Неоконченная картина

день снарядились они в дорогу. Обнял ещё раз Николай Варвару; сказал, чтоб ждала его. И отправился с иноземным лекарем и дядькой Михеем в путь…

    Осталась Варька жить одна с Тимофеичем.
    Заметили сельчане, что изменилась она. Со зверьём возиться почти перестала, взялась модные причесоны себе делать да платья новые примеривать. В доме принялась всё до блеска натирать, даже полы мыть - с мылом.  
- Ты что разошлась? – спросила её как-то Катерина.
- А ну, как Николай на днях воротится, - отвечала Варька, - так у меня в избе чисто…
    А однажды, когда уже повалил снег, получила Варвара письмо. Почтальон сельский, Гаврила, сказывал, что у неё аж руки тряслись, когда она прямо при нём это письмо разворачивала. В нём дядька Михей сообщал “племяшке”, что, мол, доехали они до города Лейпцига благополучно, только устали очень; а сам он, Михей, немного простыл. Что Николу поместили в больницу для операции. И что за ожерелье, при содействии лекаря, с которым они ехали, получил он большие деньги…
    Засияла Варька; принялась по всему посёлку бегать, не стесняясь своей внешности, - всем своим знакомым про “моего Николая” рассказывать…

    Однако прошёл месяц, другой, третий… Наступила весна. А от дядьки Михея не было больше никаких вестей.
    Поникла Варька. Как жёлтый одуванчик перед ненастьем, свернулась. Но почтальона всё ещё ждала, как Бога. Однако тот, завидев “чуму”, только головой качал – мол, нет тебе ничего… Часто люди видели, как Варвара стоит на дороге и смотрит в ту сторону, куда укатил Николай… Забросила она себя: причёски, как прежде, делать перестала, в избе убиралась всё реже… А вскоре и вовсе затосковала, из дому почти перестала выходить…

    И вдруг, уже в середине июня, в погожий ясный день – шум и крики по посёлку: “Иностранцы едут!”  Варвара выбежала из хаты осунувшаяся, бледная – и сразу вместе с сельчанами кинулась к дороге.
    И точно: навстречу тройка, да с колокольчиком! Народу собралось на пути – не проехать ей.
- Тпрру-у! – возница кричит. И вожжи натянул. Лошади захрапели и остановились.
    Из кареты вышли два добрых молодца в заграничных костюмах.
    Один из них окинул приветливым взглядом толпу; а когда сквозь неё протиснулась коротышка со скособоченной шеей и, тяжело дыша, остановилась от него в нескольких шагах, он пристально в неё всмотрелся, и… лицо его у всех на глазах стало меняться…
    Он медленно к ней подошёл.
- Варвара?.. Это… Вы?..
    Она молча кивнула, не отрывая от него глаз. На лбу и щеках её выступили капли пота.
    С минуту тот стоял как вкопанный… затем мельком посмотрел на любопытные и насмешливые взгляды сельчан… и протянул Варьке бумажный свёрток:
- Вот, возьмите… Здесь деньги, которые я был должен… Спасибо Вам…
    Она стояла не шелохнувшись. Тогда он сунул ей свёрток в карман её мятого грязного платьишка, добавив:
    - Здесь ещё свидетельство о смерти дяди Михея… Двусторонняя пневмония… Там же, на местном кладбище, и похоронен…
    - Николя… - к ним подошёл молодой иностранец. – Нам надо ехат… на натура… где ест это место?..
    И взглянул на “чуму” страдальческим взглядом…
Ещё раз поблагодарив Варвару, Николай сел в карету; и они покатили назад.
- Красавец стал… Жених…- послышалось из толпы.
- Особенно для нашей Варьки, - добавил кто-то.
    Иные прыснули со смеху. А когда та скривила губы и у неё, как обычно, при этом отвисла челюсть, толпа дружно захохотала.
    Под смех и свист, на своих коротких ножках и вперевалочку, подобно гусыне,  “чума” кинулась к своему дому…

    …После этого сельчане только и судачили о том, что, мол, теперь Варька на свои “тысячи” построит себе “шикарный дом”; а то соорудит большой скотный двор и, наняв рабочую силу, станет “богачкой”. Но та, как потом говорили, “тронулась умом”: купила несколько мешков пшена, другой снеди, погрузила всё на телегу и вместе с Тимофеичем и Милкой укатила из посёлка... Кто говорил после, что поселилась “чума” где-то на хуторе в Сухой долине; иные утверждали, что подалась она за Петровские болота, в тьму-таракань... Как бы там ни было, а в посёлке она больше не появлялась; и вскоре разговоры о ней смолкли…

