампу с красным стеклом, свет от которой не засвечивал фотобумагу, ванночки для воды и химикатов, расставлял всё это на столе, и потом начинал разбавлять водой проявитель и закрепитель. Мешал долго, до тех пор, пока не будет ни малейшего осадка. Плёнка, ранее проявленная и закреплённая в специальных баночках, была вставлена в специальное гнездо увеличителя. И, наконец, начиналось самое интересное…
Лампа увеличителя включена. Свет проходит через плёночный негатив и оптические линзы, и  картинкой отражается на столешнице.
- Сколько будем делать таких? – спрашивал отец.
- Три, - говорил я, - одну нам, одну бабушке, и ещё кому-нибудь.
Фотографий мы всегда делали с небольшим запасом: всем, кто сфотографирован и одну-две на всякий случай, например, кому-нибудь подарить.
Фотореле не было, и мы заранее присматривались к качеству негатива: сколько секунд нужно выдерживать фотобумагу, чтобы фотографии получились хорошими? Раскручивая винт на стойке увеличителя, отец регулировал размер изображения, потом включал лампу с красным светом и выключает лампу увеличителя. Спать совсем не хотелось, потому что к таким ночам я обычно готовился, часа по два спал днём.
В нужный момент отец доставал определённого размера фотобумагу и клал её под рамочку, находящуюся под оптической линзой, снова выключал красный свет и включал лампу увеличителя.
- Раз и, два и… - считал он.
Когда необходимое количество времени фотобумага была выдержана, в очередной раз мы меняли свет, помещали будущую фотографию в ванночку с проявителем и смотрели, что получается. Через несколько секунд плавно появлялись лица, потом всё остальное...  
Очевидно, с того времени помимо обычного увлечения фотографией, у меня и зародился интерес к лицам, которые я начал отражать на фотобумаге. Именно этой теме и была посвящена фотовыставка – лицам, таким разным, и чего только не выражающим... Как мне казалось, по лицам я научился описывать жизнь людей. Каждый шрам, каждая морщинка на лице становились для меня говорящими, и я искренне уверовал в то, что если один человек к морщинкам другого хотя бы изредка присматривался, людям было бы гораздо проще понимать друг друга…
Ливонис завершил речь, предоставив возможность людям заняться, собственно говоря, тем, для чего они пришли. Я отошёл в сторону и стал издалека наблюдать за происходящим.  
Людей было немного. Кто-то из них быстро, между дел, пробегал мимо фотографий и выходил из зала, кто-то был дольше, по нескольку минут стоя перед смотревшими на них с бумаги лицами, вглядываясь в них, и, казалось, ища для себя что-то своё, родное. Я же, пытаясь отойти от мыслей об убитом, наблюдал за лицами посетителей, и в отличие от них, искал новые, не открывшиеся до сих пор, образы.
Лица, лица, лица… Они долго мелькали перед глазами, пока мой взгляд  не остановился на одном из них. Тонкие черты, большие голубые глаза, лицо выразительное, умное, запоминающееся. Хотя, может быть, ничего особенного в нём я и не обнаружил бы, если бы оно не было до боли знакомым.
Секунду посомневавшись, я узнал в девушке свою одноклассницу, с которой не виделся (теперь уже я могу сказать точно) более одиннадцати лет, и окликнул её:
- Катя!
Она повернулась, и я мельком оглядел её с ног до головы, стараясь убедиться, что не ошибся. Убедился. Это