Зверь

Какое  синее  сегодня  небо   и  удивительно  яркое  солнце.
Раньше   думал лишь   о  пропитании  и  не  замечал  таких  красот.   Теперь
только  и  осталось, любоваться.      Через  прутья  клетки.     Как  они  душат.
Крепкие,   надежные,  шершавые.    Не  погнешь.
           А  с  той  стороны  смотрят.    Любуются.  Пальцами  показывают.
Сейчас  подниму  лапу,  и  прилетит  конфетка.   Только  мучного  не  надо.
Пучит   от   него.     Живот   болит.     В  прошлый  раз  ветеринара  вызывали.
Все  внутри  прокачивали.   Усыпили  и  такое   сделали,  месяц  отходил.  
        Стыдно  за  попрошайство.    Просыпается,  иногда,  внутри   хозяин
тайги.     А  как  жить,  если  кормят плохо?    Сторож  ворует,  кто клетку
чистит.      И  было  бы  что  брать?      Понятно,  что  хорошего  не  дадут.
А  ему,  видать,  и  такое  сходит.    Совсем   конченный  человек.    Лицо
опухшее.   Руки  трясутся.  Пьет  зараза,  как  пить  дать.    Алкаш.   Меня  
пропьет,  если  сможет.
         На  воле,  с  голодухи,  давно   бы  сгинул.    Слабые  и  больные  там
не  выживают.   А здесь    особо  не  разгуляешься,  силы  расходовать некуда,
вот  и  хватает   той  дряни,  что дают.
         Мяса  бы  свежего,  с  кровью  дымящейся.   И  жира  кишечного.
Помню,  завалит  мама  в  лесу   какую  козочку,  затащит  в берлогу,  порвет  ей  
живот     и   кормит  таким  жирком.    Сил  с  него  хорошо прибавляется.
Покушать  бы  так,  насладиться   сытостью,  дремануть  малость.   А  потом
упереться    изо  всех  сил  и  погнуть проклятые  прутья.
         И  днем.   Обязательно,  днем.  Чтобы  все  видели.     Сначала  будет
любопытство,  потом   удивление,   и  наконец,  ужас.
        Там   немного-то   и  надо.     Так  отощал,  что  протиснусь.   С  болью
и  кусками     шерсти  с  кожей   на  шершавых  прутьях.  Маме  тоже
было  больно,  когда  убивали  охотники.    Затравили  собаками,  выгнали
на  поляну    и  лупили  из ружей   пулями,  пока  могла  дышать.  
        Как  зарычу,  так   и  бросятся  наутек.      В  страхе.    Пусть  он   потом
гонится  за  ними  всю жизнь.    Перелезу  через  вольер  и  погуляю  в
последний  раз.   Станет  тихо  и  пусто.   Перекроют  все  выходы.  Потом
приедут  охотники.     Весь  город    сбежится  смотреть.     Славное  будет
сражение.     Дотянуться  бы  до  кого  из  них,  и  умереть  не  жаль  будет.
А  другие,   из  клеток,  будут  смотреть  и  завидовать.      Возможно,
кто-то  решит    сделать  также,  когда   придет  время.
         Тогда    люди  перестанут  смотреть на  нас как  не  развлечение
и  унижать   клеткой.   Отпустят на  волю,  томящихся   в   зоопарке
и  цирке.    Будем  мы  жить  каждый  в  своем  мире.   Человек   здесь.
Зверь  там.     И  не  будем  приходить друг  к  другу.  Никогда.
           Но  нет  кишечного   жира.    Нет  приличного  мяса.    Одна  шкура,
жилы  и  кости.  Где  взять  сил?     Кого  я  обманываю?
           Как   холодно.  Солнце  и  небесная синева   зимой   только  рядом  с
морозом. Даже   шерсть не  спасает.   Так  и  трясет.  Гляжу  на  посетителей,
закутанных  в   шубы ,   и   дрожу.      Пытаюсь    согреть  лапы   дыханием.
Не  помогает.     Видно,  все.    Околею  от  холода,  как  последнее  бревно.
Зачем  эта  маета?    Инстинкт  выживания.    Но  какая  это  жизнь?
           Надо,  лишь,    расслабиться  и  впустить    внутрь   холод.    Тогда
наступит     сон,  избавляющий  от  напастей  и  бед.    Даже   не    заметишь,
когда  он  станет смертью.
           - Папа,  мишка  мерзнет! -  доносится   отчаянный   детский  голосок
с  болью  и  слезами.
       Кто-то  жалеет  меня.    Внезапно,  у  самого  текут  слезы.    Потом
охватывает  жар,  и  холод  отступает.    Что  это?    Стыд,  смущение,
тайная  благодарность.    Спасла   своим  детским  теплом    жизнь, на
которую  сам  хозяин  махнул    передней  лапой.
      Нет,  поживу  еще.    До  весны.    А  там,      сторожа – мерзавца
сожру.      Прикинусь  паинькой,  послушным.     Он  ослабит   опаску,
когда  придет  чистить  клетку.     Тут  за  руку  и  схвачу.    Опомниться   не
успеет,  как     вопьюсь   зубами    в   проспиртованную  плоть.   Человечинка,
говорят,  вкусная.     Делился  опытом  белый  медведь,    как  прихватил
одного   зазевавшегося  полярника.
      Правда,  убьют  меня  так  быстро,  что  и  переварить   не успею,
но  живой  пищи,  напоследок, отведаю.  Ради  такой  мечты  стоит  жить.
        Однако,  сторожа    могут  выгнать  к  весне.   Или  окончательно  сопьется.
       Но  не  стоит   думать    о    плохом,  его  и  так  много.    Надо  верить
своей  мечте.