экран старого монитора.
– Я не хочу есть, – грустно сказала Женя. – Я стараюсь, честно. У меня не получается! Вы будете меня за это ругать?
– Нет, почему сразу ругать? Будем бороться за твой аппетит. Ты хочешь увидеться с родителями?
– Да, – медленно ответила Женя, но в её глазах дрожал страх, мольба этого не делать. Врач кивнул, что понял, и она прошептала. – Спасибо.
– Хорошо, но ты должна знать, что твой отец требует этого. Также ты должна знать, что пока ты здесь, я решаю кто и когда будет тебя посещать, и я не хочу этого делать без обсуждения с тобой и, тем более, против твоего желания.
– Спасибо, но я пока не готова, – шепотом ответила Женя и добавила еле слышно, на одном выдохе. – Я боюсь… их…
Женя смотрела на психиатра, не понимая, услышал он это или нет. Первое желание во всем признаться сменилось паникой, и теперь у неё дрожали губы, а глаза вновь застилали слёзы. Она открыла уже рот, чтобы начать оправдываться, сказать, как она на самом деле должна любить своих родителей, но из груди вырвался лишь глубокий вздох.
– Не будем спешить, – без тени сомнений сказал психиатр, и это был не уверенный голос отца, заставлявший её делать всё, что он сказал, верить в то, что она делает, как робот, как заводная кукла выполнять команды, беспрекословно делать, делать, делать, делать и делать себя умнее. Сидя на кровати в окружении безмолвных мальчишек и девчонок, каждый из них попал сюда не просто так, она всё яснее понимала, что ничего не знает, ничего не понимает и боится понять почему она здесь, зачем она сделала то, что сделала? Спокойная уверенность этого человека, умевшего одним словом, жестом вселить в неё не уверенность, вовсе нет, а спокойствие, чувство, ощущение, недоступное многие годы – никогда, неизвестное и забытое, что-то меняло внутри неё, распрямляло, освобождало. Наверное, так действовали препараты, они же что-то добавляют в капельницы? – Мы с тобой договоримся так, запоминай, ты будешь хорошо есть, тебя же не тошнит от еды?
– Нет, больше не тошнит. Вы сняли тот препарат? – Женя лукаво улыбнулась и спрятала лицо за одеялом.
– И препарат мы тот сняли, и другой сняли. Ты сейчас уже без препаратов. Капельницы тебе нужны, там витамины и прочее. Ты же заметила, что сны стали возвращаться?
– Да, что-то возвращается, – кивнула Женя. – Но не те кошмары, их больше не было!
Она радостно хихикнула и широко заулыбалась, обнажая ровные матовые зубы. Врач одобрительно кивнул, он с первого же дня их знакомства просил её чаще улыбаться.
– А что тебе снится?
– Река и такой высокий откос, песчаный. Он длинный, на всё русло, а я на другом берегу и хочу туда, хотя и понимаю, что не доплыву, а если и доплыву, то не взберусь на него, слишком высоко и угол острый, – ответила Женя и, подумав, добавила. – А ещё солнце и небо. Оно такое огромное и тёплое, а на небе ни облачка, такое голубое, а если дальше смотреть, то оно глубокое, синее. Я чушь несу, да?
– Вовсе нет. Я думаю, что через пару недель ты увидишь и речку и откос. Он будет не такой отвесный, но тоже ничего. Ты умная, и, я уверен, понимаешь, что отпустить тебя домой мы не можем. То, что ты совершила, требует лечения, но не здесь, не в этих стенах. Я вижу, что это была ошибка, твой побег, но ты не туда бежала.
– Да, я это понимаю, – кивнула Женя и побледнела. – Но куда же мне бежать?
– Пока никуда бежать не надо. Мы поговорим с тобой об этом позже и не здесь. Сходим на речку, ты когда-нибудь ловила рыбу?
– Нет, никогда. Наверное, это очень скучно!
– Вовсе нет, смотря какая компания. Итак, мы договорились? Ты будешь всё съедать?
