По выходным Гаврош просыпается где-то в восемь. Чтобы снова заснуть на пару часов, но сначала — выпить сока на кухне, наблюдая, как солнечные блики расползаются по оконному стеклу. Вернуться в комнату, подоткнуть ему одеяло, слушая ровное дыхание. Они вместе почти десять лет. Два года он носит её фамилию. "Мы же семья, Сашенька". Уже несравнимо больше. Одна душа на двоих. Его мать Гаврош за это ненавидит. Современные веяния, чтоб их. Мало того, что её сын далёк от низменного, как он это называет, так ещё и посторонняя девчонка ему ближе собственной семьи! Элеонора Леонидовна не хочет признавать, что Гаврош теперь тоже его семья. Та самая, в которой Олег перестал чувствовать себя сломанным калекой.
Его хромота больше его не определяет.
Он почти свыкся с ней, точнее, не позволяет ей брать над собой верх.
Для Гаврош он не муж — муза жизни.
Иногда счастье — это даже не признать свою суть, а позволить другому научить тебя этому.
И сейчас она смотрит, как струится медяной змеёй по подушке его коса. Он не стриг волосы со дня росписи, и они, и так будучи длинными, стали длинными до неприличия — как сказал её отец. Гаврош плевать. Олег похож на божество из древних сказаний. Она каждое утро расчёсывает ему волосы тяжёлым гребнем. Её мать, наверное, прокляла бы её за это. Или хотя бы презрительно поджала губы. Но разве это имеет значение в ту минуту, когда она убирает его волосы вперёд, обнажая молочно-белую шею, целует её мелко и быстро, а он едва заметно улыбается. Олег не любит лишних касаний и не слишком чувственен, но когда Гаврош делает так, его душа взмывает к звёздам, и он будто почти перестаёт ощущать собственное тело — не от самих её поцелуев, но от простого осознания, что его любят.
Гаврош заплетает ему косу, напевая какую-то арию, трепетно и осторожно перетягивает узенькой резинкой.
Олег работает экскурсоводом. Гаврош преподаёт на курсах. Они оба теперь другие. Не суть их, нет, — то, как они её воспринимают. Иногда это и правда дар, а не проклятие. И пусть Олегу пришлось сменить две работы прежде, чем его перестали негласно упрекать в инаковости. Пусть её отец никогда не поймёт восхищения, с которым она смотрит на самое дорогое для неё существо. Есть что-то большее, что-то гораздо сильнее обид, чужих мнений и пустых разговоров. Для чего невозможно подобрать слова, чему невозможно дать название. Некоторые вещи просто не умещаются ни в один человеческий язык. Их можно передать только на языке души.
— Ты устала вчера. Я приготовлю завтрак.
— Я сейчас приду.
Гаврош лежит ещё несколько минут. Её вдруг накрывает болью из прошлого. Из того времени, когда они не успели ещё обрестись.
Забыть ничего нельзя. Можно только перестать корить себя за то, что ты такой, какой есть. И хотеть (всего лишь) найти того, кто тебя этому научит.
(дополнение к повести "Просто закрой глаза": https://fabulae.ru/prose_b.php?id=119871)
