Пять встреч ЧЕТВЕРТАЯ ВСТРЕЧА

ПЯТЬ  ВСТРЕЧ
Рассказ штурмана


Глава 4. Четвёртая встреча.

Майор взглянул на лежащего на кровати подполковника. Тот лежал одетый поверх одеяла с закрытыми глазами. Скорее всего, он уже спал и последних слов майора так и не услышал. Был уже первый час ночи, нужно было уже ложиться и самому.
Утром их разбудил яркий свет солнца, ворвавшийся через окно в их комнату. Ни занавесок, ни штор на окнах не было. Проснулись они почти одновременно.
- Доброе утро, Вадим. Ты уже меня прости, я вчера, кажется, уснул, не дослушал тебя.
- Доброе утро, буркнул майор и пошёл умываться.
Яркий солнечный свет означал то, что пурга уже закончилось. Значит скоро закончится и их заточение. Наскоро умывшись и позавтракав, офицеры вышли  из домика. Солнце светило вовсю, насколько оно могло светить в ноябре месяце. Всё пространство аэродрома было завалено толстым слоем снега. Не видно было ни полосы, ни рулежки. Даже не было видно посадочных фонарей, стоящих по вдоль полосы. Вокруг лежал ровный слой снега. На противоположном краю аэродрома, почти у самого леса стоял их корабль, засыпанные по шоссе снегом.
- Мм... дас..., - сказал командир,  -  кажется мы хорошо влипли.
- Ладно, теперь  есть надежда,  установилась погода,  и нас заберут отсюда. А вот что самолеты будут делать?
- Теперь уже не наши дело. Мы сделали всё, что мы смогли. Пойдем посмотрим, что там Петрович делает.
А Петрович тем временем пытался запустить свой тракторишку. Офицеры подошли к нему.
- Старшина, ты что будешь пытаться своим драндулетом почистить весь аэродром? Тут нужна серьезная техника. 
- Ну, весь не весь, но хотя бы проходы сделать, - не отрываясь от своего занятия, буркнул комендант.
- Пойдем пройдемся хотя бы к самолету, - сказал командир.
- Да куда  вы в своих ботинках,  там снега чуть не по пояс. Наденьте  хотя бы сапоги химзащиты, -  отозвался из своего угла Петрович. Они там, в ящике у выхода.
Пилоты натянули прорезиненные чулки-сапоги  и двинулись к самолету. Снег был по колено, а местами доходил до пояса. Пока они шли туда, услышали сзади тарахтение трактора. Это уже Петрович оседлал своего железного коня и пытался расчистить дорожки.
Пилоты подошли к самолету. На фюзеляже и плоскостях лежал толстый  слой снега. Даже воздухозаборники были забиты снегом. Чистым оставался только хвост.
- Как жаль, что мы не захватили с собой лопат, -  сказал командир, - хотя бы почистили вокруг самолета.  Давай вернемся.
- Ладно, я сам схожу, - сказал Вадим и побрел обратно к домику.
Через 15 минут он вернулся с двумя деревянными лопастями и офицеры приступили к расчистке снега вокруг самолета. А Петрович в это время успел расчистить рулежку и небольшую часть полосы, достаточную для посадки вертолета.
- Сегодня уже вряд ли, а завтра уже можно ждать вертолета. Сколько ты говорил, осталось до точки?
- Чуть больше 300. У нас-то погода есть, а по  маршруту как.
- Да  вертолёту то что, не было бы только обледенения. Так или иначе, эту ночь нам придется ночевать ещё здесь.
И офицеры принялись за работу. Почти до самого вечера без обеда в поте лица они трудились по расчистке снега. Когда уже совсем стемнело, они вернулись в домик, жди и ждал роскошный то ли обед то ли ужин, приготовлены Петровичем. Он нашарил огромную сковороду картошки сосательной из своих запасов достал маринованные грибы и квашеную капусту.
- Ну, по такому поводу, Вадим, доставай из своих НЗ  заветную фляжку со спиртом. И давайте выпьем за хорошую погоду.
        После ужина Петрович пошел к себе, а пилоты вернулись в свою комнату.
