кивнул головой, суетящемуся у жаровни мохнатому громиле…- в своё время был очень знаменит. К нему тянулись детишки со всех концов этого города. Вокруг него всегда собиралась весёлая гомонящая толпа. Его любили…любили дети, а взрослые щедро кидали в его шляпу горсти монет. Тогда, вечерами он снимал свой костюм, и его полное доброе лицо светилось от счастья. Но, в какой-то момент на площади появились цыгане, которые притащили с собой на цепи настоящего живого медвежонка. С этой самой поры вся любовь и внимание детворы переключилась на того (настоящего) медведя, а о моём друге просто забыли. Теперь он бродил по площади один. И странная штука вдруг произошла с ним тогда. Вместо того, чтобы снять и выбросить этот медвежий костюм, он будто врос в него. Он начал вести себя как настоящий медведь, бегал по парку на четвереньках, рычал, ел овощи, мясо и даже сырую рыбу, которую ему бросали веселящиеся прохожие. Со временем он всё-таки вернул себе часть публики. Но теперь это были уже взрослые, которые по большей части приходят посмотреть на выжившего из ума человека облачённого в медвежью шкуру. А мой друг настолько вжился в этот образ, что уже много лет не снимает этот костюм и даже спит в нём.
Вот этот мой друг…- он кивнул в сторону важно вышагивающего человечка. - он машинист поезда. Только поезд этот маленький, в нём всего пять вагонов, он возит детишек вдоль аллеи и вокруг фонтана. Маршрут его настолько мал, что всё путешествие занимает не больше пяти минут. За день он проделывает около сотни таких маршрутов. Другой бы на его месте устал от этой муторной работы. Любой другой, только не мой друг. Он относится к своей работе, как к чему-то очень серьёзному. Он ведёт этот маленький поезд точно так же, как вёл бы настоящий большой состав, и этот короткий маршрут, должно быть, мнится ему длинным перегоном из одного конца страны в другой. Он относится к своей службе настолько серьёзно, что каждый день два раза бреется, гладит костюм и стирает рубаху. Он очень строг на этой своей работе и не приемлет нарушения правил безопасности. Однажды он отказался вести одного малыша, который решил запрыгнуть в вагон во время движения. Он строго отчитал хулигана и сказал, что ноги того больше не будет в этом поезде. Отец хулигана оказался большим человеком, он пожаловался хозяину парка. Тот вызвал моего друга в кабинет и строго его отчитал. Мой гордый друг вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. Покинув парк, он прямиком направился в тепловозное депо. Там ему обрадовались и сказали, что как раз ищут машиниста. Они были готовы взять его на работу хоть сейчас, оставалась маленькая формальность. Его попросили рассказать, сколько лет он работает машинистом, на каких поездах и какими маршрутами ему довелось ездить. Ответ на первый вопрос их полностью удовлетворил, ведь мой друг проработал в парке более десяти лет. Но когда они узнали, что он водил детский поезд и маршрут его простирался от фонтана, до конца парковой аллеи, раздался дружный смех.
В смятении и расстройстве, не помня себя, мой друг бродил по городу пока в сумерках не наткнулся на железнодорожные рельсы. Он подумал, что если настоящий моряк находит своё последнее пристанище в море, то для машиниста такое пристанище - рельсы. Он лёг на эти рельсы, закрыл глаза и стал ждать поезда. Прошёл час…другой, но поезд всё не шёл. Прошла ночь, но поезда так и не было. Тогда мой друг встал и, пройдя несколько метров, обнаружил, что лежал не на рельсах, а на вкопанных в землю, водопроводных трубах. Значит не судьба, подумал он, пошёл в кабак, где крепко напился и этим же вечером вернулся в парк.
А этот мой друг, виртуозный барабанщик. - Он показал на сидевшего неподалёку парня с трясущимися руками. - Эх, видела бы ты, как он управляется с барабанами, знала бы ты, какое у него чувство ритма…»
«Я хочу это увидеть» - прошептала она.