    Когда-то, мне моя бабка сказывала, на этом история и заканчивалась. Но примерно через три десятка лет после пропажи “чумы” остановился в нашем посёлке на ночлег немецкий врач. Рассказал он, что в молодости бывал в здешних краях, и напомнил о слепом художнике. Оказалось, это был тот самый лекарь, который отвозил “Николя” в Лейпциг. Он и поведал хозяевам, что, когда “Николе-малявщику” вернули зрение, тот сразу восхитил всех, написав портрет местной баронессы. Ему стали поступать заказы, в том числе от довольно “солидных” клиентов, а с ними и неплохие гонорары. Постепенно к нему пришли почёт и уважение. Но всемирную известность ему принёс пейзаж, наброски к которому он сделал именно в наших местах, когда был здесь со своим немецким другом.
    Картина эта имела невиданный успех. Многие именитые художники отзывались о ней с восторгом. А на одном из конкурсов “Никола-малявщик” получил за свой пейзаж первую премию. И довольно солидную.
    По окончании художественной школы и затем Академии Искусств Николая пригласили в ней же читать студентам лекции. Он стал знаменитым живописцем. Изображал местные парки, фонтаны и другие достопримечательности; но в основном рисовал портреты крупных чиновников и богатых особ. Особенно великосветских “фрейлин”, чьей красотой восхищался и в изображении которых, говорят, достиг небывалого мастерства.
    Жить Николай стал роскошно, в одной из дорогих и престижных квартир в центре города. Нередко его стали приглашать на всевозможные балы и торжества. Он заимел множество поклонниц; однако семью так и не завёл: вся его жизнь была отдана искусству…
    Но спустя годы он начал появляться на публике в нетрезвом виде… Вскоре его пристрастие к алкоголю усилилось. Он стал, что называется, “срываться” – устраивать скандалы при людях, говорить окружающим непристойности… Уволился с преподавательской работы… Заказы принимал с каждым разом неохотнее, чем навлекал на себя гнев знатных особ. При этом отвечал им довольно остро и злобно. Сказывали, например, что супруге одного швейцарского банкира, которая предложила Николаю за большие деньги написать её портрет, как она выразилась, с “изящным ликом”, ляпнул примерно так: “Твоя жирная харя на моём полотне не поместится…”
    А затем и вовсе, как говорится, ушёл в свою скорлупу: уволил повара, прачку и всю остальную прислугу; к себе никого не пускал, и сам выходил на улицу крайне редко – в основном за спиртным…
    И вот однажды (а было ему на тот момент сорок с небольшим лет) соседи забили тревогу: их “затворник” не выходил из своей квартиры уже несколько суток. Позвали полицейских. Те принялись звонить и стучать в дверь к “Николя” – всё было напрасно. А когда её взломали и вошли вовнутрь, то в одной из комнат увидели разбросанные по полу куски изрезанных портретов – известных чиновников, полководцев, но в основном - стройных голубоглазых красавиц. А в дальнем углу, где давно потухли свечи, нашли и самого Николая - обрюзгшего, с густой щетиной. Скончавшегося, как выяснилось позже, от сердечного приступа. Причём лежал он с кистью в руке - возле мольберта с какой-то картиной. Когда её вынесли на свет, то взорам людей предстало изображение некрасивой, с искривлённой шеей девушки в потрёпанном деревенском платьишке. Она протягивала ладонь с крошками хлеба маленькой птичке, сидевшей на форточке. При этом лицо девушки светилось невыразимым счастьем…
    Полотно это отдали в Академию Искусств, где Николай когда-то учился и преподавал. Там долго не решались показать картину публике - по причине, как заявили специалисты, её незавершённости и неэстетичности. Но когда всё же выставили, то её сразу приобрёл один католический пастор. Принёс в собор, где служил, и поставил у стены в углу, чтобы затем, по его словам, найти ей другое место… Каково же было изумление священников и служителей храма, когда они заметили, что многие прихожане, подолгу глядя на полотно, крестились и даже плакали…


    Вот такая история, - вздохнула женщина. – Ну, ладно, рисовальщики, пора укладываться, время уже позднее…
   И она пошла стелить им постель. Но ребята ещё долго сидели, уставившись в пол. Видимо, размышляя о только что услышанном рассказе…


                                                               __________________________