Фантомы Фабиана

какого-то пражского алхимика за солидную сумму в 600 дукатов. Собственно говоря, "шум" вызвали фотокопии двух из 28 страниц манускрипта, которые считались в ученом мире утраченными. Загадочная рукопись 15 века, хранящаяся в Йельском университете США, давно вызывала споры специалистов: она была написана на неизвестном языке, не поддававшемся дешифровке, и снабжена красочными рисунками, многие из которых медиевисты не могли удовлетворительно интерпретировать. Правда, в Штатах нашлась в конце концов пара смышленых программистов, доказавших, что язык рукописи - древнееврейский. Однако к "делу" Мирека это сенсационное открытие отношения не имело, ибо означенное "дело", заключалось в том, что репродукции "утерянных" страниц взял и предоставил некто М. Кратохвил, утверждавший, что так называемый "хрономираж" артефактов удалось "схватить" в зале рядом с галереей Рудольфа, надстроенном в его царствование над восточной частью имперских королевских конюшен на Пражском граде. В конце концов газетчики окрестили фотокопии "талантливой подделкой гениальной мистификации" и на этом успокоились. Однако успокоились они преждевременно. 
      Когда археологи, производившие раскопки в "Ганацком Стоунхендже" (в Оломоуцкой области, близ города Простейов), извлекли из культовых ям черепки каменного века, никто не удивился, обнаружив в "Древностях" совершенно идентичный простейовским горшкам набор оранжевой посуды из обожженной глины, под фотографией которого в книге было скромно указано "керамика культуры колоколовидных кубков, Моравия, ок. 2500 лет до н.э."
      Вскоре после этого пан Кратохвил стал регулярно появляться на Чешском телевидении в передачах известного энциклопедиста Вацлава Цилека, охотно демонстрировавшего мирековы "иллюстрации" в своих научно-популярных программах "Путешествия по старым дорогам" и "Подземная Чехия".
      Хорошую прессу неожиданно получила иллюстрированная журнальная статья "Аустерлиц: атака и разгром русских кавалергардов", которая впоследствии вышла отдельной брошюрой и на основе которой по заказу студий "ЧТ Арт" и "Арте" был сделан телефильм. Его время от времени крутили в перемонтированном виде по европейскому спутниковому телеканалу "Хистори". 
    Статью, видимо, написал какой-то продвинутый студент, а "графическое оформление" и соавторство принадлежало маэстро Кратохвилу. Иржи сразу вспомнил, как Мирек приглашал его приехать в Брно, а оттуда - в Славков, чтобы "поснимать битву трех императоров" (" А на уборку хмеля не хочешь меня пригласить?" - мрачно пошутил тогда доктор). Иржи, разумеется, отказался, поскольку его (с его-то брадикардией!) совершенно не тянуло мотаться по Праценским высотам. К тому же он не без оснований подозревал, что Мирек с зятем все равно нарежутся после "съемок" до зеленых чертей и всю ночь напролет будут горланить "Как меня в Годонине забрили в солдаты".
    С него хватило эпизодов их жуткого пьянства на Сазаве, где ему, Иржи, демонстрировали "аппаратуру" и "продукцию" - какие-то полуфото-полукартинки крестьян, солдат и "благородных" господ, старомодно одетых или даже раздетых, ибо "аппарат" Мирека иногда фиксировал этих людей в процессе совершения ими различных физиологических актов. Да и что Иржи мог сказать Божене в оправдание своего вояжа в Моравию?
      Нет, разумеется, он отказался, о чем, правда, после публикации иллюстрированной статьи, даже жалел.
    Иллюстрации Мирека отчасти напоминали батальные сцены из англо-американских, итало-французских и русских киноэпопей о наполеоновской эпохе. Читателей и специалистов поражала масштабность и неожиданные, как бы случайные ракурсы "съемок", точность исторических деталей и неестественная достоверность боевых столкновений. Их шокировал тупой и отталкивающий (а кое для кого - притягательный) натурализм рукопашных схваток, вид трупов, обезображенных картечью и чугунными ядрами. Поговаривали об "антирусской" трактовке тех боевых эпизодов, которые изображали окружение царской пехоты и гвардейских кавалерийских частей и сдачу в плен корпуса Пшебышевского. Обозреватели и эксперты долго и бесплодно спорили о том, что собой представляют иллюстрации - фото или картинки. Мирек охотно давал интервью, говорил туманно и невразумительно об изобретенной им "художественной технике", новом "схватывании" хрономиражей и улыбался холодной улыбкой гения.
    Конечно, пара въедливых историков, ссылаясь на свидетельства очевидцев и доку-менты, указала на "целый ряд ошибок" в схемах и иллюстрациях. Как будто очевидцы и документы не могли врать!
      Но что поражало, пожалуй, больше всего, так это портреты Наполеона, маршалов Даву и Сульта, русских генералов Кутузова и Буксгевдена, а также второстепенных русских, австрийских и французских военачальников. В прессе живо обсуждался вопрос о внешности Бонапарта - в иллюстрациях она заметно отличалась от канонического профиля корсиканца и выглядела несколько комичной. Да и остальные исторические лица смотрелись как-то невзрачно, приземленно, буднично. Какой-то писака даже отметил, что это шаржи, а не портреты. Много писалось и о том, почему нет "фото" Александра Первого и его австрийского "коллеги". (Всё дело в том, как объяснял тогда Мирек в телефонном разговоре с Иржи, что фантомов некоторых известных исторических лиц ему так и не удалось "схватить"!).
    В средствах массовой информации еще долго и взахлеб судачили об "исторических иллюстрациях и схемах Кратохвила", называя их "талантливыми подделками мистификатора". Затем на всю страну прогремели псевдоисторические серии Мирека: "Призраки чешских замков", "Портрет Яна Гуса", "Военный гений Жижки" (в предисловии к этой монографии, между прочим, какой-то австрийский антрополог взахлеб доказывал, что сохранившаяся часть черепа из склепа в Чаславе скорее всего действительно принадлежит великому полководцу, чьи "фотопортреты" красовались на цветных вкладках брошюрки), а позднее много шуму наделали книги "Интимная жизнь знаменитостей" и "Тайна гибели Яна Масарика", одним из соавторов которых, разумеется, оказался Мирек. Говорили, будто сам Отакар Вавра, прочитавший книгу о Масарике, звонил "талантливому" фотографу и предлагал ему сотрудничество в съемках художественного фильма на эту трагическую тему. Проект, однако, не был реализован из-за недостатка презренного металла, да и знаменитый кинорежиссер так и не дожил до предсказанных им самому себе 104 лет, скоропостижно скончавшись на 101-м году своей долгой жизни.
      Мирековы дела пошли в гору, и о Кратохвиле заговорила вся Чешская Республика, а затем и Словакия с Венгрией. Через некоторое время имя "Кратохвил" начали склонять на все лады в России, Германии, Франции и Туманном Альбионе, а также в Штатах. В британских газетах даже писали, как следует произносить эту трудную богемскую фамилию - Krah-tokh-veel!
Мирек стал знаменитым!
    Через три года доктор вернул свои "тридцать серебряников", как он мысленно называл переданные взаймы деньги. А через год на тайном банковском счете скопилось уже в полтора раза больше, и это с учетом инфляции!
Но тут контакты Иржи с изобретателем прекратились, ибо срок их договора истек, а к знаменитости было не подступиться. Сама знаменитость более не проявляла желания встречаться со скромным преподавателем университета. Мирек, по слухам, вел переговоры о продаже каких-то патентов и передаче части прав на использование своей аппаратуры одной весьма крупной транснациональной компании.
Вел он себя как типичный плейбой, о нем с удовольствием писала желтая пресса. Впрочем, серьезные издания тоже не обходили его стороной, поскольку бывший фотограф тратил немалые деньги на благотворительность. Новоявленный миллионер бросил семью, завел "настоящих" подружек (не чета тем, какие у него были во времена прозябания) и разъезжал с ними по всему миру, так что Иржи даже не представлял, где тот, собственно, живет. Да это и не волновало почтенного доктора.
Скорее, он испытывал чувство досады. "Ну, надо же было оказаться таким идиотом! - мысленно казнил себя доктор. - Ну, что тебе, дураку с юридическим образованием, стоило включить в договор типовое положение о том, что, мол, "как только проект станет коммерчески успешным, доля пана Иржи Фабиана увеличивается до... А что, тебе, придурку, мешало сделать договор бессрочным? Болван! Деревенский болван!.."  И доктор по привычке хватался за сердце, принимался расхаживать по своему кабинету, разводить руками и трясти седой головой.
      Впрочем, чувство глубокого разочарования по поводу упущенной выгоды не мешало ему по-прежнему перезваниваться со Зденкой и изредка с ней встречаться.
      Иржи убедил себя в том, что у мужчины могут быть как жена, так и дама сердца. Жена, полагал он, это в идеале та, кто всегда с тобой, она готовит тебе привычную и вкусную еду, рожает детей, нянчится с ними, подает мудрые жизненные советы и неплохо зарабатывает. А дама сердца... Видимо, это тот идеал, который ты рисуешь в своем воображении в меру твоей способности фантазировать исходя из твоей испорченности (или наивности). Как представлялось Иржи, это может быть реальная женщина, маячащая в твоей жизни и время от времени делающая  жизнь не такой монотонной и мелкой, каковой она является на самом деле...
    Зденка снова, как когда-то, стала сниться ему. Самое смешное, что сны, в которых ему являлась "дама сердца", были иногда эротическими. Однажды Иржи, после длительных раздумий, предложил ей:
- Здена, поедем со мной на викенд в Венецию.

