2.
… и река взбунтовалась…
… и река показала свой норов…
… дикий, бешеный, буйный норов…
… неистовый, неукротимый, неудержимый характер…
Вздымались серо-жёлтые воды, накатом шли с небес на берега земные. Сносили на своём пути преграды и препоны, стирали в пыль встающее на пути…
Кричали неземным ревом попадающие под мощный водяной вал звери и птицы…
Сорвавшийся с небесных круч ледяной ветер обдал лица мужчин мелкой ледяной картечью. Хлестанул, с завидной злостью, будто вложил в удар всю силу и накопившуюся ненависть. Льдинки отлетели от застывших лиц мужчин, не причинив боли.
Никто из четверых не отреагировал на этот дерзкий выверт. Не повел бровью, не моргнул глазом, не издал звука.
Новый порыв был настолько сокрушителен, что земля задрожала и басовитый гул выплеснулся из недр и ударил в хмурое небо. Последовавшая следом звуковая волна привела в дикую дрожь деревья, зазвенел колокол на далекой церквушке, заскрипел старый добротный дом стенами, по ним полетела ветвистая сеть трещин, из которых ветер выдул известковую белесо-молочную прозрачную пыль.
Молчало всё: в ожидании неизвестности замерли птицы, звери, колодезный ворот застыл на полуобороте.
Никанор Северьяныч шумно выдохнул носом, две чистые струи пара со свистом вырвались наружу, и произнес степенно, с расстановкой, каждое слово звучало весомо:
- Митрич, может, хорош уже дуться, сколько времени прошло, сколь воды в реке утекло, а ты никак не успокоишься?
- Уу-у-ух! - раздалось в ответ откуда-то с неба. – ох-хо-хо!
Взбунтовался, по-разбойничьи засвистел ветер, всполошилась уложенная в копны трава, ощетинилась остриём.
- В самом деле, Митрич, пора бы все забыть, - начал Никанор Сильвестрыч, крепким чистым голосом с медью на полутонах. - Помню, как же: кто старое помянет, тому глаз вон, а кто забудет - оба. Так мы же не забыли! Митрич, угомонись, а?
Восстало, пришло в движение небо, с тяжелым продвижением в центр и сразу по сторонам, разлетелись тучи. На короткий миг образовался небольшой просвет. В него ринулись яркие полосы солнечного света, они преобразили серую картину ненастья цветными мазками, окрасив многоцветной палитрой застывшую природу. И снова задернулся занавес серых туч и где-то далеко, за гранью реальности и вымысла печально и безрадостно зазвучала грустная мелодия. Ветер прошелся над самой поверхностью, оставив за собой пыльный серо-угрюмый шлейф, за ним вскачь неслись опавшие листья и высохшая трава.
- Митрич, каждый из нас виноват, и отмерено было с лихвой наказание. А, Митрич, слышишь, - приговорил Никанор Серафимыч хриплым тенорком. - Давай мириться, сговорились?
- У-у-ух-у-у-угх-у-у-урх! – тяжело прозвучало откуда-то и отовсюду сразу, будто протопали подкованными сапогами по железом крытому настилу. – Х-ха-ха-ха-ха! Хшиш-шшь, хргышь, клгышь!
- Не то, ох, не то советуешь, Митрич, - вступил в беседу Никанор Силыч. – По уму-то, у нас на тебя тоже зуб есть. Но мы тактично умалчиваем о некоторых деталях, закрыли глаза на некоторые детали. Свои люди, как-никак. Если рассуждать справедливо, то...
Ураганный посвист мог лишить слуха даже глухого, но мужчины снова не повели ухом.
- Выступаем, - выбросил руку вперед в направлении церковного погоста Никанор Северьяныч, и ступил с крыльца первым, не оборачиваясь, чтобы убедиться, идут ли за ним остальные.
Двинулись Никаноры дальше.