«Лучше бы было, если бы ты увидела это раньше, три года назад, когда он здесь появился. Он был непревзойденным музыкантом, который мог создать музыку при помощи одних барабанов. Палочки в его руках плясали как живые, так быстро, что это было неподвластно взгляду. Невидимые глазу удары, градом сыпались на натянутые перепонки, временами перескакивая на звенящие тарелки. Это было умопомрачительное зрелище, когда он, энергично взмахивая руками, творил эту волшебную потрясающую ритмом парк и его окрестности, мелодию. На эту волшебную игру стекались посмотреть не только местные жители, но и туристы и жители соседних городов. Он был настоящей знаменитостью. Самым его великим даром была быстрота, с которой он мог извлекать звуки из десятка, стоящих перед ним, барабанов. Люди аплодировали этой скорости, люди кричали браво, люди просили «быстрее», люди просили «ещё быстрее».
Однажды он достиг пика своей скорости. Это было похоже на настоящее чудо, на колдовство, когда палочки, казалось, летали сами. Они мелькали, вызывая рябь в глазах у зрителей, и обрушиваясь на барабаны, высекали из них искры.
Это был его пик, а на пике можно продержаться, лишь мгновение. После этого идёт …нет не спад. После пика наступает стремительное падение. Сначала он стал терять палочки. Они вылетали у него из рук и попадали прямо в центр толпы. Со временем он стал замечать, что у него трясутся руки, и он уже не может сжимать палочки, и тогда он стал привязывать их к кистям тоненькими резинками. Но это было уже не то, и естественно, эта фальшь сказалась на высекаемой им мелодии, которая из волшебной превратилась в обычную. Сейчас он в довесок ко всему стал глохнуть и уже не чувствует ритма. Но всё равно уже завтрашним вечером он расставит в центре площади барабанную установку и будет играть.
Этот мой друг - теперь он указывал на большеголового, который, как раз подносил стакан с вином ко рту барабанщика. - гроссмейстер. Каждый вечер он расставляет шесть шахматных досок на окаймляющем цветник бордюре и устраивает сеанс одновременной игры. Правда, соперники у него, детишки, которые только лишь научились играть в шахматы. Некоторые из них ещё путают ферзя с королём, некоторые не знают, как делается рокировка, а кто-то вообще считает, что пешка может ходить вспять. Разумеется, среди таких соперников моему другу нет равных. Раньше он играл по-настоящему и даже участвовал в серьёзных турнирах. Это было давно, в его молодости, когда он познал вкус победы и чувство триумфа. Но он, так же, как и наш Барабанщик однажды прошёл свой пик и с того времени стал только проигрывать. От отчаянья его спасают только детишки, у которых он выигрывает.
Как-то раз, я и сам сыграл с ним несколько партий. Хоть играю я и неважно, но две партии из пяти всё же выиграл. Тогда, во время нашей игры я заметил одно обстоятельство, которое, как мне кажется, мешает ему выиграть. Он всегда начинает партию одинаково. С кем бы он ни играл, какое бы ни было у него настроение, какой бы ни был день недели, время года и сам год, что бы ни случилось, он делает один и тот же ход. Затем, независимо от того, как сходил соперник, он делает второй повторяющийся из раза в раз ход, а за ним третий. С четвёртого хода, он начинает действовать по ситуации. Но я считаю, что всему виной эти три первых заученных хода. Нельзя всё время начинать одинаково…
«Хм…это же так просто! - Она пожала плечами - Нужно только лишь объяснить шахматисту про его ошибку. Он будет начинать партии по-разному и станет выигрывать не только у детишек. Это сразу же сделает его счастливым…»
«Я тоже думал, что это просто…- он грустно улыбнулся. - Думаешь я не говорил шахматисту про его ошибку;
думаешь, не уговаривал Медведя снять шкуру,
не просил барабанщика сбавить темп,
не объяснял машинисту, что он может быть хорош и на любой другой работе,
что если он захочет, может не бриться, носить футболку и шорты и продавать сахарную вату, или мороженое,
что от этого он не перестанет быть самим собой,
что он, это не галстук и не белоснежная рубашка,
что он, это не паровозик, тянущий за собой маленькие вагоны,
что его имя не Машинист…».
