Держи меня за руку / DMZR

завернуться плотнее в плед и уснуть, забыть этот суд, этих людей, которые называют себя моими родственниками. Хорошо быть сиротой.

Глава 24. 25 суток

В январе всё растаяло, пришёл коварный антициклон и растопил мои надежды, превратив их в ручьи грязной воды. Так обидно было, до слёз! А я уже готовилась после старого Нового года проехать свой первый километр, готовилась к этому, ждала, надеялась. И руки опустились, ничего не хотелось больше делать, забросила учёбу, в первый раз провалила ВПР и контрольную по алгебре. Мне пригрозили, что заставят ходить в школу, а разве они могут меня заставить? Могут и заставят, и это не смотря на мой возраст, я не могу голосовать, полноценный член общества, а вот нет, недополноценный и совсем неценный. Дамир разложил мой протест по полочкам, оказывается, столько всего приняли, охапку законов, актов, распоряжений, закрепощавших итак безвыходное положение подростков, недолюдей. И как они раньше не догадались дать нам право голосовать в год достижения 17 лет? Решили, что подростки достаточно обработаны, обучены любви к РОДИНЕ – сами подставились, а теперь пугаются.
Я не стала сильно вчитываться в свод моих кандалов, которые определяли всю жизнь подростка, недочеловека: куда и с кем я могла ходить, в каких организациях работать, даже что читать и кого слушать, и не дай нам бог сделать что-то под чужим влиянием, мы же безмозглые чурбаки, заготовки людей, не способны отличить чёрное от белого. И всё начинается с прогулов школьных занятий и, что забавно, мероприятий около патриотического толка и бессмысленного содержания. Не помню, загоняли ли нас на такие маршировки по школьному плацу, возможно, в младших классах. Моё привилегированное положение избавляло меня от хождения строем, надо было раз в месяц писать духоподъёмные эссе на темку ближайшей исторической даты. Я ляпала их из миллиона цитат бесцветных историков, мыслителей и политиков правильных партий, совершенно не задумываясь, какой мрак выходил в итоге, зачёт ставили и ладно. В феврале, когда я сдавала очередную ВПР, ко мне подошёл учитель истории, полноватый лысеющий мужчина без возраста, но с живыми умными глазами, и сказал, что в следующий раз надо поменьше пафоса и цитат политиков, перебор. Мы посмеялись, верно поняв друг друга, тесты по истории я сдавала легко, мне вообще казалось, что я могу закончить эту школу за год. Что я тут делаю? Теряю время, а могла бы уже учиться на первом курсе биофака, я наметила себе уже направление, проходила тесты и сидела на семинарах университета, медленно, но верно набирая рейтинг.
И вот я провалила ещё несколько ВПР, написала контрольные на недопустимый балл, а всё из-за снега! Мама не вмешивалась, лишь иногда намекая, что я выбрала слишком высокий темп, надо отдохнуть. Наверное, она права, голова не вмещает в себя столько ненужной информации, как прихожу на контрольную, так впадаю в ступор.
К чёрту, разберусь. С тоской смотрела на прогноз погоды, завидуя регионам, где лежал хороший плотный снег, мысль о неудавшемся точила меня, мешала сосредоточиться. Я злилась на всё и всех, особенно на себя, что не начала тренировки в декабре, послушала моего тренера. Очень раздражала его спокойствие и уверенность, что ещё успею, попробую в следующем году и прочая ерунда. Хочу сейчас, сегодня, аж ноги болят и зубы ломит от нетерпения. Я вычитала этот пассаж в какой-то книжке, я их не запоминаю, проглатываю в несколько дней, выхватывая только то, что интересно сейчас. Дамир называет это поверхностным чтением.
Кстати, Дамир. Он зачастил к нам. Я вижу, как он ухаживает за мамой, а она сопротивляется. Мне уже хотелось выгнать её к нему на выходных, он хочет, и она хочет, но играют какую-то странную игру. Мне этого не понять, если хочешь, то говори и делай, зачем всё это?
Я решила прямо всё сказать маме, выбрала подходящий вечер, и не вышло. Начала бодро, готовая ломать и крушить, давить и принуждать, а в итоге запнулась, засмущалась и стало так стыдно, когда хотела сказать, что она не обязана носить вечный траур по папе, обряжаться в монашеские одеяния и хлестать себя плетью перед распятым евреем. Не смогла, покраснела, побледнела, хотела сбежать, спрятаться в комнате, но мама обняла меня, прошептав на ухо, что она не готова, ей нужно ещё время. Она не хотела никого обманывать, боялась, сказала, что я пойму, как это, когда влюблюсь. А я никогда не влюблюсь, никогда!
Перечитала, смешно – какой же я ещё ребёнок, может и правы те, что считают нас недочеловеками?

