предательстве. Вериф попробовала возмутиться, но слова застряли в её лживом горле, она попробовала вскочить, но руки Сельдфигейзера, часто помогавшие ей составлять в архиве папки, прижали её к креслу с демонической силой.
Всё-таки Вериф была ничем против него, и он мог оставить от неё такую же бесплотную тень, что и Ничто, и не потратил бы при этом много сил.
Вериф, понимая это, заплакала. Натурально заплакала. Жалея и себя, и свой поступок, и проигранную душу, и положение, из которого не видела выхода.
–Не отпирайся, – повторил Сельдфигейзер холодно. В нём что-то сломалось. Надежда, вера, любовь – всё это он оставлял для грядущей жизни среди смертных, сейчас же он был полон решительности для сведения счётов. Он уничтожал в себе слабость, чтобы стать сильнее.
–Он меня-я застави-ил! – Вериф размазывала слёзы по пепельному лицу. Но Сельдфигейзера это не тронуло.
–Ложь…– это сказал не он. Это шевельнулись губы привычного облика, но голос, прорезавший архивную комнатку, принадлежал демону.
Демону, который договаривался с архангелами, чтобы выторговать себе право на возвращение. Демону, который рисковал обращением в Ничто, но пытался найти для себя выход из подземного мира. Демону, который отказывался от карьеры и власти, чтобы иметь шанс переиграть своё посмертие.
Демону, который был так близко к падению от собственной наивности и веры в хорошее, в дружбу, в привязанность и в чуткость.
Она тут же перестала плакать и поменяла тактику. С вызовом (хотя это было и смешно с её тонким напуганным голоском) промолвила:
–А что мне было делать? Я не хочу быть архивным червём! Это ты, ты, может быть…
Она встретила его взгляд и сбилась. Астарот сказал правду. Вериф хотела власти. Хотела покинуть архив, носить плащи демонов, пусть даже такой бы простой как у Сельдфигейзера, хотела поднять голову.
Глупая! Тысячу раз глупая! Плащи и напускная власть не заменят свободы. Они сделают тебя рабом. Это Сельдфигейзер понял и остался более свободным, пусть и более слабым. И этого не поняла Вериф, польстившаяся на оболочку и нарочитый блеск.
Наверное, и Астарот понял давно о том, что Сельдфигейзер остался более свободным, чем он сам. Но не мог же демон признать за собою такого провала? И с чего бы ему, понявшему, разубеждать какую-то Вериф? Полезную Вериф!
–Я не хотела тебя предавать, но здесь каждый сам за себя, – совсем другим, приглушённым и убитым голосом сказала Вериф. Она понимала, что натворила. Видела это прекрасно и жалела, но больше себя, чем Сельдфигейзера.
–Я был за тебя, – напомнил Сельдфигейзер, отходя от неё прочь. Стоять с нею рядом было отчего-то противно. – Я за тебя заступался…помнишь?
Она молчала. Конечно же, помнила. Но что толку с памяти? Не отвернёт она страниц предательства, написанных самою Вериф.
–И доверял, – хрипло продолжил Сельдфигейзер. – И ты предала меня. Не из страха даже, а из жажды власти. За это обидно.
–Я не…– она запнулась. Она не этого хотела, конечно же. Она хотела бы, чтобы он не узнал! И всё само собою бы разобралось, и Сельдфигейзер не смотрел бы на неё так страшно.
А во взгляде его много и всё о боли. Страшной боли. Груз собственной вины (проклятая наивность!), гнева (как посмела?), тоски (и даже она…) и безнадёжности (нет веры!) – страшный взгляд. Прожитые годы и боль одна, и тоска одна и разочарование.
В подземном мире все играют против всех и каждый сам за себя, но Сельдфигейзер захотел жить ложью, захотел поверить, что есть даже в подземном мире свет и надежда, что…
Он тряхнул головою. Поздно! К чему сокрушения? Это просто очередной урок, это всего лишь испытание, которое он должен пройти, чтобы вернуться в мир живых, прожить заново и так прожить, чтобы не вернуться уже в подземный мир.
В ангелы ему, конечно, не попасть, но в добродетели отметиться он сумеет. Надо только закончить с этим уроком, и можно подавать долгожданное прошение и будь что будет!
–Ну прости ты меня! – Вериф не выдержала гнетущего молчания Сельдфигейзера и тяжести его взгляда, пала на колени – жалкая, ничтожная, бесконечно слабая, рыдающая. – Прости меня, прости! Я не хотела! Это всё это место, это всё демоны, черти…я бы так…я бы никогда!
