ЯРОСЛАВ ХОРОШКЕВИЧ

Постоялый двор, на котором остановились пятеро приезжих, только своими более крупными размерами отличался от обычной крестьянской избы XV столетия, столь типичной для славянских земель Великого княжества Литовского.  Внутри деревянной избы тоже не было ничего особенного: огромная печь, полати, большой дубовый стол с широкими лавками и передний угол, украшенный иконами с изображениями богоматери и святой троицы.
Гости недавно пообедали пшеничной похлебкой и теперь, разливая мед из большой ендовы в оловянные чарки, вели неторопливую беседу. Вдоль стены на лавке сидели два солидных темнобородых купца в бардовом и синем кафтанах, а рядом с ними – молодой скоморох в разноцветном коротком кафтане со сдвинутой на макушку остроконечной шапочкой. Напротив них расположился скомороший атаман – невысокий поджарый человек с коротко остриженной бородой, который был одет в ярко-красную рубаху, подоткнутую под пояс. Оживляя свою речь веселыми шутками, он с лукавством поглядывал на своего ватажного товарища и одного из купцов, начавшего свой рассказ о последней поездке за товарами. На той же лавке, что и скомороший атаман, недалеко от икон сидел красивый молодой человек лет двадцати пяти со светло-русыми волосами и небольшой бородкой. Одет он был в видавший виды темно-зеленый кафтан, который был подпоясан кожаным поясом с привешенной к нему саблей в ножнах. Выразительное лицо юноши с тонкими чертами было полно жизненной энергии, а простая одежда подчеркивала его высокий рост и богатырское телосложение. Облокотившись о стол, он не участвовал в общем разговоре, но с большим вниманием прислушивался к каждому произнесенному слову.
– По дороге из Москвы кое-как мы отбились от разбойничьей шайки, – взволнованно рассказывал купец в бардовом кафтане, активно жестикулируя. – Порвались наши литовские кафтаны во время схватки, и пришлось переодеться в московские, долгополые. Поплыли мы, значит, дальше с кумом на ладье, повезли меха лисиц, соболей, овчину, шкурки куниц да горностаев. А под самым Смоленском чуть нас слуги боярские не грабанули, приняв за московских купцов. Хорошо хоть нашлась у меня охранная грамота от смоленского наместника, а то так бы и по миру пошли. Вам-то что, веселым людям, похаживаете себе из села в город, из города в село, народ потешаете. Из имущества сума с дудкой, гудком или бубном. Вот беды вас стороной и обходят.
– Это еще как сказать, – усмехнулся в ответ глава скоморошьей ватаги, – а то ведь может и поп богомольный косо посмотреть да прогнать, или какой-нибудь боярин попадется, у которого ума с гулькин нос, а дури полное ведро. Были мы недавно с товарищами в одном княжестве захудалом, что неподалеку от Твери. Принимал нас в хоромах сам князь Василий с постным, скучным лицом, в кафтане поношенном, молью погрызенным. Все шло поначалу чин чинарем, веселили мы князя с боярами, песни распевали да на гуслях поигрывали. А тут возьми мой товарищ и запой соловьем о Москве – собирательнице земель русских. Разъярился князь, побагровел, заорал как кабан недорезанный. Едва ноги унесли, ни копейки не получили. Откуда нам знать-то было, что князь тот Москву на дух не переносит, а на Литву посматривает.
Внезапно дверь в избу резко отворилась, и в помещение ворвались двое наглых молодых людей в цветных, сбитых на затылок шапках с длинными усами, спадающими книзу. Один из них, выхватив из железных ножен саблю, крикнул визгливым голосом:
– Пошли вон, холопы! Здесь благородные шляхтичи гулять будут!
От неожиданности купцы и юный скоморох словно остолбенели, в растерянности оставаясь сидеть на своих местах.
– О, пресвятая богородица, спаси и сохрани! – испуганно пробормотал хозяин постоялого двора, быстро перекрестившись. – Опять братья Хмеленские приперлись, ни гроша не заплатят, все перебьют и поломают.
Словно заранее договорившись между собой, скомороший атаман и его сосед – широкоплечий юноша – одновременно соскочили с лавки, схватили ее и запустили в непрошенных гостей. Тяжелая лавка попала в бок безоружного  шляхтича, оглушив его и повалив с ног. Его устоявший на ногах брат злобно выругался и яростно замахал саблей. Тогда светловолосый богатырь стремительно приблизился к Хмеленскому, скрестил с ним свою саблю и одним сильным движением выбил оружие из его руки. Не дожидаясь, когда тот придет в себя, юноша ударил шляхтича тяжелым кулаком в грудь, отбросив его на пол.
Не ожидавшие встретить такой отпор братья Хмеленские с трудом поднялись на ноги и сконфуженно вышли из избы, слушая хохот и насмешки, доносившиеся им вслед.
Молодой человек в темно-зеленом кафтане, как ни в чем не бывало, спокойно поставил лавку на свое место. Не обращая никакого внимания на направленные на него восхищенные взгляды, юноша перекинул через шею дорожную суму, расплатился с хозяином и, попрощавшись с остальными гостями, вскоре покинул постоялый двор. За полтора часа, проведенные в компании общительных людей, смелый молодой человек сказал всего лишь несколько слов, предоставив оставшимся постояльцам пищу для догадок: кто он, откуда и куда направляется.

Юноша вывел своего гнедого коня из конюшни, собираясь выехать на нем на дорогу, ведущую в сторону Полоцка. Однако путь ему преградила полная, навязчивая торговка в белом льняном сарафане с красной вышивкой.
– Кормилец, пожалей одинокую, нищую вдову, – тараторила она, не давая ступить ни шагу вперед. – Ряженка и простокваша – все у меня све-женькое. За дармовую цену отдам лишь бы детушек моих обездоленных прокормить. 
