тогда Помона, как сейчас ее молодая помощница, стояла перед такими как Клод, задыхаясь от волнения. Сердце трепетало, руки дрожали, а комплименты и нежности, которыми ее осыпали, заставляли покоряться. И тогда Помона, таясь от отца и матери, пробиралась в кладовую, брала малый кувшин вина и несла обратно.
Так несла сейчас и помощница к Клоду. Также таилась она от Помоны. Но Помона не стала уличать девушку, а лишь отвернулась в сторону, смаргивая злые слёзы о горькой, непрожитой жизни, прошедшей среди стен одного трактира.
И Клода посещали сейчас мысли, поразительно схожие с мыслями Помоны. Он думал о том, что вся жизнь его складывается и проходит среди улиц, опасностей, но жизнь ли это? Ему представился вдруг домашний очаг, уют… он вспомнил нищее босоногое детство, где нужда не ощущалась так ярко из-за присутствия братьев и сестер, где они вместе трудились, помогая родителям выживать.
А здесь Клод был один. Он был любимцем, но никто не знал его, потому что знать было нечего. К нему лезли с объятиями и ласками, но уходили куда-то в ночь. ждали не его, а его стихов, а больше того – выраженного гнева, который жил в каждом жителе, как и зависть, и страх – все это выражал Клод, и не будь Клода – это сделал бы кто-то другой.
Клоду стало страшно. От своего одиночества, от бесконечной пустоты, застучавшей где-то в груди, от безумного холода внутренних стен.
«Это всё вино!» - решил Клод, чтобы хоть как-то оправдать свою слабость и торопливо пошел прочь из трактира, впервые не допив и стакана вина. Он вышел в ночной воздух – стало легче. На улице было тепло, но все-таки неуютно.
Покачиваясь, Клод сошел по ступеням трактира и уже собирался нырнуть куда-то в темноту, как услышал тонкое пение. Хмельной поэт повернулся на этот звук и увидел в оконных отсветах трактира, сидящего на трактирной веранде юнца, задумчиво глядящего в небо.
В иной день Клод бы прошел мимо, но в этот раз все было не так. он почему-то подошел, юнец насторожился, но не напугался.
-Ты чего здесь? – спросил Клод, садясь рядом.
-Луной любуюсь, - отозвался юнец. – Луна, что взошла над крышами…
-Как тебя зовут? – предчувствуя неладное, спросил Клод.
-Гренгор, - отозвался лунолюбец.
-И чем ты занимаешься?
-Я – поэт, - опасения Клода подтвердились. – А вы?
-И я поэт, - помрачнел Клод.
Это привело юнца в неописуемый восторг, он обернулся всем своим существом к Клоду и с восторгом спросил:
-Вы поэт?!
-Увы, - признался Клод, - а тебе не рекомендую. Оно дело гиблое. Одинокое.
-Я мог вас слышать? – юнец не внял предостережению. Впервые видел Гренгор перед собою живого поэта, и его собственная мечта, так раздражавшая всю его семью, впервые стала казаться самому Гренгору реальной, ведь если есть один поэт, то почему ему не податься туда же?
-Мог, - признался Клод. – Но лучше бы нет.
-И всё же… - юнец был восторжен и счастлив.
Это задело Клода. Он вспомнил как начинал сам и вдруг рявкнул:
-Сидит он тут, луной любуется! Нашел дело! Тьфу!
Клод заставил себя подняться и идти, не оборачиваясь идти, не возвращаясь, не жалея о словах, брошенных мальчишке-мечтателю.
***
То, что дознаватели настигнут Клода, было вопросом времени. не могли быть вечными прятки по улицам, и Клод понял, что проиграл, когда пытался опять убежать, петляя по улицам, но вдруг выдохся…
Молодость прошла слишком быстро, чтобы он мог оставаться недосягаемым. Клода поймали, скрутили, побили. Он не пытался вырваться, зная. Что бесполезно противостоять толпе.
В этот раз его арест был настоящим, а не предупредительным. В этот раз спасения не было. Клод получил бы каторгу, но его вирши так надоели дознавателям, что они спокойно приписали в его дело строку об оскорблении короля и Луала с Девятью рыцарями Его, и это позволило вынести смертный приговор Клоду.
Клод не боялся смерти. странная усталость владела им. Он оставался равнодушен к тихому прощанию толпы, пока его везли до места казни в некрытой телеге – толпа не страдал от его казни, она просто видела нечто большее, чего не понял сам Клод – она видела свое безвластие и страшные идеи зарождались в ней.
Клод же держался спокойно. Он был равнодушен к собственной участи и дрогнул лишь у самой виселицы, когда вдруг, оглядывая толпу, встретил прозрачной-светлый знакомый взгляд когда-то спасшего его жреца.
Клоду хотелось смотреть в эти глаза и дальше, было что-то спасительное в его взгляде, но в следующее мгновение жизнь Клода оборвалась и никто в толпе не увидел мелькнувшего тенью Гастора.
Зато на следующий день заговорили о поэте Гренгоре – совсем еще юнце, написавшего поэму в память о Клоде. Пожалуй, эта поэма и стала единственным напоминанием о жизни Клода, она прожила в умах народа еще день или, может быть, два, а потом исчезла, унеся с собою имя своего героя.