– Я буду стараться, – ответила Женя, но, увидев недовольство в глазах врача, уверенно воскликнула. – Я съем всё!
Через две недели Женю перевели из терапевтического отделения в общее, как она сама это называла. Она жила в большой комнате, где вместе с ней жили ещё двенадцать девочек, все приблизительно одного возраста. Жизнь в отделении была неплохой, если не считать строгого распорядка дня и необходимости глотать разные таблетки, некоторые из них нравились Жене, ярко-оранжевые, зелёные, как конфеты. Она не помнила, чтобы когда-нибудь так долго гуляла и играла, пускай и игры незатейливые, без развивающего эффекта или наработки рабочих навыков, они ей нравились больше. Все девочки ладили друг с другом, но дружеских отношений не завязывалось, в каждой чувствовалась некая отчуждённость и скрытая замкнутость. Женя относила это насчёт препаратов, ощущая себя гораздо более живой, чем все остальные. У некоторых девочек все запястья были в уродливых шрамах, поэтому тонкий шрам Жени часто терялся на их фоне.
Иногда Жене хотелось помочь кому-нибудь, когда одна из девочек начинала плакать, она подходила к ней, обнимала, пыталась успокоить. Сама Женя перестала плакать, совсем не хотелось, ни капельки. Она редко думала о родителях, скучая по братьям и мечтая, как здорово было бы всем вместе и с этими грустными девочками поиграть в мяч на улице, побегать наперегонки, поиграть в жмурки, Жене очень нравилась эта игра, и она была готова играть в неё целый день. Все игры разыгрывала воспитательница, так её называла Женя, хотя остальные девочки за глаза называли эту молодую высокую женщину надзирателем. Так оно и было, Женщина следила за ними, но и играла, придумывала каждый день что-нибудь новое, раздавала задания, чтобы никто не сидел без дела. Женя это испытала на себе, как безделье уничтожает её изнутри, заставляет заново переживать всё, укорять, уничтожать себя, доводить до тихой затаённой истерики, не думая и не желая ничего, кроме побега, и всё равно куда, лишь бы никто и никогда не нашёл её. Женя боролась с собой, куски из заученных книг медленно срастались, образуя размытую картину понимания. Как бы обрадовался её врач, если бы узнал, как она сама себя лечит, одергивает, наставляет! Или не обрадовался? Женя ничего не рассказывала, боясь, что её поймут неверно и пропишут дополнительные лекарства, посильнее этих.
Она не знала и не могла знать, что с неё сняли все препараты, а психиатр, разговаривая с ней, видел всю внутреннюю борьбу, как эта умная и несчастная девочка получше любого психолога разбирается в себе, строит для себя новую жизнь, жизнь взрослого разумного и прагматичного человека. И это радовало и огорчало одновременно, ему хотелось, чтобы Женя почувствовала радость детства, радость совершать глупости, радость познания без цели, радость дружбы, первой любви со сверстником, может, и не сразу взаимной, глупой, детской. Он следил за тем, что она читает, удивляясь тому, с какой жадностью Женя поглощала подростковую литературу, особенно фэнтези и детективы. Все книги, что присылали её родители, так и остались в пакетах на дне нижнего ящика тумбочки, а там было что почитать: «Курс квантовой физики для студентов ВТУЗОВ» или «Психология толпы и недоразвитость общества прогресса», или «Учебник по введению в космологию» и «Чёрные дыры, расчёты и прогнозирование конца Вселенной». Там было много ещё чего, чтобы он сам никогда бы не взялся изучать, а её отец, он уже знал его почерк, писал длинные письма, где указывал, приказывал Жене изучить эти книги в смешные сроки, настаивая на том, что после лечения её ждут новые экзамены, которые она должна сдавать. Письма всегда подписывались и отцом, и матерью. Но он видел, что писал всё отец.