Мои слова не вызвали у друзей ничего, кроме обиды, а Медведь, тот вообще год со мной не разговаривал, после того, как я ему сказал, что он не медведь. Не всё и не всем можно объяснить словами. Ты говоришь одно, а человек может слышать совсем другое. Когда ты неумело задеваешь то, что касается его личности (о том, что он считает своей личностью), ты можешь сильно его ранить. Мои друзья находятся в плену, в ловушке из которой могут спастись только сами, но почему-то не хотят этого делать. И всё же, это не мешает им оставаться хорошими и добрыми людьми».
Он вдруг вскочил на ноги, поднимая стакан с вином и задорно крича.
«Я хочу выпить за всех вас, мои любимые друзья!
Обитатели поляны сгрудились вокруг них. Даже Медведь покинул свой пост и косолапо приковылял к пьющим, чтобы поддержать такой прекрасный тост. Они осушили стаканы до дна и тут же налили ещё по одному. А потом ещё и ещё.
Всем стало необычайно весело. Гроссмейстер рассказывал анекдоты, Медведь хохотал, время от времени падая на спину и суча в воздухе лапами (то есть ногами). У Барабанщика перестали трястись руки и теперь он забывшись и веселясь вместе со всеми сам ловко подкидывал каштаны и ловил их ртом. И даже Машинист на время забыл, что он важный человек, обличенный серьёзной должностью. Теперь он не выхаживал по лужайке, а радостно прыгал и махал руками, превратившись в самого настоящего мальчика.
Она смеялась взахлёб, до слёз, до покалывания в животе. Последний раз она так смеялась, наверное, ещё в юности, до того, как поймала на себе взгляд чёрных глаз. Изнемогая от смеха, она утыкалась в мягкое плечо Сапфира и с жадностью вдыхала исходящий от него запах свежего ветра. Веселье продолжалось, до тех пор, пока наполненные вином бутылки не превратились в сиротливые прозрачные сосуды, пока не опустели все тарелки, пока угли в жаровне не испустили голубоватый дух. Когда поляна побелела, от опустившегося на неё молочного тумана, а чёрное небо стали разрывать отблески восходящего солнца, ей стало грустно. Рассвет говорил, что всё хорошее заканчивается, и эта сказочная ночь не может длиться бесконечно.
«Уже светает…наверное мне пора…» - Пропела она, тонким обречённым голоском.
«Я тебя провожу» - ответил он, грустно улыбаясь.
Они попрощались с обитателями поляны и медленно пошли по длинной аллее, держась за руки. Сотни пробуждённых птиц, руководимые невидимым дирижёром, начинали исполнять прекрасную симфонию. Упоённые этой музыкой, они неспешно плыли по утопающей в тумане аллее. Ей казалось, что она идёт по облакам за руку с самим Богом. Он молчал, но это молчание не было неловким и неприятным. Это молчание было уютным и тёплым, где то в его глубине, как в тумане, было всё, что она хочет услышать. Она уже знала, что он скажет, когда прервёт это молчание.
«А ты не хотела бы навсегда остаться со мной?»
Они остановились окружённые туманом и теперь смотрели друг другу в глаза.
«Хотела бы…я хочу! - Радость, уже было начинавшая подниматься снизу живота, вдруг остановилась. В её глазах появилась растерянность. - Только…»
«Я понимаю тебя! - улыбнулся он. - Чтобы остаться здесь, нужно попрощаться со всем, что было там…»
«Да!