IV

  Зденка прыснула в кулачок:
- Опять вы за старое, доктор.
"Она, наверно, прыскает в кулачок с трехлетнего возраста", - подумал Иржи.
      Раньше на людях Зденка, как правило, обращалась к нему на "вы" и часто добавляла "доктор". После разрыва такая манера общения с ним стала для нее обычной. Он терпел.
- Старая любовь не забывается, Здена, - вкрадчиво заметил Иржи. - К тому же ей всего 25 лет.
    Зденка, полнеющая пятидесятилетняя дама с тщательно закрашенной сединой в густых темных волосах и круглым, начинающим расплываться лицом, улыбнулась. Иржи знал, что такого рода слова ей нравятся.
Разумеется, она отказалась. А как же иначе? Уважающие себя женщины не должны сразу соглашаться! И он приступил к планомерной осаде.
Раз или два в месяц он звонил ей и в середине или в конце разговора как бы мимоходом напоминал, что его предложение насчет Венеции остается в силе. Она отвечала со вздохом - ох, надоел! - что-то неопределенное, и осада продолжалась. Иржи был почти уверен, что крепость падет. В противном случае она отрезала бы, зло и резко: "Исключено!", - такое в их отношениях случалось.
Менее всего Иржи опасался ее рогатого мужа. Если верить Зденке, в молодости Звонимир - так звали законного супруга Зденки - очень настойчиво ухаживал за ней, и она в конце концов вышла за него замуж, поскольку боялась остаться в