В первый раз за много лет её улыбка была такой. Ещё никто, ни мать, ни подружки, ни этот новый город не видели этой её улыбки. Нет, она, конечно, улыбалась и раньше, но те многочисленные улыбки были словно сменяющиеся по погоде платья. Были приветственные, почтительные, снисходительные, саркастические, широкие, закрытые и полностью обнажающие зубы и вытягивающие губы в тонюсенькую нить. Не было только настоящей, такой как сейчас.
Такая улыбка бывает у детей, нередко появляется на лице у счастливых юнцов. Такую улыбку изредка можно встретить у взрослого и почти никогда у старика. Разумеется, и они могут так улыбаться, только когда их никто не видит. Например, увидев, что-то очень хорошее во сне, или вспомнив, что-то очень доброе и любимое, погребенное под толщей других ненужных воспоминаний. Такая улыбка не похожа на все остальные, потому что полностью преображает лицо. С разглаженного лба сползают змейки забот, приподнятые уголки рта пускают добрые лучики, а где-то в глубине глаз зажигаются солнечные фонарики.
Объект, вызывавший её улыбку, лёгким прозрачным ветерком кружился у подножья переливающегося яркими цветами, разбрасывающего брызги тёплой, нагретой за жаркий день, воды, фонтана. Он сливался с разносящейся из динамиков музыкой, будто сам являлся видимым её воплощением.
Венский вальс, перебирая воздушными, обутыми в кроссовки ногами, кружился так быстро, что образовывал подобный смерчу вихрь;
коброй извивалась распоясанная цветастая румба;
брейк, то угловато ломался, то плавно закручивался в узловатую косичку.
Наверное, этот парень танцевал не лучше профессионалов, с отточенными, выверенными сотнями тренировок движениями, может быть, даже не лучше иного любителя, собирающего на себя все взоры зала экстравагантным видом и не менее экстравагантными па. Но здесь, в этом городке, на этой небольшой площади, возле этого поющего фонтана, он был лучшим. Он сливался с музыкой, с потоками изливающейся воды и с плещущимися в ней отблесками огней стробоскопов.
Он появлялся здесь каждый вечер, как только фонтан начинал петь, и был будто необходимая его принадлежность, такая же, как бьющая послушными струями вода, или изливающаяся из динамиков музыка.
Она стояла в первых рядах, собравшейся кружком толпы, рядом с хохочущими перешёптывающимися подружками. Она не смеялась, а просто улыбалась той детской позабытой улыбкой.
Её глаза вцепились в этого танцующего человечка, и казалось, что нет такой силы, которая сможет оторвать этот жадный взгляд. Искрящиеся серые зрачки кричали «это то, что мы искали много лет», подпрыгивающее под лёгким шёлком сердце, шептало «наконец-то», а всё её тело тянулось туда к центру волшебного фонтана.
Это было что-то неподвластное уму, необъяснимое. Одно она знала точно - это что-то очень хорошее, то, что берёт своё начало чуть ниже пупка и расходится по всему телу мягкими блаженными волнами.
Она искала это давно, быть может, с самого детства, искала и не находила. Было что-то похожее, обманчивое, но только не то, что она тщетно старалась найти. Однажды в этих поисках она наткнулась на страшную находку, и сейчас ей даже пришлось скрыться от неё в этом цветущем южном городке.
Здесь было всё по-другому. Там равнина, тут горы и долины, там серые болота, тут благоухающие розы и цветущие каштаны, там карканье тысяч ворон, тут переливное журчание соловьёв. Казалось, в этом самом месте она должна быть счастлива. Но прошёл всего месяц, и ей вдруг стало казаться, что и в этом городке ей всё чаще попадается что-то знакомое из той, серой жизни. Она вдруг заметила, что её новые подружки походят на тех, с которыми она навсегда распрощалась, покидая, ставший ненавистным город. Странно, что в начале не было ничего общего, но, по прошествии времени, она разглядела в них те же черты характеров и даже узрела нечто похожее в самих образах. Все люди, соседи, прохожие, рыночные торговцы, стали казаться ей знакомыми, будто переместившимися вместе с ней из того города в этот. Сердце всё чаще стала покалывать тревожная иголочка. А что, если среди этих знакомых лиц снова окажется то самое. То, от которого она бежала за сотни километров.