С трудом давался каждый шаг. Поначалу ноги едва переставлялись каждым с таким усилием, будто мышцы налились свинцовой тяжестью, кровь превратилась в подвижно-красную ртуть. С каждым передвижением продвижение вперёд тормозилось неестественными причинами, невидимыми глазу, на каждую ступню будто налипла вся раскисшая от дождя земля. Глина липла комьями, обрастала обувь страшными уродливыми наростами грязи, слякоть росла по мере приближения мужчин к церкви. А она, казалось им, лишь только при каждом их шаге удалялась более и более, будто играл с ними шутку нечистый дух или оптический обман заставлял верить в несуществующее.
- Не отставать! – крикнул что есть мочи Никанор Северьяным. – Не сдавайтесь, братья!
Да в тон ему засвистел ещё пуще ветер:
- Уххх, даааа!
Слышал каждый Никанор в этом сиплом промёрзшем зове что-то только ему одно известное. И было в нём, - в этом зове-крике, - и насмешка над усилиями человека, и издёвка над его напрасными потугами. Давал понять небесный странник, кто в данной ситуации хозяин.
- Митрич! – закричал, закрывая уста ладонью Никанор Сильвестрыч, - погодь играть с нами нечестно. Давай, уж коли пошла такая пляска, сдавать карты без обмана.
- Да-а-а-а… ты-ы-ы… что-о-о-о!.. – расслышали все мужчины в ветре голос знакомый по прежним годам, что не так уж далеко и отошли по времени. – А-а-а… Как же-е-е… Бры-ы-ыс-с-с-сь…
- Митрич, можно же решить давешнее недоразумение полюбовно, - вступил в неравную баталию с ветром Никанор Серафимыч. – Говорили ведь прежде, каждый сделал всё, чтобы оно обернулось так, а не наоборот…
Ветер пуще завыл, застонал, запричитал звериными голосами, возмущённые птичьи крики острыми стрелами ранили слух человеческий, грохот камнепада горного глушил и лишал слуха.
- Не-е-е… бы-ы-ыть… се-е-ему-у-у… - откуда-то сверху обрушилось громогласно, заскрежетало заржавевшим воротом колодезным, отовсюду брызнуло расплавленной медью, льющей густой насыщенный звон.
- Не останавливаемся, идём! – звал за собой братьев Никанор Северьяныч, - как бы ни было тяжко, должны дойти…
- Не-е-е… до-о-опу-у-ущу-у-у… - перебил ветер.
- … до погоста…
- Не-е-е… по-о-озво-о-лю-у-у… - упорствовал ветер.
- Врё-о-о-ошь, Митрич! – сорвал голос в оре Никанор Силыч. – Тут уж как говорят: либо грудь в крестах, либо голова в кустах.
И снова ветер твердит своё:
- В ку-у-уста-а-ах… Го-о-оло-ва-а-а в ку-у-уста-а-ах…
Идут Никаноры. Вопреки всем попыткам ветра остановить их. Заставить вернуться.
В какой-то неопределимый момент братья почувствовали, миновали некую преграду, прозрачную, вязкую, как овсяный кисель, как паучья сеть прочную и силы затраченные, ушедшие на неравную борьбу, снова вернулись в уставшие члены. Воспрянули братья. Кинули взоры друг на друга.
- Осилим! – крикнули они в унисон и один ветер прогремел-прорычал нечто уж вовсе неразборчивое и следом…
Твердь земная обратилась в воду, разжижилась почва, покачнулись деревья, встряхнули испуганно ветвями, закричали встревоженно птицы, снялись с ветвей, закружились в низком сером небе чёрными гомонящими призраками. Завыли из дальних долин звери лесные, выбежавшие искать спасения из чащоб лесных на открытом пространстве.
Слышалась в их уничижающем зове просьба смилостивиться над ними, смягчить гнев, укоротить гнёт.
Ветер же казалось только радовался причиняемыми страданиями природе и более всё наращивал силу, вкладывая в неё весь запас злобы и ненависти.
По колена опустившись в разжиженную землю, Никаноры не прекратили ход, с неимоверным усилием давалось им продвижение вперёд. Но они шли, как заговорённые, ничто не могло сломить их и заставить свернуть с выбранного пути.
Вот и по пояс ушли в землю мужчины. Вот возле груди колышется раскисшая грунтовая жижа. Вот подобралась к подбородку. Возле губ плещется серо-чёрная масса.
