Позвал сына на воздух для серьезного разговора.
– Сынок, – сказал я, подозрительно посматривая по сторонам и переходя на шепот, – ты должен отречься от меня.
– Зачем, папа? – испуганно воскликнул он.
– Мы должны думать о твоем будущем. Я не хочу, чтобы ты нес за меня ответственность и тоже, как и я, попал под какие-нибудь санкции…
– Но дети же не отвечают за своих родителей, – ввернул он уже вполне по-деловому, как будущий юрист.
– Да, формально так. Но для этого они должны дистанцироваться от родителей, а еще лучше отречься. Этот механизм уже отработан в нашей истории. При Сталине таких примеров было множество.
– Но ты же не репрессирован, папа, как было тогда, – возразил он. – Твои позиции, насколько я знаю, достаточно прочные, ты котируешься, выступаешь по телевидению...
– Вот поэтому ты и должен отречься, – втолковывал я ему. И снова, отчетливо, как на диктанте, повторил: – Мы должны думать о твоем будущем, понимаешь? Тебя надо обезопасить. Потому что когда ситуация изменится...
– А если она не изменится? – мгновенно парировал он.
– Так не может быть, ты же изучал диалектику…
Он быстренько что-то соображал.
– Но если я этим только хуже себе сделаю? Как на это посмотрят наверху, твои коллеги? – скажут, что сын у тебя предатель… Но это же не так, папа, я же, как и ты, всё поддерживаю…
– А мы оформим это по-тихому, – сказал я заговорщически. – Ты напишешь отречение, заверим его у нотариуса и до поры до времени спрячем. А дальше будем действовать по ситуации, смотреть, что выгоднее: пустить его в дело, если у тебя из-за меня начнутся проблемы, или по-прежнему держать про запас…
– Да у меня и рука не поднимется – такое писать, – произнес он с пылом.
– Надо, сынок, ты мужчина! В конце концов, ты же не донос на меня пишешь, просто отрекаешься…
– А как же ты, папа? Я за тебя тоже беспокоюсь...
Я тяжело вздохнул. – А куда мне деваться?! Я человек подневольный, мне и о вас нужно думать…
Он, растроганный, со словами «Я тебя люблю, папа» обнял меня и пошел писать отречение.