Тревога постепенно нарастала и закрашивала цветущие краски этого города серым. Посерели цветные домики, туи, палисадники, верхушки гор. Огромная усеянная розами аллея, по которой она так любила гулять, тоже стала серой. Мир терял краски, и этот город становился точно таким же, как предыдущий.
Она вдруг поняла, что, куда бы не уехала, пусть даже на край земли, серость будет её преследовать. Серые лица, дома, горы, будут перемещаться вместе с ней.
И только здесь, орошённая как увядающий цветок тёплыми брызгами, пробуждённая прекрасной мелодией и этими завораживающими движениями, она снова стала различать цвета.
Она стояла и зачарованно улыбалась, в то время, как лазурные капельки веснушками ложились на лицо, а ветер трепал лёгкое платье. Она стояла час, два, вечность. Небо почернело, вспышки стробоскопов, стали ярче, люди вокруг поменялись, а она продолжала стоять. Куда-то исчезли подружки, которые поначалу хихикали, потом одёргивали её, увлекая прочь, потом говорили, что если так заглядываться на дурачка, можно и самой поглупеть. Он же обыкновенный городской сумасшедший. Кто, как не умалишённый может каждый вечер вытанцовывать возле фонтана, причём совершенно бесплатно. Сначала они смеялись над ним, потом уже над ней, а потом и вовсе пропали, похоже, уже навсегда.
Наверное, он был сильно увлечён танцем, чтобы сразу же её заметить, но со временем, его взгляд стал падать на неё всё чаще. Его привлёк вид этого единственного несменяемого зрителя и в какой то момент он остановился, подошёл к ней и молча протянул руку.
В этот миг она заглянула в его глаза. Они были бесконечно голубыми. В этой голубой бездне не было сложных лабиринтов и перегородок, не было тупика, как в чёрных зрачках, которые она пыталась забыть. Они были распахнуты, бескрайни как небо и глубоки, как океан.
Она вложила свою руку в раскрытую ладонь. Та была очень тёплой и мягкой. Такая ладонь, наверное, должна быть у любящего отца, которого она никогда не знала, такая тёплая ладонь, должно быть у Бога. Эта ладонь как губка впитала в себя остатки её страхов, неуверенность, унылость.
Он притянул её к себе, мягко обхватил за талию и закружил в вальсе. Сначала кружения были медленными, но, со временем, они стали нарастать.
И вот её уже уносит вихрь, она в центре бешено раскручивающейся воронки.
Она хохочет, как крутящийся на карусели ребёнок и её задорный смех, капельками разносится по ночной площади.
Она откидывает голову назад и её каштановые пряди треплют воздушные потоки. В глазах мелькают огоньки фонарей, зажженных окон, светящихся вывесок. Несущиеся вереницей светлячки превращаются в одну светящуюся полоску, похожую на шлейф, оставляемый стремительно проносящейся кометой.
Её ноги внезапно теряют опору, и она испытывает это, перехватывающее дыхание чувство, когда шасси самолёта отрываются от земли. Она летит! Они летят вместе, вихрем, поднимающимся ввысь над уютным городком.
Падающий в пропасть фонтан, на прощание дотягивается тёплой струёй до её лодыжки, и приятно её щекочет.
Фонтан стремительно уменьшается в размерах, как и площадь и весь этот городок, который теперь в лощине гор смотрится как убаюкиваемый в колыбели младенец, играющий светящейся погремушкой.