- Вадь,  Ты прости меня, я вчера не дослушал тебя, уснул. Но мне кажется, что я понял главное: она дала тебе  отставку. И что же дальше? Ты и дальше продолжала его любить?
- Ну, если тебе интересно, я продолжу.
- Продолжай, а то всё равно ни газет ни, радио, ни телевизора. Ты так складно все описываешь, тебя слушаешь, словно роман читаешь.
- Ты знаешь, любовь это как болезнь или проклятие. От неё очень  не легко отделаться.  Есть такое поверье, что если во время падающие звезды загадать желание, то оно  обязательно сбудется. И вот я в 15 летнем возрасте ночью, увидев падающую звезду, загадал желание. Да впопыхах вместо того, чтобы загадать: "Чтобы любила меня Вика", выпалил: "Любить Вику". И это желание сбылось. Оно  теперь  преследует меня всю жизнь.
После этой встречи прошло 9 лет. За это время я женился и у нас уже росла дочь. Жизнь наладилась и, казалось, я должен был бы давно уже забыть о своей первой любви и успокоиться. Конечно, я понимал, что для меня она окончательно потеряна раз она уже замужем и у них ребёнок. Но всё равно, даже при упоминании ее имени приятно щемило сердце. После  ее открытки я ничего не знал о ней. За это время она окончила институт и получила распределение. Куда их направили вместе с мужем, я не знал. След ее потерялся.
В том году у меня были проблемы со здоровьем. У меня открылась язва двенадцатиперстной кишки. Меня направили в подмосковный госпиталь.
В приемном отделении, когда я оформлялся в госпиталь, случайно встретил своего одноклассника Бориса Астраханцева. Мы не виделись  с ним более 14 лет. Судьба развела нас по разным дорогам, но шли мы почти параллельно. Оба окончили военные училища, я летное, а Борис  -  ракетное, оба служили в ПВО, один в авиации, другой  - в ракетных частях.  Теперь  мы оба оказались в госпитале.
Нам было о чем вспомнить и о чем поговорить. Оформили нас в одно терапевтическое отделение, но, к сожалению, в разные палаты и к разным врачам.
Свободное время по вечерам мы проводили у телевизора или в беседах. Жизнь Бориса успела его уже основательно потрепать. Он побывал и во Вьетнаме, и на Кубе. Борис мог часами рассказывать о своей жизни и службе за границей, а я слушал его с большим интересом. В  хорошую погоду мы по вечерам бродили по аллеям парка и вели бесконечные беседы. И о чем бы мы ни говорили, наши мысли постоянно возвращались к месту нашего детства. А это место на карте было раз и навсегда связано с домом, где я вырос и с Викой, девушкой, которую я впервые полюбил.
После этих  разговоров с Борисом  я по ночам долго не мог уснуть. Мысленно возвращался  к тем местам и событиям прошлых  лет. Воспоминания о первой любви снова выползли из темной пещеры моей памяти, и теперь все чаще и чаще  будоражили мою душу. Образ Вики снова тревожил меня. И вовсе, не потому что я хотел что-то попытаться изменить в своей жизни. Нет, я был вполне счастлив и доволен своей семейной жизнью, и не представлял своей дальнейшей жизни без любимой красавицы жены и милой дочери. Здесь было что-то другое. Это был какой-то незаполненный вакуум, скорее всего, просто тоска по прошлому. Мне очень хотелось снова увидеть Вику, узнать все о ней, узнать  о том, как сложилась ее жизнь. И что греха таить, мне подспудно хотелось  еще хоть раз испытать хотя бы долю тех чувств и тех волнений, которые я испытал тогда, когда был рядом с ней. Но в этом я даже сам себе не мог признаться. Сколько лет я уже пытался вычеркнуть ее из своей памяти, но сделать это так и не смог.