Март. Выпал снег. Ура! Сегодня встала на лыжи, до сих пор дрожат руки и ноги, а сердце бьётся от счастья. Надо записать, не забыть, уложить своё счастье в строки, в слова, буквы. А разве можно это сделать? Можно ли уложить себя, своё нутро, если хотите, свою сущность в скупые слова?
Господи, как же я счастлива! И ни пером описать. Нет, не помню, как там. Не важно! Всё не важно!
Мы пришли в парк рано утром, солнце только-только встало, свежо, морозно, но в воздухе витает весёлый дух весны. Щебечут восторженно птицы, строят планы, выбирают место для гнезда, радуются солнцу, скорому теплу. Снег хрустит под ногами, ночью подморозило, немного слипшийся, но ничего, мне такой тоже нравится – мне всё сейчас нравится. Выбираем лыжню, её успели накатать, хорошая ровная, как раз небольшой круг в три километра, ох, не упасть бы. Боюсь и не боюсь, разминаюсь, вся горю от нетерпения, мама смеётся, глядя на меня, она побежит следом. Мы румяные и весёлые, она помолодела, а я превратилась в маленькую девочку, которую папа впервые поставил на лыжи в шесть лет. Воспоминания врываются в моё сердце, но нет, я не помню, где это было, как я падала, ржала, кидалась снегом, подмёрзла с непривычки, а льётся в сердце свет радости и желания двигаться, быстрее, быстрее, чтобы обогнать папу, ну или хотя бы догнать, схватиться за него, ткнуть палкой, поиграть, и бежать, бежать!
И я упала. Поскользнулась на ровном месте, как в первый раз. Сейчас всё в первый раз. Не обидно, совсем нет, встаю, смеюсь и делаю осторожно первые движения. Мышечная память жива, ноги слушаются, руки тоже, спина заныла, но это приятно. Еду, медленно, вспоминаю, правильно подаю корпус, избавляюсь от лишних движений, и вот уже лечу. Легко, как и раньше, в лицо ветер, солнце в глаза, а губы ловят невесомые снежинки. Я так разогналась, что не заметила, как пролетела круг. Хотелось ещё, не останавливаться, но мама удержала, нельзя. Минута, другая, удерживаю дыхание, делаю заминку, и тут наваливается ватная усталость, сердце словно завернули в одеяло, меня всю завернули в одеяло и закрыли в душной ванной. Рано, конечно, рано ещё незачем геройствовать. До сих пор вся дрожу, пальцы не слушаются, ух, сколько ошибок! Потом исправлю, но не буду менять, пусть останется как есть. Я счастлива и очень хочу есть, с ума схожу от запаха мяса и картошки с кухни, сил моих нет, а мама как издевается, не зовёт есть!