Она захлёбывалась рыданиями и Сельдфигейзер позволял ей это. Он смотрел без любопытства и какого-либо чувства на её истерику и чувствовал, как растёт в остатках его души безразличие к ней.
Пусть её убьют, поставят на другое место или растерзают – ему-то что? Его участие кончено.
–Прости! – взывала Вериф и Сельдфигейзер вздохнул:
–А я не буду.
Он знал, что в его праве было убить её, покарать или просто наказать любым способом. И в его праве было её же простить. Но для всего требовалось испытывать какие-то чувства, а у него к ней их не было. Осталась пустыня в островке, что раньше носил имя Вериф.
Сельдфигейзер чувствовал, что поступает верно. Он не даровал ей наказания – так поступил бы ангел. Он не простил её – так поступил бы демон. А Сельдфигейзер заблудился меж ними и хотел к людям, где мог бы стать кем угодно или не стать никем, где ему была бы возможность вырастить в островках души новые сады для разных имён и судеб.
–Тогда убей! – Вериф смотрела с ужасом. Слёз в ней больше не было.
–Не буду, – повторил Сельдфигейзер как-то даже весело. – Я не буду ни карать, ни прощать. Я не хочу.
–Убей! – взмолилась Вериф, непонимающая, слабая, наивная, знающая лишь две стороны существования.
–Не хочу, – Сельдфигейзер поднял глаза вверх, где под слоями этажей и коридорами была почва и мир смертных, – слышите?
Вериф смотрела на него как на безумца. Она не могла сообразить, не понимала и это начинало забавлять Сельдфигейзера.
–Прощай! – он махнул ей рукой и вышел прочь из архива, оставив её также стоять на коленях – надо будет, поднимут и без него.
***
Сельдфигейзер боялся, что Михаил не отзовётся. Сколько было у него мгновений от подачи прошения наверх до того мига, когда САМ узнает об этом и разгневается? Секунда?
Что ж, этого бывает больше чем достаточно, если цель того стоит. Сельдфигейзер подумал и решил, что стоит. Подумав же, он поднял руку вверх и обратился к свету:
–Михаил, к тебе взываю! Ты обещал мне заступничество и я молю тебя о нём. Я – пришедший из плоти, крови, земли, воды, огня и тьмы, прошу твоего щита, слова, силы…
В пальцах Сельдфигейзера запульсировал свет. Он нарастал, ослеплял ему зрение и это уберегло Сельдфигейзера от тьмы, что расширялась за ним, создавая портал для САМОГО, услышавшего слова своего демона, обращённые к свету.
Уже было близко дыхание смерти, уже пламя обжигало одежды, но Михаил отозвался. Сельдфигейзер успел вырваться, и удар бывшего хозяина пришёлся на пустоту.
Задыхаясь, Сельдфигейзер кашлял ещё с минуту, а потом вдруг сумел вдохнуть и почувствовал свежесть, и ветер, и шум листвы и солнце…
Он был один в мире живых. Предатель подземного царства, получивший второй шанс на жизнь, а не на существование. Теперь, если вернуться в новом посмертии – пощады не будет. Значит, остаётся путь вверх, путь добродетели и исправления, милосердия, и…
Сельдфигейзер удивился, ощутив странное жжение на щеке. Он коснулся кожи, которая радовалась солнцу и воздуху, и почувствовал под пальцем влагу. Слёзы?
Слёзы. Создание ангелов, посланное в облегчение людским печалям и радостям. Слёзы – злые ли, радостные, расставания и встреч, безысходности и удачи – слёзы святых и грешников – великое творение, достигшее подземного мира, и ставшее там оружием.
Сельдфигейзер смахнул слезинки и огляделся. Он стоял на перекрёстке лесных тропинок и каждая её часть куда-то вела. У него был настоящий шанс идти и выбирать самому. Не примериваясь, Сельдфигейзер пошёл на юг, решив, что неважно даже, куда ведёт его дорога, он везде сумеет прожить достойно, искупить свои ошибки и залечить пустыню, что оставил ему подземный мир.
О Вериф ему тоже подумалось, но это было мгновение, и оно прошло, вытесняемое свежестью, которой Сельдфигейзер не мог надышаться.
–Плевать! – решил Сельдфигейзер о ней. – Я сделал всё, что мог.
Но слеза предательски обожгла ему ещё раз щёку – разочарование никогда не проходит бесследно и даже то, что Сельдфигейзер упрямо продолжил свой путь, не исцелило его. Он всё ещё был демоном, а они страдают вечность, не стеснённые жизнью и смертью, опасающиеся одного Ничто, от которого Сельдфигейзер только что увернулся.
Пока, во всяком случае, увернулся.