Они поднимаются над заснеженным горбом горы, прорезают стратосферу и зависают в космической невесомости. В этой черноте никого кроме их двоих, и здесь она снова заглядывает в эти глаза, ныряет в их глубину, самоотверженно бросается в пропасть, где пропадает, превратившись в маленькую песчинку. Там на глубине, её постигает неведомое блаженство. Она наконец-то нашла то, что искала. Она в том месте, куда стремилась всю свою жизнь, и в этот момент у неё больше нет никаких желаний. Даже если она умрёт сию минуту, то готова принять эту смерть, так как уже получила от жизни всё, чего желала.
***
Прошло сто вечностей пока они снова оказались на земле. Её ноги, забывшие чувство гравитации были ватными, подкашивались, а он придерживал её за руки. Она улыбалась своей новой улыбкой и с предвкушением нового величайшего наслаждения обводила взглядом берега его глаз, не решаясь окунуться снова.
«Ты голодна?» - спросил её самый приятный на свете баритон.
«Ещё как! Я так голодна, что съела бы всё, что есть съедобного на этой земле. У меня такая жажда, что я готова выпить все озёра, океаны и моря. Ещё я хочу обнять всех людей и все звёзды на этом небе. Ещё я хочу петь, а больше всего я хочу танцевать. Я хочу всего в этом мире, всего и помногу. Боже, я так давно ничего не хотела, и сейчас возьму своё сполна» - Она кричала и её радостные возгласы проносились эхом над опустевшей ночной площадью.
Он задорно смеялся ей в такт, и бездонные глаза слепили её, заставляя щуриться.
«Знаешь, я тоже хочу есть, но из всех вкусностей могу предложить только жареные каштаны, молодое вино, ну и может быть, если повезёт, овощное барбекю. Это, кстати, самое вкусное. Ты когда-нибудь ела жареные бананы?».
«Нет - засмеялась она. - Какая-то дикость - жареные бананы!»
«И это говорит та, которая хочет слопать целый мир?».
«А я же не отказываюсь! Хочу! - Она топнула ножкой. - Хочу жареных бананов, вина, и чего там ещё у тебя…»
«Это не у меня, а у моих друзей. Они как раз в это время ужинают. Пойдём к ним, это недалеко».
Они шли по пустынному бульвару, держась за руки. Она шагала вприпрыжку, словно дочка, которую отец ведёт в цирк, или в лавку с мороженным, или даже лучше - в магазин игрушек. Он же смешно переставлял ноги, будто где-то внутри его звучал ритм латинской музыки. «Ча-ча раз-два-три…ча-ча раз-два-три…».
Тёплый ветер, погладив верхушки лип, подхватил капли начинающегося дождя и брызнул ей в лицо.
«Ой! - весело закричала она, чувствуя как крупные капли холодными прикосновениями ложатся на открытые плечи. - Дождик…побежали под липы…»
«Зачем? - спросил он невозмутимо. - Надо мной нет дождя…»
«Ха-ха-ха…так не бывает! - закричала она, как маленькая девочка, противящаяся рассказанной небылице. - Когда идёт дождь, его капли падают на всех, потому что дождь не выбирает…»
«А я выбираю! Я выбираю, чтобы дождь на меня не капал. Ещё я выбираю, чтобы ветер дул мне не в лицо, а в спину. - Улыбаясь сказал он. - Не веришь? Прижмись ко мне».
Она прильнула к нему, обхватив руками его талию. И действительно, дождь как будто перестал, а дувший в лицо ветер стал раздувать подол её платья сзади.
Капли падали вокруг, но ни одна не попадала на них. Это было похоже на сломанный душ, который разбрызгивает воду повсюду, только не на тебя.
Она вжалась в него крепче и стала припрыгивать ещё задорнее. Сначала ей хотелось спросить, как он это делает, но потом она передумала. Она поняла, что не хочет знать «как». Она просто хочет знать и быть уверенной, что это есть, что всё это происходит наяву. Она даже ущипнула себя, чтобы убедиться, что всё это не сон.
«Значит, ты никогда не мокнешь под дождём?» - спросила она.
«Иногда мокну, когда захочу…»
«Разве можно хотеть мокнуть под дождём?»
«Иногда мне очень этого хочется, но