Женя с трудом читала эти письма, сидела бледная в его кабинете, глаза снова начинали бегать, плечи слегка подрагивать, а ноги лишившись управления, били пятками о ножки стула. Сначала Женя отвечала, писала, что всё обязательно прочитает, что она очень по ним скучает и хочет домой, и он видел, как она презирает себя за это враньё. В один из дней он предложил Жене не отвечать, не писать ничего, если она не хочет. Она не обязана так часто писать, отец приносил письма каждый день, по нескольку часов ругаясь в приёмной главврача, что его не пускают к дочери, один раз даже подрался с охранником. Женя не хотела его видеть, как не хотела разговаривать с матерью, и очень радовалась, когда с письмом передавались записки от братьев и фотографии, распечатанные на старом цветном принтере, неизменно полосящим вверху и внизу листа.
Женя подошла к кабинету и замерла, оглядываясь, не следят ли за ней. В коридоре было пусто и тихо, только шелестела листва и по полу медленно полз неторопливый тёплый августовский ветер. Её вот уже второй раз отпустили одну на разговор с лечащим врачом, без сопровождения, конвоя, как шутили некоторые девочки из палаты. Она постучала, пришла как всегда секунда в секунду, и открыла дверь, не дожидаясь приглашения.
– А, Женечка, входи-входи, – врач встал из-за стола и приветливо подошел к ней. Он взял Женю за руки и пристально посмотрел в глаза, она смутилась. – Садись. Как твои дела, рассказывай.
Она села на стул и удивлённо огляделась. Весь кабинет был заставлен коробками с игрушками, как будто кто-то решил превратить эту комнату в магазин игрушек. Здесь были куклы от Барби до ведьмочек, плюшевые зверята, конструкторы. Электронные игрушки, роботы, мячи и много ещё всего, что Женя видела впервые и не знала, что это существует. Отдельно, как бы в центре, перед всеми, стояли коробки с пазлами, развивающие игры, логические игрушки и головоломки. Глядя на них Женя погрустнела, врач заметил это и что-то записал в электронной карте.
В комнату вошла невысокая женщина в длинном летнем платье, рукава доходили до кистей, ткань белая, с мелкими неброскими цветочками, и в целом её худоба и осанка вместе с приталенным платьем без выреза на груди придавали ей несовременный старомодный вид. Она улыбнулась Жене, девочке понравилась её заколка, державшая светло-русые волосы в идеальном порядке на затылке, и Женя улыбнулась в ответ, машинально потрогав свою голову. Женя старалась прятать волосы, затягивая их в тугие клубки, закалывая тугую косу на затылке, чтобы не видеть их. Ей не разрешали постричься, хотя она не раз просила об этом.
– Меня зовут Маргарита. Я побуду с тобой и Александром Михайловичем, ты же не против? – спросила женщина Женю и нежно, как старую знакомую, погладила девочку по напряжённым плечам. Женя кивнула и расслабилась, смотря ей прямо в глаза. Женщина не была красивой, скорее наоборот, черты лица были неправильными, нос слишком торчал, а губы были слишком тонкими, но глаза показались Жене удивительными, никто ещё не смотрел на неё так… а как? Она не могла понять, разобрать и нахмурилась.
– Не думай ни о чём. Лучше скажи, что тебе больше нравится?
– Из игрушек? – угадала Женя.
– Верно, чтобы ты хотела взять себе? Давай, выберем, а?
– А я смогу это взять? – сильно удивилась Женя, в палате почти ни у кого не было своих игрушек, только у некоторых девочек были куклы, которых они никому не давали, прижимая к груди, пряча от других.
– Конечно, но надо выбрать что-то определённое. Чтобы тебе хотелось? – голос Маргариты был негромким, со скрежечущей хрипотцой, как бывает у людей, получивших травму горла. Женя подумала, что наверное у неё что-то с горлом, раз уж она носит платье летом с высоким горлом, не хватало ещё лёгкого шарфа. Она хотела и боялась разглядывать её, увидеть шрам или что-нибудь ещё.
Маргарита подняла Женю и подвела к игрушечному великолепию.
