Разочарование

Юрий Шатунов. С конца июня его имя снова слышится так же часто как в далекие восьмидесятые. Чтоб поднять волну памяти понадобился ужасно несправедливый, страшный повод. Оказалось, что очень много людей искренне скорбят о его уходе. У каждого наверняка есть для этого свои причины, связанные с памятью о детстве, юности, молодости, либо другие. Я же в последние дни пыталась определить слово, наиболее точно отражающее мои чувства после известия о смерти исполнителя. И, наконец, нашла.
Разочарование. Глубокое, горькое разочарование. Через тридцать пять лет оно все-таки настигло. А так хотелось верить в чудо! Как тогда – в июне  1987 года.
Тем летом группа воспитанников Кипельского детского дома поехала в Кишинев.  По традиции мы оккупировали половину плацкартного вагона и мешали попутчикам  шумом и беготней.  Угомонить подростков- детдомовцев, на трое суток, лишенных свободы передвижения - миссия невыполнимая. Мы выскакивали на улицу при каждом удобном и неудобном случае, доводя до нервного срыва руководителя группы. Одним из таких случаев стала техническая остановка где-то в оренбургских степях. По какой-то причине на перегоне между станциями были остановлены два встречных пассажирских состава. Уже стемнело и народ  даже не обратил на это внимания. Люди пили чай, читали, дремали. Мы же немедленно повисли на поручнях дверей тамбура и в окнах – что там? Оказалось, что на соседнем пути стоит поезд, следующий в Ленинград, а  из окон вагона напротив торчат поразительно похожие на нас любопытные головы. Детдомовцы быстро и безошибочно определяют себе подобных. Даже не знаю почему, но это факт.  Визави тоже нас вычислили, поэтому разговор завязался мгновенно и сразу на повышенных тонах. По- другому  общаться мы  просто не умели. Для начала выяснили кто где живет и куда направляется. Слава Богу, оренбургские знали о том, что Курган существует, потому что большинство детей, которых мы встречали в поездках задавали один бесящий нас вопрос; « А Курган это где?»
Да что там дети!  Когда довелось менять паспорт в связи с сорокапятилетием,  девушка, принимающая документы выдала: « А где это - Курган? За границей? Вы родились не в России?»  Я не удержалась и ответила, что действительно не в России. В СССР.  В подростковом возрасте мы тем более «закипали» мгновенно.
В поездках  любовь к малой родине проявлялась особенно яростно. Тема « А у нас в квартире газ! А у вас?» поднималась после первого обмена любезностями. Хвастать воспитанникам было нечем, но очень хотелось. Главным аргументом  всегда  был Илизаров. К имени Гавриилы Абрамовича добавлялся  Терентий Семенович Мальцев которого, теперь, увы, знают немногие. Вот и оренбургским мы тогда сразу предъявили  два своих "козыря". «А кто это?» - получили в ответ.  Ну бесят же! Кто-то из наших пацанов  пообещал оппонентам переломать  ноги, чтобы они на деле познакомились с аппаратом Илизарова. А они   вдруг заявили, что у них есть «Ласковый май». Мы заржали. Почти натурально. Какой еще май?  Что за фигню они придумали?
Оренбургские ребята гордились своей малой родиной не меньше и, естественно, были обиженны нашим неведением. Аргументы с обеих сторон быстро переросли  в ругань, в степи попрятались суслики, а пассажиры двух составов, побросав книги и чай высунулись в окна. Накал эмоций вынудил проводниц разогнать компании. Иначе назревала драка. Так что разъехались все с ощущением недосказанности и недобитости.
А через два дня мы приехали в Кишинев. И в первый же вечер в парке, где организовали дискотеку, узнали кем  так гордились дети из Оренбурга. Новость о том, что мальчишка, чей голос пел из динамика такой же, как  мы,  мгновенно стерла границы между городами.  Это оказалось совсем не важно. Важно было другое.  Хотелось кричать каждому встречному : «Смотрите, мы не хуже! Нами можно гордиться! Нас можно любить! 

Тридцать пять лет я не вспоминала об этом, не думала, но где-то в глубине души, я уверена, это знание помогало жить.  И теперь меня мучает вопрос: «Почему же ему  было отпущено так мало? За что судба не дала ни детства ни старости?»