Теперь мысли о ней все сильнее не давали мне покоя. И в моем воспаленном мозгу родился план. Нужно было разыскать ее, узнать, где она сейчас. Из нашего города ее родители уехали, и врядли кто там  еще мог знать, где теперь  находилась Вика после окончания института. Как же ее найти? Сделать запрос в институт,  куда ее направили?  Но постороннему человеку едва ли  дадут такую информацию. Пришлось сочинить легенду. По этой легенде, я якобы ищу свою сестру, пропавшую во время войны. И единственным человеком, который может что-то знать о ней, является Никлваева Виктория Николаевна (по мужу Алескандрова), поэтому я ее разыскиваю. Такое письмо я отправил в отдел кадров Крымского государственного медицинского института. Ответ оттуда пришел довольно быстро. Мне сообщали, что Александрова В.Н. вместе с мужем были направлены в распоряжение Ровенского  облздравотдела. Следующий запрос был отправлен в город Ровно. Сердобольные люди охотно откликнулись на мою просьбу, и ответили, что она живет в Ровно и работает в педиатрической больнице. Там же сообщили и ее домашний адрес. Теперь оставалось самое сложное: как написать ей так, чтобы муж не смог понять, кто ей пишет, а она сумела догадаться.
Я прекрасно понимал, что ее финт тогда, в мае 1959 года, когда она во время очередной ссоры с Геннадием чуть не вышла за меня замуж, Геннадий не сможет забыть никогда. И ко всему, что будет в дальнейшем связано у нее со мно, он будет относиться с подозрением. Поэтому писать от своего имени никак было нельзя.
Я воспользовался тем, что письма в отделение госпиталя приносили и раскладывали в ячейки почтовой картотеке по первым буквам фамилий. Поэтому каждый имел возможность взять любое, даже чужое письмо. Но, как правило, здесь чужые письма никого не интересовали. Поэтому можно было написать ей письмо под чужим именем, не вызывая подозрений у мужа, и получить ответ на это имя в общем почтовом ящике. Под чьим же именем мне выступить? Выбор пал на нашего общего друга Петра. Она спокойно сможет ответить ему, не подозревая, что  ей пишу я, а не Петр. Теперь оставалось определиться, по какому адресу она будет мне отвечать. Адрес госпиталя был: «Москва, К-176, ВАГ-1671, III отделение”. Чтобы не вызывать не нужных подозрений, пришлось его немного изменить: «Москва, К-176, ВАГИ-1671. III отдел».  Теперь это напоминало какой-то институт. Ее же ответ я найду в ячейке на букву «Ж» (Журавленко). Так и получилось.  Написал ей большое, хорошее письмо. И писал его я так, что, по моему мнению, просто невозможно было не догадаться, что это письмо не от Петра, а от меня.
Уже к концу месяца моего пребывания в госпитале в ячейке с фамилией моего друга я обнаружил письмо со знакомым до боли почерком. Произошло это во время нашей прогулки с Борисом. Мы зашли проверить почту и я, улучив момент, когда Борис не смотрел, сунул долгожданный конверт в карман больничного халата. Мы продолжили свою прогулку. Теперь письмо жгло мой карман, и я не мог дождаться момента, когда я останусь с ним наедине. Мне последнее время везло. Мой сосед, так сильно храпевший по ночам, выписался, и на его место уже два дня никого не клали. Во всей палате я теперь царствовал один. И вот, наконец, Борис ушел в свою палату, и можно было заняться  письмом.
К сожалению, Вика так и не поняла, кто ей писал. Ни мои намеки, ни мой почерк, ей ничего не сказали. Все она приняла за чистую монету. Она писала, что вышла замуж в 1959 году, через год родила сына, и после окончания института вместе с мужем уехала в город Ровно, где вместе работают в поликлинике. Сын болеет какой-то почти неизлечимой болезнью суставов тазобедренной кости, и что это является для нее самой большой бедой в жизни. Из старых друзей никто ей не пишет, их новых адресов она не знает. Мое письмо ее очень обрадовало, и она теперь с удовольствием изливает мне свою душу. На мой вопрос о Вадиме она ответила, что ничего о нем не знает. Последний раз его видела в 1959  году, когда он был в Симферополе, и заходил к ней.
Это теперь называется просто: «заходил к ней»! Эти ее слова покоробили меня. А впрочем, что она могла Петру написать? Что едва не вышла за Вадима замуж, а потом передумала? Это было только