Во второй половине марта вся страна праздновала десятилетие справедливости и воссоединения народа, не больше и не меньше. Пришлось посетить школьные линейки, хорошо ещё что не пришлось в них участвовать. Погода была не очень, с утра шёл колючий снег, выл ветер, но к полудню, будто бы осознав всю важность мероприятия, вышло солнце и стало тепло, даже как-то радостно. Мы стояли с краю школьного плаца, улыбаясь и жмурясь на солнце, изредка посматривая на марширование школьников и, тем более, не слушая выкрики и лозунги из матюгальников, развешанных по периметру так, чтобы было непременно слышно всем. Звук в некоторых запаздывал, поэтому картина происходящего становилась ещё более сюрреалистической.
По плацу маршировали шеренги мальчишек, наверное, моего возраста, одетых в военную форму, некоторые в черный камуфляж с масками на лице. Ребята лихо подбрасывали бутафорские автоматы в воздух, некоторые умело жонглировали, выполняя цирковые номера, имитируя отражение атаки и ответную стремительную контратаку. На другой стороне плаца маршировали девчонки, все в камуфляже или тёмно-зелёных костюмах, но в юбках. Форма была одинаковая на всех и поэтому многим девчонкам была мала. Юбки задирались сильно выше колена, девчонки без стеснения поднимали ноги самодовольно улыбаясь, демонстрируя молодые прелести, но верно отрабатывая барабанный ритм, по-строевому ровно и чётко вытягивая ноги. Не знаю, может я перегрелась на солнце, но всё это напомнило мне кошмар из моего коматозного сна, правда маршировали не мои копии, а разные девчонки, такие же слепые в своём довольстве. Через мгновение должен появиться образ вождя, я ждала его, бледнея с каждой секундой. Мама взяла меня под локоть и тихо спросила, неплохо ли мне. А я не знала, плохо мне или нет.
Через десять минут под звуки фанфар вынесли огромный портрет вождя, ой, простите, президента. Не стареющее внимательное лицо смотрело на всех не то надменно, не то равнодушно. Марширующие мальчишки подхватили портрет, грянуло многократное «Ура!», и меня затошнило, в голове помутнело и я стала опадать на асфальт. Меня подхватила мама и мужчина, стоявший рядом, и отвели к детской площадке, оказавшейся островком спокойствия, лозунги и музыка сюда почти не долетали. Я легла на скамейку в веранде и закрыла глаза.  Я слышала низкий гул праздника, дрожащий ритм барабанов, выкрики «УРА!», а в голове ревело: «Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы-Ы!». Нет, не может быть, что я опять вернулась в Изумрудный город!

На следующей неделе начались выборы. Они длились всю неделю, призывы решить судьбу страны лились из каждого ведра на голову, приходилось всё время ходить промокшей и оглушённой. Из школы много раз звонили, напоминали, угрожали, чтобы я пришла и проголосовала в первый раз в своей жизни, ведь это так важно. Честно говоря, я не хотела туда идти, не видела смысла. Понимание того, что твой голос ничего не решает, довлело надо мной, сказки о том, что каждый голос важен раздражали, и только любопытство заставило меня пойти в школу, где и был наш избирательный участок.
Мама проголосовала по месту регистрации, заехав после работы. Она жила в Подмосковье, там был у неё угол в трёхкомнатной квартире, которую давно уже оккупировал брат с семьёй. Странные были у них отношения, она там давно не жила, родители умерли десять лет назад, а брат настаивал, чтобы она платила свою часть за ЖКУ и налог на имущество, его жена старательно высчитывала, мама видела, что её обманывают, но платила, не желая спорить. Сначала она спорила со мной, с моим тезисом, что лучше быть сиротой, но быстро сдалась, получив очередную отповедь от брата за то, что она не хочет вкладываться в ремонт их квартиры. Тут уже я настояла, чтобы она даже не думала прогибаться. Единственное, что связывало её с этой наглой семейкой, были, племянники, два чудных мальчугана, они очень хорошо получались на фотографиях, и мама любила дарить им подарки. Мне очень хочется с ними познакомиться, но без родителей, а то могу ляпнуть лишнего. Я много раз слышала её брата, орущего в телефон так, что дрожала вся комната, обвинявшего маму в том, что она бросила свою семью и ушла к чужой девке. В один из разговоров он доорался до того, что мы любовницы. Я случайно услышала этот разговор, как ни старалась мама снизить звук динамика, но я