Закидывают мужчины головы и идут…
Старая церковная каменная изгородь засияла беленым кирпичом, поржавевшие прутья металлической витой ковки выпрямились, обрели былой вид, украшения, разрушенные временем, восстановились. Арка ворот украсилась кирпичным навершием в виде креста. Распахнулись кованные ворота и внезапно…
… наступила оглушающая тишина.
Земля приняла прежнее состояние, вернулись на место плясавшие в жидкой земле деревья и кусты, выбросили вверх высушенные стебли травы.
Осмотрелись Никаноры, отряхнули налипшие травинки, мусор, топнули ногами – обвалилась с сапог грязь пылью и мелкими комьями.
Страшно и заунывно засвистел ветер в вышине, будто принялся наматывать нервы струнами на невидимые колки, и начав следом бить по ним неразборчиво пальцами.
Никаноры остановились возле ворот. Ступить шаг внутрь погоста не решаются. Смотрят друг на друга. Уводят взгляды в сторону. Топчутся.
- Тягостно, - высказался с трудом Никанор Северьяныч. – Будто неволит кто.
Остальные Никаноры промолчали, видно было, одолевают их те же думы.
- Хочу ступить, - продолжил Никанор Северьяныч, - а кажется, уцепился кто сзади за плечи и не пускает. – Говорит, смотря внутрь территории, сыскивая знакомое место по одному ему знакомым приметам. И тут его лицо осветилось: узнал он надгробие жены. Губы беззвучно прошептали – Нина.
- Перекрестись, глядишь – отпустит, - предложил Никанор Силыч.
- Тебе, когда и сколько помогало? – отозвался Никанор Северьяныч.
- Да… ни разу… - с запинкой проговорил Силыч. – А вам, братья?
Сильвестрыч и Серафимыч согласно кивнули, молча; каждый из них ощущал то же некое удерживание неким неизвестным за спину; будто были крылья, да оторвали и цепко ухватились за обрубки и не дают свободы.
- Нина, - позвал Никанор Северьяныч, - слышишь-ли, Нина, уж зло ты никак держишь, коли войти не можем через ворота?
Улеглась трава ровным слоем, пружинящим на глаз ковром живым из стеблей и выдернутых корневищ и засеребрились по сторонам просыпанным серебром мелкие камушки и щепки древесные.
- Спасибо, Нина, - дрогнул голос Никанора Северьяныча. – Мы вчетвером пойдём, если согласна.
На траве появились вмятины от чьих-то шагов. Повели они от мужчин прямо к могиле.
- Нина, - сдавило горло Никанору Северьянычу.
Мягкий толчок в спину мужчину почувствовали одновременно и гуськом пошли по появившейся тропинке-указателю, проваливаясь сапогами в мягкой травяной ковёр.
Тропинка появлялась впереди, исчезала позади последнего мужчины и за спиной у него возникали высокие, прозрачные непреодолимые стены.
Никанор Северьяныч первым остановился у могилы жены. Рядом по обе стороны стали остальные Никаноры. Привычным жестом руки, тыльной стороной ладони вытерли набежавшие слёзы. Глаза предательски блестели. Не сговариваясь, мужчины опустились на колени. Затем стали руками на землю и прикоснулись к сухой почве, - будто не было ненастного воя ливня здесь, в царствии вечного молчания и успокоения, - лбами.
- Прости меня, - проговорили мужчины вместе, каждый говорил от себя. – Прости, не уберёг. Не смог вовремя остановиться. Да что там говорить… - голоса мужчин прерывались, срывались на шёпот, хрип, кадыки ходили вверх-вниз, глотали с трудом сухую слюну. – Времени… времени-то сколь прошло, а никак не получается… Забыть, Нина…
Могильный холм слегка шевельнулся. Мужчины уставились тревожными взглядами на шевелящуюся землю. Покачнулся кованый металлический крест. Зазвенели выкованные из металла цветы, заколыхались лепестки, запели звонко металлические листочки, будто коснулся их дланью осторожно дядька-ветер. Поменял очертания крест,
|