– И за сколько ты отдашь горшок ряженки? – поинтересовался молодой человек, скептически  рассматривая упитанную, небедно одетую женщину плутоватого вида.
– Правильно, сынок, обязательно возьми ряженку на дорожку. Где ты еще такую ряженку-то найдешь? – отвечала торговка таким тоном, словно все было решено окончательно. – А цена ее – каких-то десять денариев.
Озорной блеск появился в голубых глазах юноши, когда он услышал цену в пять раз превышавшую реальную стоимость товара.
– Жаль мне тебя, тетка, – с деланным сочувствием сказал он. – Хотя мне ряженка твоя и без надобности, но ты должна знать, что в Витебске два дня назад продавали ряженку по двадцать денариев за горшок.
– Двадцать денариев! – поразилась жадная торговка, всплеснув руками. – Это ж надо! Я же себе в убыток торгую…
– Вот и я о том же, – поддержал ее несостоявшийся покупатель, про-ворно садясь в седло и поворачивая коня на дорогу. – Век живи – век учись. Будь умнее в следующий раз.
Оставив позади постоялый двор и три малопримечательные избы, молодой всадник через некоторое время уже уверенно продвигался по дороге, которая несколько верст извивалась полями, а затем повернула направо и пошла через лес. Временами начинал моросить осенний дождь, умывая желтеющие листья стройных красавиц-лип и тополей, грозных, могучих дубов и вязов, заставших еще первых князей Рюриковичей. Внешне спокойный и беззаботный,  юноша при каждом подозрительном шорохе приостанавливал своего коня, бросая пристальный взгляд на обе стороны дороги.
Подозрения молодого человека оказались совсем не напрасны: спустя час позади себя, на значительном расстоянии, он заметил знакомого всадника на вороном коне. Стремясь оторваться от преследователя, юноша пустил своего гнедого скакуна галопом. Когда всадник окончательно исчез из виду, молодой путешественник, натянув поводья, придержал коня и внимательно осмотрел окрестности. После некоторого размышления, он свернул немного влево и скрылся в лесной чаще. Привязав коня к одной из дальних сосен, беглец надежно спрятался неподалеку от дороги – в подлеске орешника, боярышника и крушины.
Не прошло и получаса, как послышался топот лошадиных копыт. Вскоре на дороге показался тот самый всадник на вороном коне – рослый мужчина с отталкивающим, злобным лицом в сермяжном кафтане. Раздосадованный тем, что молодой человек и его лошадь, как сквозь землю провалились, мужчина слез с коня и стал всматриваться в свежие следы лошадиных копыт, пытаясь понять, куда ему двигаться дальше. Он был настолько поглощен этим занятием, что не заметил, как перед ним неожиданно появился высокий широкоплечий юноша. Используя замешательство своего преследователя, юноша сильно ударил его кулаком по лицу. Мужчина попытался вытащить из ножен длинный нож, но получил второй удар – зашатался и рухнул на землю.
– Ярослав, ради Христа, пощади, не убивай меня! – закричал в испуге упавший, увидев приставленную к шее саблю. – Клянусь, я не хотел сделать тебе ничего плохого.
– Вот как? – сказал молодой человек, гневно нахмурив брови. – Ты думаешь, Глеб, я не знаю, зачем ты тащился за мной от самого Витебска. Ночью у хором нашего самодуристого боярина я слышал твою пьяную болтовню о том, что хозяин, которому я поперек горла, велел тебе порешить меня. Ты должен был пристрелить меня из лука или зарезать после того, как я передам его донос на соседа витебскому наместнику, – произнеся эти слова, Ярослав быстро вставил саблю в ножны и, прижав боярского слугу к земле, крепко связал ему руки длинной веревкой из своей сумы.
– Что ты собираешься делать?! – в ужасе завопил Глеб, когда юноша, подтолкнув его к ближайшему дубу, начал крепко привязывать к стволу. – Ты, что хочешь меня бросить на съедение зверям?! Прояви милосердие!
– Какое милосердие? – сурово спросил Ярослав, вставив ему в рот кляп. – Может быть, такое же, какое проявил ты к двум беглым крепостным? Разве не ты запорол их до смерти на потеху боярину? А этот поганый донос я тебе оставляю на память, – сказал юноша, бросая под ноги боярского прислужника небольшой свиток, скрепленный сургучной печатью. – Его ты доставишь наместнику сам, если сумеешь освободиться.
До Полоцка было еще далеко, и Ярослав продолжил свое путешествие по лесной дороге. Других попутчиков ему больше не встречалось. В просветах между ветвями лиственных деревьев пробивались мягкие лучи заходящего солнца. В лесу постепенно стихал гомон тысяч птичьих голосов. Ярослав мысленно перенесся в прошлое, перебирая в памяти эпизоды из своего детства и юности.
Происходил молодой человек из обедневшего дворянского рода Хо-рошкевичей. Ярослав рано потерял родителей. Его отец, сражавшийся в хоругви полоцкого наместника Яна Немиры, героически погиб во время Грюнвальдской битвы 1410 года. Мать, ненадолго пережившая отца, перевезла своего малолетнего сына в родной Витебск, где отдала на воспитание в монастырь. Живой и энергичный по натуре, Ярослав совсем не собирался посвятить всю свою жизнь служению богу. Однако от покойных родителей юноше ничего не осталось, кроме благородного происхождения. Чтобы как-то поддерживать свое существование, ему приходилось поступать на службу к представителям витебской знати.
Последние полтора года Ярослав выполнял различные поручения своевольного, неграмотного и жестокого боярина Захара Голенка, который находил развлечение в истязаниях дворовой прислуги и крепостных крестьян. Движимый состраданием, юноша однажды помешал наказанию